Валери вернулась к себе, и я позвонила ей, чтобы узнать, как дети. Она сказала, что получила их в том же состоянии, в каком отпустила. Когда они в пятницу вечером уезжали в Бромей, она была здесь и видела, во что они одеты. В воскресенье вечером на них была та же самая одежда. За два дня они ни разу не приняли душ и даже не меняли белье и носки. Позже, когда я спросила, как прошли выходные у папы, Жюли пожала плечами и сказала:
— У него грязно, кругом пауки… В туалете так воняет, что я ходила в туалет на улицу. В ванной — то же самое, поэтому мы и не принимали душ.
— Тибольт, а что ты скажешь о выходных?
— Нам нечем было заняться. Ужасно скучно!
— Матье, ты поиграл с папой в пиратские корабли?
— Нет, у него не было времени.
— Дети, напоминаю вам, что, вернувшись из поездки в Париж, вы отправитесь к Валери и Жану-Марку. С воскресенья вы будете жить у них. Я буду навещать вас по средам, вы меня — по субботам.
— Мы знаем, мама.
1 февраля дети окончательно переезжали к Пинье, и я две недели подготавливала их к этому. Мое состояние больше не позволяло мне заботиться о них. Я спала дни напролет. По утрам я не могла встать, потому что не слышала будильника. Теперь меня будила Магали: по средам и четвергам она приезжала, чтобы собрать детей. По вечерам я была слишком уставшей, чтобы готовить еду или купать детей. Меня часто рвало. Я не хотела, чтобы дети присутствовали при моей смерти. И предпочитала как можно больше отдыхать, чтобы быть в форме, когда встречусь с ними.
15 января меня вызвали в отделение Организации по защите прав матери и ребенка в Питивье, чтобы подписать окончательные бумаги. Здесь присутствовала мадам Пойак, а также два социальных работника, которые отныне стали референтами детей: один — Жюли и Тибольта, второй — Матье и Марго. Отныне они следили за тем, чтобы у детей все было хорошо, чтобы у них не возникало неприятностей в школе, чтобы они ужились в приемной семье. Мне они нравились: они умело общались с детьми, а дети, в свою очередь, чувствовали себя с ними комфортно. В тот день мы все собрались, чтобы решить последние вопросы. Именно тогда и было решено, что окончательный переезд детей состоится 1 февраля. Начиная с этого дня, мы с Жилем должны были уведомлять Организацию о том, что хотим взять детей к себе, пусть даже на один день. Мы сразу же договорились, что я буду навещать детей у Пинье по средам, а Жюли, Тибольт и Матье будут приходить ко мне по субботам. И то лишь в том случае, если это будет возможно по состоянию моего здоровья. Что касается Жюли, то социальные работники были осведомлены о ее отношении к отцу и заверили, что она не обязана ездить к нему, если не хочет этого. В то же время мадам Пойак пообещала мне, что каждый раз, когда Жиль будет брать детей на выходные, накануне к нему будет приходить домработница, чтобы хоть немного убрать дом в Бромее. В деле не хватало еще одной бумаги — списка людей, которые имеют право встречаться с детьми и время от времени брать их к себе, независимо от того, на какой это будет срок: на полдня, на ночь или на каникулы. Те, кто пожелает взять детей, не могут довольствоваться только разрешением Пинье — им также необходимо будет предупредить Организацию по защите прав матери и ребенка, причем за несколько дней. Все вместе мы составили этот список, в который были внесены: моя сестра Кристелль, Мари-Те — любимая бабушка детей, Яника — ее дочь, Вероник — моя двоюродная сестра, Элизабет — ее сестра, их отец Филипп, который является единственным живым дядей детей, Марсиаль — крестный Тибольта, Франсуаза — сестра Мари-Те и крестная Жюли, Магали, Сесилия, Эвелин и Валери — мои лучшие подруги, Жислен — водитель школьного автобуса, Карим — мой любимый врач, а также Люси — первая жена Доминика и мать Микаэля, двоюродного брата детей. Пока я записывала все эти имена, вместе с фамилиями, адресами и телефонами каждого, Сесилия беседовала с тремя женщинами. Когда разговор зашел о Валери Пинье, Сесилия подчеркнула, что она заботится о детях днем и ночью, как настоящая мать. Я поспешила подтвердить ее слова:
— Валери — это их вторая мама.
