Тут же он проинформировал о том, что мы ненадолго задержимся в Пиларе, небольшом городке близ Масейо. Мне уже стало понятно, что ехать молча он просто не в состоянии. Хорошо, что его болтовня не утомляла, была безобидной и даже вызывала у меня интерес. Он говорил обо всем, причем с относительно глубоким знанием дела. Например, когда мы снизили скорость, проезжая опасный поворот, он высказал некоторые соображения, коснувшись технических характеристик автострады, соблюдаемых при строительстве. Должно быть, полицейский Энеас сказал ему, что я в этом разбираюсь. Это могло быть так: «Почти инженер, сеньор!» Что за ерунда! Не отвечая, я слушал его вполуха:
— Посмотри, Эмануэл, на эти кривые перепада высот, а точнее, попробуй мысленно соединить линиями точки, находящиеся на одной и той же высоте. Сразу станет видно, как здорово построено. Думаю, уклоны, согласно принятым стандартам, минимальны. Когда таких стандартов не было, инженеры интуитивно строили точно так же.
Речь шла о простых и даже банальных вещах, но все же я откликнулся на это его замечание, сказав, что сегодня скат или наклон рельефа относительно горизонта определяют по формулам. Для этого достаточно знать две вещи: перепад высот и расстояние по горизонтали. На практике это то же самое, что горизонтальная проекция. Потом одну величину делят на другую, результат умножают на сто и получают таким образом процентное отношение.
Пожилой господин немедленно отреагировал, как настоящий маэстро:
— Верно, мой дорогой, и только так мы сможем узнать, каким будет скат: крутым или пологим, с постоянным наклоном или с переменным.
Следующей рекой, которую нам следовало преодолеть, была Корурипи. Она была уже хорошо видна, когда я почувствовал, что машина теряет скорость, причем не на подъеме, а на абсолютно ровной дороге. Было непонятно, почувствовал ли эту перемену в поведении своего автомобиля мой пожилой спутник, так как, не обращая внимания на возникшую проблему, он спросил меня, знаю ли я, куда течет эта речка. Я ответил, что по всей вероятности она впадает в Сан-Франсиску — в единственную крупную реку, которая есть поблизости.
— Нет, мой дорогой! — ответил он. — Эта речка впадает прямо в океан! Не так далеко отсюда она впадает в Атлантический океан, образуя мыс Понта-ди-Корурипи. Впрочем, все это великолепие обречено на исчезновение, потому что сахарные заводы сбрасывают в нее свои производственные стоки.
Пока он рассуждал об опасностях загрязнения окружающей среды, машина продолжала замедлять ход. Вдруг она захлебнулась в приступе сухого кашля, сотрясаясь всем корпусом, как туберкулезник. Это заставило шофера улыбнуться и свернуть на обочину:
— Старому ослу нужны крепкие удила, дорогой! Мне известны все его капризы. Так как другого выхода нет, остановимся здесь.
Двигатель вздохнул еще пару раз — как будто бы в нем что-то закипело, — и, издав последний скрежет, перестал подавать признаки жизни. Водитель выключил зажигание, немного подождал и вышел из машины. Открыв капот, убедился, что неисправен радиатор. Он подтекал, и температура воды поднялась выше нормы. Устранить поломку было несложно. К тому же река оказалась рядом, так что не нужно было носить воду издалека.
Пожилой господин достал из-под сиденья набор инструментов и уточнил диагноз. Вода вытекала из патрубка. Сначала нужно было его отсоединить. Сняв патрубок и обнаружив в нем с одного конца, в том месте, где крепится хомутик, трещину, он отложил вышедшую из строя деталь в сторону:
— Этот уже ни на что не годится. У меня есть запасной. Надо его поискать. Ну и раз уж мы остановились, давай принесем немного воды из реки!
Берег весь зарос травой и напоминал ухоженную лужайку перед домом. Это заставило нас сесть и засмотреться на воду. Впереди русло изгибалось и река поворачивала в сторону океана. Дул ветерок. Жары не чувствовалось. Я растянулся на спине, подставив лицо под горячие лучи солнца. Мой спутник, продолжавший сидеть, обратил внимание на то, что осталось для меня незамеченным:
— Какого темного цвета стала вода! Когда я был молодым и проезжал здесь, эта река была на удивление красива. Вода в ней была светлой, чистой и настолько прозрачной, что просматривалось дно. Видно было грунт, гальку, мелких рыбешек, сновавших туда-сюда целыми стайками. Теперь они, бедняги, ушли отсюда. И в этом виноваты заводские стоки. Загрязнение приводит к исчезновению животных, но оно убьет и людей.
Не было никакой возможности заставить его помолчать. От загрязнения природной среды он перешел к Амазонии, к ее рекам и растительному миру, и вдруг спросил меня, почему Риу-Негру называется черной. Прежде чем ответить, чтобы не сморозить глупость, я попытался вспомнить, что мне довелось читать или, возможно, слышать на этот счет. Я уже ни в чем не уверен полностью. Но тогда, чтобы лишить его возможности снова начать говорить, сказал, что, должно быть, воду окрашивает присутствие в ней нефти. Не раздумывая, он принялся объяснять, почему реки бывают белыми, желтыми и черными. При этом он стал медленно прохаживаться, поглядывая то на меня, то на воду реки Корурипи.
Прервавшись только для того, чтобы показать мне голыши, лежавшие на берегу, он продолжил:
— Подвижный камень не обрастает тиной, заметил? Белые реки, строго говоря, нужно называть желтыми, потому что вода в них имеет такой оттенок. Как мы знаем, это обусловлено не деятельностью человека, а естественными процессами. Главным образом вода окрашивается за счет того, что размывает почву и часто уносит ее в виде взвеси. Больше всего на цвет оказывает влияние суспензия, образуемая глиной. Наиболее показательны в этом отношении реки Китая. В Америке в качестве примера могут быть названы такие реки как Мадейра, Тромбетас, Бранку, где встречаются оползни, иными словами, глина из-за эрозии осыпается с берегов, попадая в основное русло. Черные реки — явление более любопытное. Например, вода из черной реки, налитая в прозрачную стеклянную посуду, будет чистой и светлой. И, тем не менее, в реке, как это ни парадоксально, она кажется черной. Почему? Потому что в ней растворены кислоты, которые получаются в результате разложения органических веществ растительного происхождения. Берега таких рек тянутся на огромные расстояния и сплошь покрыты разного рода растительностью. В результате цвет воды в черных реках не имеет ничего общего ни с глинистой взвесью, ни с нефтью.
Пожилой человек продолжал говорить, все больше удивляя и даже пугая меня своими энциклопедическими познаниями. Он знал буквально обо всем и довольно глубоко. Но из всего, о чем он успел наговорить мне за время нашего совместного пути, самое сильное, действительно неизгладимое впечатление на меня произвело то, как много ему было известно о колибри. Он (я даже не спросил, как его зовут) начал говорить на эту ни к чему не обязывающую тему потому, что одна колибри, из числа самых маленьких, зависла почти над нашими головами, демонстрируя оперение радужного цвета, блестевшее на солнце.
Птица грациозно просовывала свой тонкий и длинный клюв внутрь цветка, и я, привлеченный ее движениями, не поддающимися описанию, сказал ему, больше для того, чтобы сменить тему, чем сделать признание, что чувствую угрызения совести, когда вспоминаю, как в детстве убивал этих птиц.
— А-а-а, мой дорогой, — произнес он осуждающим тоном, — тогда ты можешь считаться пропащим человеком, потому что убил одно из самых прекрасных созданий, подаренных нам природой! Ты знаешь, колибри встречаются исключительно, запомни хорошенько, исключительно у нас в Америке! Всего их более семисот видов. В Бразилии встречаются около ста сорока, самых редких. Манера летать и красота оперения колибри изумительны. Вульгарное название той, что мы видели над цветком, — «красный хохолок». Она, кстати, самая крохотная. Но есть и крупные. Вес «красных стрел», например, может достигать двадцати восьми граммов..
Дальше моего собеседника нельзя было остановить. А я-то думал, — он об этом ничего не знает или знает только то, что нам всем известно о птицах.
Наконец, закончив свою затянувшуюся лекцию, посвященную сразу всему многообразию природы, он взглянул вверх, как будто бы жил по солнечным часам, и поднялся со словами: «Пора снова в путь, мой дорогой! Радиатор, должно быть, уже остыл».
Меня буквально оглушили все эти сведения. Я всегда считал, что убивал самых обычных пташек, ничего особенного из себя не представляющих. Виноват в том, как я поступал с ними в детстве, был Май-да-Луа. Это он сказал мне, что тому, кто съест сердце колибри, будет сопутствовать удача. Самое настоящее суеверие. Я съел несколько больших и маленьких птиц. Несмотря на то, что предварительно их обваливали в муке, они, зажаренные на углях, превращались в ничто, в комочки, которых не хватало и на один зуб. Позже Май-да-Луа сказал, что злодейство приносит удачу только, если сердце съедается сырым, еще теплым. В это время перед нашими глазами колибри судорожно била крыльями в предсмертной агонии. Тогда я поссорился с Май-да-Луа и больше никогда не доверял ему, за исключением случаев, когда он хвастался своими победами на поприще секса. Это он умел как никто другой. Правду он говорил или врал, но этот его опыт заставлял нас подчиняться ему в других делах…
