* * *
Почему ты ни разу не задумался о том, почему твоя жена так настойчиво продолжала ходить в полицейский участок после смерти Куна? О том, что, по слухам, это она убила его? Почему только теперь тебе пришло в голову, что, возможно, Кун имеет отношение к головным болям твоей жены? Тебе следовало хоть раз прислушаться к ней, дать ей выговориться. Годы молчания, особенно после того, как ты во всем обвинил ее и даже не позволил ничего объяснить, непосильная ноша, которую она несла в своей душе, — все это, возможно, и послужило причиной развития ее болезни. Все чаще и чаще ты видел, что твоя жена стоит с потерянным видом на одном месте. Она говорила:
— Не могу вспомнить, что собиралась делать.
И хотя порой головные боли становились такими нестерпимыми, что она не могла двигаться, твоя жена отказывалась идти в больницу. И она требовала, чтобы ты ничего не рассказывал детям о ее головных болях.
— Какой смысл говорить им об этом? Они все слишком заняты.
А когда дети узнали о ее болезни, она отмахнулась, сказав:
— Вчера у меня действительно болела голова, но теперь все в порядке!
Один раз она подскочила на постели посреди ночи, а когда ты выразил недовольство, ее лицо вдруг стало холодным и чужим и она спросила:
— Почему ты жил со мной все эти годы?
И все же она по-прежнему продолжала собирать дикие японские сливы, чтобы сделать сливовый соус. По воскресеньям ты возил ее на мотоцикле в церковь, а иногда она предлагала сходить в какой-нибудь ресторанчик, где подавали много разных закусок. Она говорила, что хотела бы попробовать еду, приготовленную кем-то другим. Ваша семья подумывала о том, чтобы объединить многочисленные ритуальные церемонии и проводить их в один день, но она сказала, что согласится на это, когда придет время жены Хун Чола проводить церемонии. И поскольку она всю свою жизнь проводила эти церемонии, то продолжит делать это до самого конца. Только теперь твоя жена частенько забывала купить то одну, то другую мелочь для праздничного стола и по пять-шесть раз ездила в городок. Но ты считал тогда, что в старости такое может произойти с любым человеком.
На рассвете раздается телефонный звонок. В такой час? Окрыленный надеждой, ты быстро снимаешь трубку.
— Отец?
Это твоя старшая дочь.
— Отец?
— Да.
— Почему ты так долго не брал трубку? Почему ты не берешь мобильный?
— Что случилось?
— Я пришла в ужас, когда вчера позвонила Хун Чолу… Почему ты уехал? Ты должен был мне сказать. Ты не можешь вот так уезжать, а потом не брать трубку.
— Я спал.
— Спал? Все это время?
— Видимо, да.
— Что ты собираешься там делать совсем один?
— А вдруг она придет сюда.
Дочь молчит. Ты сглатываешь слюну, в горле сильно пересохло.
— Может, мне приехать?
Из всех твоих детей Чи Хон наиболее активно участвует в поисках матери. Возможно, потому, что у нее нет своей семьи. Аптекарь из Юкчон-дун был последним человеком, который позвонил и сообщил, что видел женщину, похожую на твою жену. Твой сын разместил в газете новые объявления, но никто так и не откликнулся. Даже в полиции развели руками и сказали, что они уже сделали все возможное и теперь остается лишь ждать, когда кто-нибудь позвонит. Но твоя дочь каждую ночь обходила одну больницу за другой, проверяя каждого пациента, у которого не оказалось родственников.
— Не надо… Просто позвони, если что-нибудь узнаешь.
— Тебе лучше не оставаться одному, отец. Приезжай к нам или попроси тетю пожить с тобой.
Голос дочери кажется тебе очень странным. Похоже, она пьяна. Ее слова звучат невнятно.
— Ты пила?
— Всего пару коктейлей. — Она уже собирается повесить трубку.
Она пила до рассвета? Ты настойчиво зовешь ее по имени. Она откликается, ее голос звучит тихо. Твоя рука, сжимающая трубку, становится влажной от пота, а ноги подкашиваются.
— В тот день твоя мама не слишком хорошо себя чувствовала. Нам не следовало ехать в город… Накануне у нее сильно болела голова, и она опустила голову в таз, наполненный льдом. Твоя мама ничего вокруг не слышала. Ночью я обнаружил, что она засунула голову в морозилку. Ее мучили невыносимые боли. И хотя утром она забыла приготовить завтрак, но сказала, что мы непременно должны ехать в Сеул, потому что вы все нас ждете. Я должен был отказаться от поездки. Думаю, мои поступки уже не столь дальновидны, как прежде, ведь я — дряхлый старик. В глубине души я надеялся, что на этот раз мы заставим ее пойти в больницу в Сеуле… Я не должен был выпускать ее из виду, но я не относился к ней как к больной, и, как только мы приехали в Сеул, я, как всегда, направился вперед, не оборачиваясь… Моя старая привычка взяла верх. Вот так все и произошло. — Слова, которые ты до этого момента был не в силах произнести, теперь лились легко и свободно.
— Отец…
Ты слушаешь.
— Мне кажется, что все забыли о маме. Никто не звонит. Знаешь, почему в тот день у мамы так сильно болела голова? Это потому, что я стерва. Она так сказала. — Голос дочери дрожит, слова будто спотыкаются.
— Твоя мать так сказала?