Это была простая констатация факта, ничего более, и мы никак не ожидали, что мадам Пойак сухо ответит:
— Мать только одна, и заменить ее нельзя. Не может быть и речи о том, чтобы считать Валери Пинье их второй матерью. Чета Пинье — всего лишь приемные родители.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы отреагировать на услышанное: я была в шоке. Потом меня охватила ярость, и вне себя от гнева я ответила:
— Чтобы вы знали, месье и мадам Пинье всегда рядом с моими детьми. Они их кормят, одевают, купают и проверяют их домашние задания. Но это еще далеко не все! Когда я умру, мои дети будут горевать. Кто их успокоит? Вы? Когда они будут болеть, когда у них будут неприятности, когда они узнают, что такое разочарование, кто их поддержит? Вы? Когда они захотят поделиться с кем-то радостью, когда они захотят, чтобы их кто-то выслушал, кто будет рядом с ними? Вы? Когда они будут ложиться спать, кто расскажет им сказку на ночь, кто приласкает их, кто поцелует, перед тем как выключить свет? Неужели это будете вы? Нет, все то, что сейчас делаю я, будет делать для них мадам Пинье!
Мадам Пойак ничего не ответила. Думаю, она просто не осмелилась на это, учитывая нервное состояние, в котором я пребывала. Я была возмущена подобным формальным способом мышления: говорить о Пинье так, будто они наемные работники! Мы с Сесилией видели по телевизору репортаж о приемных родителях, которых лишили права опеки над маленьким мальчиком под тем предлогом, что женщина уделяла ему слишком много внимания и дарила слишком много любви. Их соседи и односельчане пришли в ярость. Как будто можно запретить приемным родителям дарить нежность и любовь детям, которых они воспитывают! Это бесчеловечно и абсурдно. Я понимаю, что руководитель Организации лишь повторила то, что написано в документах. Но как можно внести в правила любовь? Как можно иметь настолько ограниченное представление о подобных вещах? Когда я думаю о малышке Марго, которой всего лишь два года… Вот уже три месяца она живет у Пинье. После моей смерти она быстро меня забудет. На протяжении всей жизни Пинье будут ее единственными родителями. Поэтому я надеюсь, что Валери действительно станет для нее второй мамой и подарит ей всю ту любовь, которую я не смогу ей дать.
На этом встреча закончилась. Я подписала бумаги, сухо сказала: «До свидания» — и покинула место боя вместе с Сесилией.
Я поговорила с детьми сразу же, как только они вернулись из школы.
— Дети, через две недели вы окончательно переедете к Пинье.
Жюли, как обычно, ничего не ответила. Тибольт сказал «Хорошо», а Матье никак не отреагировал на мои слова. Они не сопротивлялись с самого начала, понимая, что у них нет выбора. Я думаю, они доверяли мне. Я их так готовила к этому, столько раз объясняла им ситуацию! Они знали, что нельзя ставить под сомнение то, что я делаю для них. И конечно, не хотели ничего драматизировать. Поэтому они в очередной раз молча согласились со мной, немного успокоенные тем обстоятельством, что мы будем видеться два раза в неделю.
Примерно в это время я получила письмо от Тьерри, шестидесятилетнего пенсионера, живущего в Париже. Растроганный моей историей, которую узнал из газет, он приглашал нас к себе на выходные и предлагал показать нам столицу. Я сразу же согласилась. Это была очередная возможность побыть немного с детьми, а я не хотела упускать ни одну.
Мы с Тьерри договорились на 31 января. Это были последние выходные, перед тем как дети окончательно переедут к Валери и Жану-Марку, и у нас появилась возможность попрощаться красиво. На этот раз я взяла с собой только Жюли и Тибольта, Матье был еще слишком мал, чтобы насладиться Парижем. В субботу мы выехали очень рано и прибыли на Лионский вокзал в половине десятого утра. На платформе нас встретили Тьерри и Бернар, который был немного моложе его. Они оказались очень милыми. Мы представились друг другу и сразу же направились к выходу: очевидно, программа дня, которую подготовили для нас, была насыщенной. В машине разговор шел ни о чем, ведь мы еще не познакомились как следует. Дети отлично себя чувствовали и с интересом смотрели по сторонам. Когда мы приехали в Национальный музей естественной истории, обстановка была уже более теплой. Огромный зал со скелетами доисторических животных привел Жюли в восторг, Тибольт же был разочарован: он ожидал, что динозавры будут гораздо более впечатляющими! Но его утешила большая галерея Эволюции: Тибольт был очарован экспозицией китообразных. На огромном экране нам показали фильм о передвижении китов в открытом море, и Тибольта невозможно было забрать оттуда.
После музея Тьерри и Бернар отвезли нас к себе домой, в большую квартиру на холме Монмартр, где любезно освободили для нас комнату. На обед был жареный картофель с рублеными котлетами. За несколько дней до нашего приезда они звонили мне с вопросом о том, что доставит детям удовольствие. Было видно, что они последовали моей инструкции: котлеты были с полосками! Во второй половине дня мы отправились на холм, откуда открывался прекрасный вид на квартал. Дети в прекрасном настроении следовали за нами, пока мы вели «взрослые» разговоры. До выхода на пенсию Тьерри работал санитаром. Сорокадвухлетний Бернар стал инвалидом вследствие рака легких. Он объяснил мне, что сейчас у него ремиссия. Не подумав, я сказала:
