— В моем положении? — переспросила я.
— Я говорю: я в вашем распоряжении, моя госпожа! — И Гленн низко поклонился.
В эту секунду я вспомнила, что фойе оснащено камерами видеонаблюдения. Каждая секунда, проведенная нами здесь, была зафиксирована на пленке. Если полиция пойдет по нашему следу, отец меня, конечно же, выгородит, но охранник уж непременно вспомнит нас после спектакля, который мы тут устроили, и видеозапись из фойе станет вещественным доказательством «А» в суде.
— Это так мило! — проворковала я, криво улыбнувшись. — Но проблема в том, что мы уезжаем. Надо доставить Джоуи к бабушке.
— Какая трагическая несостыковка! — воскликнул Гленн.
Впрочем, он не выглядел убитым горем, а, наоборот, смеялся. Его чувствам ничего не грозило — по крайней мере до тех пор, пока меня не бросили за решетку и он не осознал, что крутил роман с сумасшедшей.
Иэн тем временем вертелся вокруг своей оси, удерживая перед собой рюкзак в качестве противовеса.
— А знаете что! — вдруг закричал он. — У нас в машине есть два свободных места! Поехали с нами!
У меня перехватило дыхание и отнялся язык, и Гленн воспользовался моим секундным ступором, чтобы наконец признать Иэна за живого человека.
— Отличная мысль! — крикнул он Иэну. — Я обожаю Кливленд!
А потом снова повернулся ко мне и спросил:
— Ты не против? Я несколько дней свободен, пока они будут записывать струнный квартет. У меня и вещи все с собой!
Гленн указал на сумку у его ног. Он что, так и планировал ночевать — на полу у моих родителей?
Никакого удачного вранья мне в голову не пришло, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть. Я подумала было немедленно с ним порвать — здесь и сейчас, — но на каком основании? И как? К тому же, если он поедет обратно в Миссури, то может увидеть новости по телевизору. Пока он их явно не смотрел, иначе узнал бы Иэна. Если же он вернется домой через несколько дней, к тому времени об Иэне, возможно, станут хотя бы меньше говорить.
Мы спустились на лифте в подземный гараж. Я придерживала розы, лежавшие на крышке обувной коробки, и изо всех сил старалась подавить подкатившую к горлу тошноту.
Пока Гленн укладывал сумку в багажник, я села на переднее сиденье, а Иэн забрался назад и расположился рядом с цветами и коробкой.
Я обернулась к нему и прошипела:
— О чем ты вообще думал!
— Мне стало его жалко, — объяснил Иэн. — Розы — это ужасно дорого!
Гленн сел на пассажирское сиденье, сжал мое колено, и мы тронулись.
— Слушайте, мисс Гулл! — сказал Иэн, когда мы снова поехали по Лейк-Шор-драйв мимо залитого солнцем озера и полуденных бегунов. — Если вы — Дороти, а я — Страшила, тогда Чувак — Трусливый Лев! А вот эта коробка на заднем сиденье — Железный Дровосек!
— Ты скорее Тотошка, — ответила я, Иэн рассмеялся и принялся лаять.
Он, конечно же, был никакой не Страшила: мозгов у него было хоть отбавляй. Вот смелость ему понадобится в больших количествах. И еще крепкое сердце. Я стала вспоминать, какого жизненно важного органа недоставало самой Дороти. Ах да. Она мечтала вернуться домой.
Следующие три часа Иэн неустанно снова и снова исполнял для Гленна австралийский гимн — сказал, что выучил его в школе. Я не могла нормально следить за дорогой, потому что смертельно боялась, что Иэн ляпнет что-нибудь про наше долгое путешествие.
— Вчера утром я проснулся очень поздно, — сказал он. — Потому что мой дядя забыл меня разбудить. Мой дядя Хосе. А потом он приготовил мне уэвос-ранчерос — это национальное блюдо его родины.
— Его родина — это…? — уточнил Гленн. Он бросил на меня смеющийся взгляд.
— Венесуэла, — ответил Иэн. — Столица — Каракас, на случай если вы не знали.
— Я действительно не знал, — откликнулся Гленн.
Иэн снова запел, и я с наслаждением слушала гимн Австралии, потому что во время пения Иэн не мог разговаривать с Гленном. Мы проехали знак «Хобарт, Индиана, Дисконт-молл», и я свернула с шоссе. Я чуть было не сказала: «В аэропорту потеряли мой багаж», но вовремя спохватилась, что Гленн знает о моем путешествии в Чикаго на машине. Поэтому я придумала другое:
— Когда я сюда ехала, то не думала, что мне понадобится много вещей. Все произошло как-то очень спонтанно.
Я припарковалась у большого торгового центра и попросила Иэна пойти со мной. Я знала, что Гленн не пойдет в магазин, а останется на улице курить, и мне не хотелось оставлять их наедине, чтобы Иэн выдумал себе еще каких-нибудь экзотических родственников.
Гленн уселся на капот и стал заправляться никотином, а мы с Иэном вошли в магазин верхней одежды — там все выглядело очень теплым, как будто мы уже доехали до штата Мэн — и мне показалось, что там наверняка должно найтись какое-нибудь пальто. Чем дальше мы двигались на север, тем неуместнее выглядела в мартовской прохладе моя зеленая флисовая кофта.