— Да… Я не знала, смогу ли приехать на день рождения, и потому позвонила из Китая и спросила, чем она занимается. А мама ответила, что наливает в бутылку ликер для младшего брата. Ты ведь знаешь, что он любит выпить. Не знаю, что на меня нашло. Конечно, это того не стоило, но я просто рассвирепела. Он ведь на самом деле должен бросить пить… А мама собиралась привезти спиртное, потому что ее ребенок это любит. И тогда я сказала маме, чтобы она не брала бутылку, потому что, если он напьется и закатит сцену, это будет на ее совести. Мама слабым голосом ответила, что я права, и сказала, что поедет в городок и купит рисовые пирожные, она ведь всегда их привозила на твой день рождения. И тогда я сказала: не надо, никто все равно не ест эти пирожные, мы просто забираем их домой и запихиваем в морозилку. Я сказала, чтобы она не вела себя как деревенщина и в Сеул ей стоит ехать налегке. Мама спросила: неужели ты на самом деле запихиваешь рисовые пирожные в морозилку, и я призналась, что у меня там есть пирожные трехлетней давности. И тогда она заплакала. Я спросила: неужели ты плачешь, мама? И вот тогда она назвала меня стервой… Я говорила все это, чтобы хоть немного облегчить ей жизнь. Когда мама назвала меня стервой, мне показалось, что я схожу с ума. В тот день в Пекине было очень жарко. Я разозлилась и заорала, что, надеюсь, она счастлива иметь в дочерях стерву! Ладно, я стерва! И повесила трубку.
Ты молчишь.
— Мама терпеть не может, когда мы орем… а мы вечно орем на нее. Я собиралась позвонить и извиниться, но забыла, потому что тогда у меня была куча дел — посещение достопримечательностей, китайские ресторанчики и встречи с людьми. Если бы я позвонила и извинилась, у нее не было бы такой ужасной головной боли… и вы не потеряли бы друг друга в метро.
Твоя дочь плачет.
— Чи Хон!
Она не отвечает.
— Твоя мама очень гордилась тобой.
— Что?
— Если твоя фотография появлялась в газете, она сворачивала ее, клала в сумку, а затем доставала и снова и снова смотрела на нее. А если встречала знакомых в городке, то доставала газету и хвасталась тобой.
Дочь молчит.
— Если кто-то спрашивал, чем занимается ее дочь… она отвечала, что ее дочь сочиняет слова. Твоя мама просила женщину из детского приюта Дом Надежды в Намсан-дун почитать ей твою книгу. Твоя мама знала, о чем ты пишешь. Когда та женщина читала ей, мамино лицо светлело и она улыбалась. И потому, что бы ни случилось, ты должна и впредь писать хорошие книги. Когда-нибудь настает время произнести или написать нужные слова… Я прожил жизнь, не разговаривая с твоей мамой. Или упускал возможность, или считал, что она и так все знает. И вот теперь, когда я чувствую, что мог бы сказать и выслушать от мамы все, что угодно, меня уже некому слушать. Чи Хон?
— Да?
— Пожалуйста… пожалуйста, позаботься о маме.
Ты крепко прижимаешь трубку к уху, слушая, как дочь безрезультатно пытается подавить рыдания. Ее слезы словно просачиваются через телефонный шнур. Все твое лицо залито слезами. И даже если все вокруг забудут, твоя дочь всегда будет помнить, что ее мать искренне любила эту жизнь, а ты любил ее.
Здесь очень много сосен.
И откуда в городе взяться такому месту? Как удачно оно скрыто от посторонних глаз. Похоже, недавно прошел снег? Все деревья усыпаны белоснежными хлопьями. Постойте, вот как раз три сосны напротив твоего дома. Их как будто специально посадили, чтобы я могла присесть и отдохнуть в зеленой тени. Не могу поверить, что говорю об этом. Я собираюсь сначала повидать тебя, а затем отправиться к нему. Думаю, так будет правильно.
Квартирки и студии, в которых жили твои братья и сестра, кажутся мне абсолютно одинаковыми. Теперь я даже не знаю, где чей дом. И как все может выглядеть настолько одинаковым? Как только они живут в столь безликих местах? Мне кажется, было бы лучше, если бы они жили в непохожих друг на друга домах. Разве не замечательно, когда у тебя есть гараж, чулан или чердак? Разве не прекрасно жить в доме, в котором детям есть где поиграть в прятки? Ты частенько пряталась на чердаке от братьев, которые вечно пытались дать тебе какое-нибудь задание. А теперь даже в деревне повсюду появились безликие и абсолютно одинаковые здания. Ты на днях поднималась на крышу нашего дома? Повсюду, куда ни кинешь взгляд, возвышались высотные здания, заполонившие ранее малоэтажный городок. Когда ты росла, по нашей деревеньке даже автобус не ходил. И теперь в этом большом и оживленном городе стало жить труднее, потому что повсюду все казалось одинаковым, и даже деревня теперь стремилась во всем походить на город. Мне просто хотелось бы, чтобы все эти здания хоть немного отличались друг от друга. Здесь все настолько похоже, что я запуталась и не знаю, куда идти. Я не могу отыскать дома твоих братьев и студию сестры. Это моя проблема. В моих глазах все двери и входы выглядят одинаково, но другим людям все равно как-то удается найти дорогу домой, даже посреди ночи. Даже детям.
