Павлов с признательностью глядит на Гребенкина: умело раскрыл все стороны нового порядка в планировании заготовок.
— А с животноводством положение сложное, — продолжал Гребенкин. — Позавчера я ночевал в Лабинском совхозе, у Никанорова…
— Они же надоили по четыре с половиной тысячи килограммов молока на корову, превзошли все прошлые показатели…
— Вот-вот… Превзошли! А я обрушился на Никанорова: почему двенадцать лет самих себя догоняли! А он посмеивается: отстал, мол, ты от жизни… мы, говорит, среди передовых хозяйств страны совершили такой прыжок, что впору ждать второй звезды Героя Труда. И прижал меня! Да, — вдруг спохватился Гребенкин, — у меня же она осталась в кармане. — Он поднялся, вышел в прихожую и скоро вернулся с пожелтевшим газетным листом. — Вот, полюбуйтесь, Андрей Михайлович…
То была «Совхозная газета» за 1953 год. На второй странице опубликован список совхозов страны, в которых удои коров превышали 4000 килограммов. Таких хозяйств тогда было 212. Павлов обратил внимание на подчеркнутое. Это совхозы их края. «Приречный» за 1952 год надоил 5335 килограммов и занимал 23-е место. А «Лабинский» с удоем в четыре с небольшим был на 193-м месте.
— Понимаете суть-то? — спросил Гребенкин. — Я жму на Никанорова, а он показал мне эту газету и сводку министерства за прошлый год. Его совхоз-то с удоем в четыре пятьсот оказался на девятом месте в стране! А «Приречный», снизивший удои чуть не на тысячу, теперь на четвертом месте!
— В чем же дело? Может быть, поголовье коров в совхозах сильно увеличилось?
— Так если и увеличилось, то ведь за счет своих лучших племенных телок, — отпарировал Гребенкин. — Нет, Андрей Михайлович, тут дело в другом. Необоснованно бросаемся из стороны в сторону: то беремся за высокие удои коров, то вдруг выступаем против высоких, хотя настоящих рекордов у нас достигали лишь немногие хозяйства. Надо было всемерно поддерживать такие достижения. Я сам с этого года возьмусь за «Приречный»! — неожиданно заключил Гребенкин. — Не сумеем за два-три года подтянуться до уровня пятнадцатилетней давности — сам подам в отставку, если раньше не выгонят.
Это прозвучало как клятва. И Павлов знал, что Гребенкин не отступится от своего слова.
— Теперь смотрите, что происходит с индивидуальным скотом, — Гребенкин взял таблицы. — Третья часть всех коров в крае находится в личной собственности. Третья часть! Двумя третями занимаемся все мы, тысячи ответственных работников, отводим сотни тысяч гектаров пашни под кормовые культуры, используем все луга и пастбища. А той третью кто озаботился? Матрена да Марья. Ни лугов у них, ни силоса, ни концентратов. А ведь живет та треть! Да и удои тех коров ничуть не ниже. Мы со всеми своими землями не можем две трети досыта накормить, а Матрена и Марья без земли, без лугов как-то прокармливают… За это же надо благодарить их! И всеми силами поддерживать.
Павлову горьковато от этих слов Гребенкина. Сам он против личного скота у сельских жителей никогда не выступал, но и особой заботы о нем не проявлял. И, видимо, напрасно. Конечно, не в плане они, эти коровы, и ему, руководителю, нет до них никакого дела. А ведь еще на мартовском Пленуме ЦК было прямо сказано, что нельзя сбрасывать со счета возможности личного хозяйства. Значит, надо ставить их на службу. Тут что-то уже упущено, придется поправлять.
Павлов взял у Гребенкина таблицы. Вот они, показатели по республике: частный сектор производит 36 процентов мяса и столько же молока. Мы пока еще не готовы отказаться от такого резерва.
— В этом деле надо как следует разобраться… — продолжал между тем Гребенкин. — Вот тоже недавно был я в колхозе «Россия», и там председатель говорил, что за три года почти половина колхозников лишились коров. При этом выразил удовлетворение: меньше, мол, будут кормов растаскивать. А мне думается, что и тут мы допустили расслабленность. Если бы председатель на колхозных фермах соответственно увеличил поголовье скота, тогда другое дело. А то колхозники съели сто восемьдесят коров, а на ферме за три года прибавилось лишь три десятка. И мы тут проспали, Андрей Михайлович. Надо-то было так: обязать этого председателя запасти корма и для общественного стада, и для скота колхозников. В плановом порядке. Или вот пример другого рода. Позавчера звонил Григорьев — директор Березовского совхоза. Он по другому делу звонил, но я спросил и про частных коров. Он заявил, что в последние годы коров у рабочих стало в полтора раза больше. Понимаете? Нам надо разобраться в причинах этого явления: почему тут так, а там иначе?