— Почему вы сказали, что меня зовут Джоуи? — спросил Иэн.
Он трогал каждый предмет одежды, мимо которого мы проходили. К счастью, он потащил свой рюкзак с собой, а не оставил его в машине с Гленном, а сонные продавцы-тинейджеры, на нашу удачу, не ругались, что Иэн волочет с собой по магазину доверху набитый рюкзак и цепляется им за манекены и полки с одеждой.
— Потому что я наверняка ему о тебе рассказывала раньше, — ответила я.
— Правда?
Иэн засиял от гордости и удивления.
— И что вы ему рассказывали? — спросил он, просовывая руку в манжету какого-то свитера.
Я собиралась придумать какую-нибудь ерунду — например, что библиотека планирует брать с него плату за проживание, — но тут спохватилась, что, возможно, это хороший шанс сказать Иэну что-то важное.
— Я говорила ему, что ты очень тонко чувствуешь, кто ты такой и чего хочешь от жизни, и еще говорила, что мне бы очень хотелось, чтобы ты никому не позволял сбивать тебя с пути.
— Ну, это прямо как в скучной речи на каком-нибудь собрании. Лучше бы вы ему сказали, что я круто играю в компьютерный пасьянс, и это было бы истинной правдой, потому что я в этом деле настоящий монстр!
— Помоги мне найти теплую рубашку, — попросила я.
Я выбрала целых четыре, а еще дутое оранжевое пальто, и тут ко мне вприпрыжку прискакал Иэн с красным хлопковым платьем в руках — с глубоким круглым вырезом на груди, короткими рукавами и той неопределенной длиной, которую любят учительницы младших классов. Или библиотекарши. Возможно, здесь это вообще было единственное платье.
— Его вам тоже надо купить, — сказал Иэн. — На случай, если мы захотим сходить в приличный ресторан.
— Вроде «Макдоналдса»? — спросила я, но все-таки взяла у него платье.
Иэн бросил рюкзак на пол в моей примерочной кабинке, и мы договорились встретиться через десять минут.
Я примерила вещи, все выбранные мною рубашки были с длинным рукавом и похожи друг на друга, различались они только цветами: красная, синяя, черная и зеленая. В зеркале я заметила, что сыпь на ногах проходит. Я провела ладонями по задней поверхности ног и обнаружила, что на ощупь кожа тоже стала лучше — не такая горячая, и шершавая корка почти совсем сошла. Значит, дело было все-таки в библиотечном стуле. Если удастся вернуться в Ганнибал целой и невредимой, обязательно расскажу об этом доктору Чен. И сама себе куплю новый стул — или большой гимнастический мяч.
А с лицом у меня, наоборот, творился настоящий кошмар: прыщи на нервной почве, под глазами — темные круги, губы сухие и шелушатся. Наверное, именно поэтому в оранжевом пуховике я сразу стала похожа на заключенную женской колонии. Я смотрела в зеркало и пыталась свыкнуться с новым образом, мысленно дополнив его наручниками и кандалами. Когда я наконец сняла пальто, оно уже казалось мне родным, и я решила, что куплю его, хотя оно мне не очень-то и нравится. Я всегда именно так покупала себе одежду. Если, надев какую-то вещь, я думала, что она была у меня всегда, я обязательно ее покупала. Теперь я поняла, что и в похищении детей придерживаюсь того же принципа.
Внезапно у меня потемнело в глазах — от всех этих флуоресцентных ламп и из-за тесноты и духоты в примерочной. Я опустилась на скамеечку и уронила голову между колен. Рядом на полу лежал раздувшийся рюкзак Иэна, набитый необходимыми принадлежностями беглеца. Палочка от разобранной котомки торчала из основного отделения и не позволяла молнии закрыться полностью. Я ждала, пока кровь прильет обратно к голове, и от нечего делать расстегнула рюкзак и порылась в его верхнем слое. Фланелевая рубашка, сборник кроссвордов, три пары сложенных в комочки носков, футляр для зубной пластины. И по обеим сторонам футляра — домашний телефон Иэна, выведенный фиолетовым маркером.
Думаю, я немедленно принялась действовать во многом из-за того, что хотела доказать себе, что поступила бы так давным-давно, если бы только у меня был телефонный номер Дрейков. Это было частью легенды, которую я рассказывала самой себе, чтобы уснуть ночью. Я высунула голову из кабинки — убедиться, что Иэн не стоит где-нибудь поблизости, выхватила из сумочки телефон и как можно быстрее набрала номер. Но, еще не дождавшись соединения, успела сообразить, что звоню с собственного мобильного, по которому полиции ничего не стоит меня обнаружить, и к тому же я понятия не имею, что бы такого сказать Дрейкам, чтобы окончательно не испортить дело, или не огорчить их до смерти, или не оказаться в окружении полиции в ближайшие пятнадцать минут. Я нажала отбой с такой силой, что чуть не сломала большой палец. Убрав телефон в сумочку, я нашла там ручку и переписала номер с футляра на заднюю обложку чековой книжки. Если у меня будет несколько часов на размышление и если в Америке еще остался хоть один телефон-автомат, я наверняка сумею что-нибудь придумать.
