– Ну, не вам же играть Григория Александровича, сударь? – Людоед отвесил в сторону Шлыкова ироничный поклон. Некоторые слушатели засмеялись. Действительно, представить Егора в образе Печорина сложно. Ни черных бровей, ни зеленых глаз, ни светлых волос. Правда, и Крылов совсем не блондин. Но все же на героя Лермонтова похож больше. Что есть, то есть.
– Я и не претендую, – с усмешкой бросает Егор. – Печорин плохо кончил. Как и Людоед, кстати. – Маргарита не выдерживает, улыбается. Шлыков озвучил ее мысли. Улыбается и Анжелика Бельченко, смотрит на Егора с интересом, он ей подмигивает, а руки Крылова непроизвольно сжимаются в кулаки. Маргарита уже открыла рот, чтобы вмешаться, но:
– Ладно, не хотите классиков, давайте за современников возьмемся. – Снова умница Селиванова. Ей только драки в квартире не хватало. А светлые обои? А хрустальные бокалы? А шкура белого медведя на полу? Нет, пятна крови на всем этом будут совершенно лишними. Родители в восторг от такого антуража не придут.
– Ага. Житинкина давайте копировать. Вот директор с завучем обрадуются.
– Зато аншлаг обеспечен.
– Угу. А Ритулю потом уволят. Ой, простите, Маргарита Семеновна!
– А кто такой Житинкин?
– Это режиссер известный, дурак!
– Режиссер-дурак?
– Ты!
Снова все хохочут. Атмосфера разряжена.
– Житинкин – это крайность, конечно. Так ставить никто не даст, да и вы, наверное, не согласитесь? – Анюта Селиванова вопросительно смотрит на Маргариту, та подтверждает:
– Не соглашусь.
– Но что-то современное – это хорошая идея. Так, чтобы на злобу дня.
– Давайте Ремарка возьмем.
– Нашел злобу дня. Война.
– Так и сейчас война. Вон как Штаты отжигают. Ирака им мало, теперь Сирию атакуют.
– Ремарк-то тут при чем?
– Актуален. И потом, у него ведь о любви и дружбе через призму войны.
– Лучше просто о любви и дружбе без всяких там призм.
– Давайте чего-нибудь повеселее организуем.
– «Двенадцать стульев». Крылов Остапом будет, Исматов Кисой. Не пьеса, а правда жизни. Бендер помыкает Воробьяниновым.
– И снова плохо заканчивает. – Опять вступает Шлыков. Все одобрительно хохочут, и Крылов не решается даже сжать кулаки.
– «Стулья» длинные очень. К тому же такие фильмы классные, и актеры потрясные. Их ни в жизнь не переиграть.
– А тебе обязательно переиграть надо?
– А что такого? Может, мне блеснуть хочется?
– Звезда погорелого театра!
– Не ссорьтесь! Думайте! – Конечно, Селиванова.
«Нет, идея провести дискуссию в доме Анюты была решительно замечательной, не придерешься».
В итоге додумались до Чехова. И модно, и всегда современно, и смешно: выбрали короткие рассказы. Так и зрители от действия не устанут, и персонажей на всех хватит. Стали наперебой обсуждать варианты постановки, пора было вмешаться:
– Давайте разойдемся, и каждый полистает Чехова, подумает, какой сюжет ему хотелось бы изобразить на сцене и с кем.
– Это что же, Анжелике разорваться, что ли? – Конечно, Шлыков со своей дурацкой ухмылкой.
– Я думаю, у Анжелики есть право выбора. Как знать, может, он падет на тебя.
Егор снова усмехнулся, но уже не нахально, даже как-то растерянно. Но напоследок все же не забыл выдать очередную колкость:
– Я в этой театральщине участвовать не собираюсь.
Маргарита хотела пожать плечами и равнодушно бросить: «Как хочешь», – но вместо этого спросила:
– Почему?
– Не хочу, и все!
И снова многолетний учительский опыт помог расслышать в этом упрямом «все» не конец разговора, а только его начало. Это было не глупое упрямство и не желание покрасоваться, а крик о помощи. Маргарита решила действовать.
Уже на следующий день она решительно вошла в кабинет завуча, попросила без предисловий:
– Оля, расскажи мне о Шлыкове.
Завуч посмотрела на нее удивленно. Удивляться было чему: слухов Маргарита не принимала, сплетен не собирала, в коллективных обсуждениях не участвовала. Мнение об учениках составляла сама. Спрашивали – делилась, но не навязывала, как бы говоря: «Я в ваш мир не лезу, и вы мой не трогайте». Она никогда не говорила прямо, но чувствовалось, что она знает, видит и понимает больше других. Маргарита часто могла дать дельный совет и сказать, если, конечно, просили, как вести себя с тем или иным учеником, но так чтобы самой собирать о ком-то из ребят информацию – такого раньше не случалось. Хотя и в ситуацию, подобно нынешней, она давно не попадала. А ведь уже совсем не девочка. Тяжело ей, наверное. Завуч изменила взгляд на сочувствующий и спросила:
– Нелегко с ним, да?