У Павлова назревал план действий: надо самому побывать и в Березовском совхозе, и в колхозах, чтобы лучше понять, что же происходит в частном секторе и как управлять этим процессом. И одновременно, конечно, продолжать поиски путей увеличения производства животноводческой продукции в общественном хозяйстве. Скоро совещание актива, и эта поездка будет очень кстати.
Договорились, что Павлов на два дня уезжает в районы, а Гребенкин организует подготовку необходимых материалов.
— А теперь чай пить! — пригласил Павлов.
Проводив Гребенкина, он тут же позвонил в Березовский совхоз Григорьеву, чтобы предупредить его о своем приезде.
Не удержался, спросил: действительно ли у них поголовье коров личной собственности выросло в полтора раза?
— Не меньше! — подтвердил Григорьев. И в свою очередь спросил: — А это как — плохо или хорошо? Как начальство на это смотрит?
Павлов уклонился от прямого ответа, но попросил Григорьева сделать подсчеты: сколько примерно продукции производят частники, куда она расходуется.
Потом Павлов звонил еще в некоторые районы, при этом узнал, что особенно резко снизилось поголовье индивидуального скота в колхозе «Путь к коммунизму».
«Там же живет Варвара Петровна! — вспомнил Павлов. — И с ней можно потолковать…»
Так определился маршрут: к Варваре Петровне, там же встретиться с председателем колхоза, затем к Григорьеву, оттуда к Соколову в колхоз «Сибиряк», а затем к Коршуну.
Апрельское солнце пригревало хорошо! И это было приятно. Но больше радовался Павлов тому, что солнце не в состоянии быстро согнать с полей снега: только на возвышенных местах виднелись проталины. Да и на проталинах земля не черная, как обычно, а сероватая, со стерней. Стерня-то и помогла нынче накопить снега на полях.
В крае широко начали применять приемы обработки почвы и посева, рекомендованные колхозным ученым Терентием Семеновичем Мальцевым. А главное в этом комплексе — безотвальная обработка. Павлов доволен, что сами агрономы убедились в ее преимуществах: он сторонник полной свободы действий для агрономов. Вскоре после мартовского Пленума ЦК крайком принял решение, запрещающее кому бы то ни было отменять указания агрономов хозяйств по части технологии выращивания урожая. Это сыграло свою роль.
Теперь большинство, абсолютное большинство агрономов взяли власть над землей в свои руки!
— Значит, Андрей Михайлович, сначала в Ясную Поляну? — уточняет шофер Петрович.
— Да, в Ясную, к Варваре Петровне. Не забыл ее?
— Еще бы! — усмехнулся Петрович. — В прошлый раз она давала нам перцу! Помните? — в свою очередь спрашивает Петрович.
Павлов хорошо помнит эту поездку. Да и всегда Варвара Петровна была в этом смысле «на высоте», она не стеснялась высказывать ему «правду-матушку» и тогда, когда он был председателем райисполкома, и теперь не боится. До сих пор в его ушах звучат ее слова: «А я бы сделала так: мужиков поставила бы коров доить! После этого и облегчение на фермы пришло бы, это уж и к колдуну не ходи!» Так она ответила тогда на обычный вопрос Павлова «А что бы вы сделали, если бы вам поручили руководить?».
Павлов знал — слабо еще механизирован труд на фермах, очень плохо. Но тогда в разговоре с Варварой Петровной было нащупано важное звено — двухсменная работа доярок. Сама Варвара согласилась уйти с должности помощника бригадира и стать опять дояркой, чтобы показать, как надо работать на двухсменке. С этого началось движение за двухсменную работу животноводов, и вот Павлов с легким сердцем может доложить Варваре Петровне, что в две смены работают почти три четверти доярок края!
Но и теперь он не скажет ей, что с механизацией ферм дело наладилось. Нет еще умных машин для раздачи кормов, для уборки навоза, да и хороших доильных агрегатов не всем хватает.
— Она, Варвара-то, поди, совсем забогатела теперь? — усмехнулся Петрович.
То, что Варвара Петровна стала богаче, чем два года назад, Павлов не сомневался. Он вспомнил, как вручал ей орден в районном клубе — за высокие трудовые показатели.
«Да, этот барометр наверняка показывает хорошую погоду», — думает Павлов. За Варварой Петровной он наблюдает уже лет двенадцать. Бедно жила она вначале. Трое ребятишек, муж умер… Работала дояркой, подрабатывала тем, что пускала квартировать разных уполномоченных, готовила им еду.