– Разве я это сказала?
Бывшая ученица Маргариты подавила сильнейшее искушение чертыхнуться. Вот так всегда с Ритулей. Есть только одна дорога: та, которую выбрала Черновицкая. И ни шагу в сторону она вам ступить не позволит. Либо ступайте в ногу, либо убирайтесь с пути. И что делать? Оправдываться, как ученице? Вот уж нет. Завуч давно вышла из этого возраста. И вообще, она теперь начальник и…
– Так ты расскажешь?
– Да, конечно. – Она все-таки смутилась, как девчонка. «Хотя под пытливым взглядом Ритули это вполне объяснимая и непроизвольная реакция организма. Глаза огромные, грустные, смотрят серьезно и сразу вглубь, будто сметают с пути все поверхностное, наносное и стремятся углядеть нечто тайное в недрах души. Маргарита всегда была такой. Такой и осталась. Ей нельзя отказать в просьбе, и не пойти у нее на поводу невозможно. Хотя в данный момент и нет такой необходимости. Ни о чем особенном она не попросила. Всего лишь досье на ученика. Как будто оно имеется в необходимом объеме». Завуч озвучила свои мысли:
– Рассказывать, честно говоря, особо нечего. Кроме того, что написано в личном деле, мне мало что известно.
– То есть живет с матерью-актрисой и бабушкой-пенсионеркой, отец погиб. Это все?
– Ну, не совсем. Только это неофициальные сведения…
– Я эту версию оставлю при себе, только расскажи, пожалуйста, быстрее. Экономь время, Оленька. Время завуча дорого стоит.
«Ритуле когда-нибудь надоест меня поучать? Иногда я думаю, что зря позвала ее работать в нашу школу. Все-таки лучше не испытывать к подчиненным пиетета, а с ней иначе нельзя».
– Ладно, Маргарита Семеновна, я скажу. Только я не уверена, что это имеет решающее значение для характеристики ребенка…
Ритуля молчала, хотя наверняка пропускала всю эту прелюдию мимо ушей, думая о том, что вполне способна определить сама, что имеет решающее значение, а что не имеет.
– …В общем, мать действительно актриса. Собственно, поэтому мы и смогли разрешить Егору перевод без знания второго языка. Он пришел в класс в последней четверти прошлого года.
– Это я видела в документах.
– Так вот, пришел по звонку. В этом нет ничего удивительного, такие переводы, как правило, осуществляются именно так и никак иначе. В общем, за доброе отношение к мальчику нам посулили визиты известных артистов. И кстати, один уже состоялся. Помните, на последнем звонке приезжал мхатовец и читал Бунина? Второе посещение не за горами. Теперь обещают звезду «Сатиры». Мне кажется, для статуса школы и для формирования личностей учащихся такие визиты очень результативны.
– Оля, ты говоришь, как чиновник из министерства. Вернись на землю и продолжай о Шлыкове.
Завуч кивнула, пытаясь скрыть раздражение. Она знала, что скрыть до конца не получится. Ритулю не проведешь.
– Короче, с матерью-актрисой все ясно. Она пропадает на съемках, собрания не посещает, в деятельности класса участия не принимает, заниматься ей ребенком некогда. Вся ответственность на старой, подслеповатой бабке, которой и самой уже необходим уход. Короче, сами понимаете, мальчик предоставлен сам себе и делает что хочет, как хочет и когда хочет.
– Ну… Судя по успеваемости, он неплохо справляется.
– Да. Он амбициозен, об актерской карьере не грезит, понимает, что поступать придется самому. На другом поприще мамочка тылов не прикроет и соломку не подстелет, так что мозги необходимы. И Егор на их отсутствие, как вы успели заметить, не жалуется. А что касается нюансов воспитания, то, как я уже сказала, удивляться нечему: бабушка озабочена тем, что парня надо накормить, обстирать и не упустить: в том смысле, чтобы ночевать приходил домой, а остальное (вежливость, уважение к старшим, интеллигентность) – это уже даже не на втором, а на десятом плане.
– К тому же и отец погиб. Когда это случилось?
– Вот это как раз самое интересное. Можно было бы все нюансы поведения Шлыкова легче легкого списать на отсутствие отца и стресс, связанный с его гибелью. Только ничего такого не было.
