— Ладно, ребята, благословляю вас. Но никаких глупостей, пока она не станет совершеннолетней!
И Маттиа поспешил с ним согласиться:
— Конечно, конечно, шутишь ты, что ли?
Теперь Анна встречала своего парня у проходной завода или ждала дома, когда он заедет за ней.
Алессио предпочитал думать, что эти двое только за руки держатся. Но они занимались любовью повсюду: на мятой постели, в ванной, на унитазе, в душе и даже в коридоре у входной двери.
Алессио смотрел, как веселая Анна садится в машину его друга, целует Маттиа, включает радио — и автомобиль срывается с места. Не сказать, что его это радовало, но изменить что-либо он был не в силах.
Однажды Маттиа рассказал Анне, что его мать умерла от рака мозга, а отец в то время находился на другом краю света, но не с ней. Это было не единственным его признанием. После секса Маттиа курил и говорил, говорил… Он не стал скрывать, что с законом у него были напряженные отношения, но пообещал, что больше не переступит черту.
Слушая его, Анна тоже потихоньку начала курить.
Подруги так и не помирились. Франческа, завидев Анну, быстро проходила мимо, опустив глаза. Десять дней подряд Анна дожидалась ее во дворе, пытаясь поговорить, и пару раз даже пробовала взять ее за руку. Но Франческа не хотела ее выслушать. Теперь она дружила с Лизой.
Правда, однажды, не застав Анну на привычном месте, она почувствовала неприятный холодок внутри, и это ощущение не покидало ее целый день.
Пока Анна проводила время с Маттиа, Франческа сидела у Лизы, играла с ней в дурака или они вместе слушали музыку. Франческа научила Лизу краситься, сходила с ней на рынок и помогла выбрать одежду поприличней. Лиза подолгу рассказывала о Донате, которая лежала под простыней в соседней комнате. Донате стало гораздо хуже. Она уже не могла шевелить ни руками, ни даже губами. В этом доме никто и никогда не упоминал об Анне. И в том доме никто не говорил, что Доната умирает.
В начале сентября, второго или третьего числа, Анна поехала с матерью в «Кооп», чтобы купить школьные принадлежности.
Маттиа сидел в уличном кафе и пил коктейль.
Он курил, смотрел в чистое небо и смаковал свой «негрони». В этот утренний час в кафе почти никого не было. Столик для игры в кикер пустовал, старик в больших очках и с огромной сигарой во рту читал «Тирренскую газету», молодой араб безуспешно дергал за ручку «однорукого бандита». Даже радио не работало.
Тут Маттиа увидел, что к нему направляется Кристиано, и подумал: «Какого черта?»
Кристиано, по своему обыкновению, был в широченных штанах, с серьгой в губе и с килограммом геля на голове — вылитый трудный подросток. Без всякого сомнения, он шел именно к Маттиа.
Этого только не хватало, вздохнул Маттиа, когда Кристиано уселся за его столик и заказал виски; ему бы посидеть в тишине, подумать о своем, а тут этот раздолбай.
Но Кристиано, напротив, жаждал общения.
— Я сегодня в ночь, — сказал Маттиа, чтобы не обижать парня. — Пока работаю с проволочными заготовками, но, похоже, скоро меня переведут на конвертер.
— Другое дело! — уверенно заявил Кристиано. — Там вообще ни черта делать не надо.
— Как малыш поживает? — спросил Маттиа, он терпеть не мог разговоры о «Луккини».
— Это ужас какой-то! — воскликнул Кристиано. — Джеймс плачет каждую ночь: только я решу потрахаться — он плачет! Каждый раз, представляешь? И эта всегда к нему встает. Пусть бы поплакал, от него бы не убыло!
Маттиа смотрел на Кристиано, но не слушал его.
— Но вообще-то мелкий меня не так уж сильно донимает. Он вырастет, будет сам по себе. Он даже прикольный, я бы сказал. Вот Дженнифер меня задолбала! Зря я к ней переехал, там еще ее родители! Ее предки — это полный отстой…
Он не смолкал еще минут пятнадцать.
Попивая «негрони», Маттиа рассеяно посматривал на мальчишек, покупавших жетоны для кикера, дорожных рабочих, забегавших в бар чего-нибудь перехватить, стариков, которые, сидя за соседним столиком, громко обсуждали достоинства «Виагры». Араб в грязной майке все еще сражался с «одноруким бандитом».
Кристиано продолжал взахлеб рассказывать о своих проблемах. Достал уже! Маттиа полез в задний карман джинсов, чтобы достать кошелек и расплатиться, как вдруг Кристиано, понизив голос, сказал:
— Слушай, я ведь зашел, чтобы кое о чем с тобой потолковать… — У него было непривычно серьезное выражение лица.
«Вот те раз», — подумал Маттиа и, сделав над собой усилие, все же решил выслушать парня.
— Ты же знаешь, на меня можно положиться, если надо помолчать — я могила, и потом… За мной ведь тоже кое что числится. Ну, несколько партий кокаина, то да се… — Кристиано криво усмехнулся.
— Говори уже, что хочешь! — потребовал Маттиа, начиная терять терпение.
— Ну, в общем… Я слышал, ты завязан кое с кем из Фоллоники…
Маттиа изменился в лице.
— Слышал, что эти люди — профессионалы, да и ты парень не промах. Мне рассказывали о грабеже в девяносто восьмом — дельце обстряпали как надо. Маттиа, такая жизнь не по мне… Ну, работа эта гребаная, шеф, который три шкуры сдирает за минуту опоздания, — в общем… В общем, хочу кое-что предпринять. И я знаю, что ты можешь мне в этом помочь.
— Не представляю, о чем ты говоришь.
— Да ладно, Маттиа! Все знают, не строй из себя! Я всего лишь хочу сделать работенку с тобой на пару. Я не чайник, крутиться умею!
— Кристиано, я не занимаюсь такой работой, тебя неправильно проинформировали.
— Черт, я же тебе сказал: мне можно доверять!
— Послушай, я никого не знаю в Фоллонике! — отрезал Маттиа; он уже начинал нервничать.
— Мне только и нужно, что номер телефона и ствол!
«Ствол? Да он спятил! — подумал Маттиа. — Окончательно свихнулся от своей дури. Этот тип, пожалуй, последний из всех, кто в состоянии по-тихому грабануть кого-нибудь…»
— Брось ты эту затею, — сказал он вслух, собираясь поставить точку. — Ты не понимаешь, о чем говоришь.
— Все я прекрасно понимаю! — завелся Кристиано. — Может, ты и сдрейфил, но могу тебе сказать, что я в теме! Я даже знаю, что отец твоей девчонки — местный наводчик, главный по Пьомбино!
Маттиа замер.
— Только прошу, не говори ничего Алессио — сам знаешь, на что он способен, если ему вожжа под хвост попадет. Мало не покажется!
Маттиа сидел белый как мел.
— А я думал, ты знаешь… Уверен был…
Маттиа встал, расплатился и, похлопав Кристиано по плечу, сказал:
— Как друг тебе говорю: оставь эту затею.
Кристиано надулся, как ребенок, которому не купили дорогую игрушку.
Маттиа сел в машину, в сердцах хлопнул дверцей и поехал домой, чтобы дождаться Анну. Он искренне надеялся, что слушок про ее отца — именно слушок, и ничего более.
Анна бродила вдоль стеллажей и складывала в тележку канцелярские принадлежности. Сандра тут же смотрела на ценники и половину из них возвращала на полки.
Начинался учебный год, и Анна ждала от него только хорошего. Она научилась ездить на мопеде брата: Маттиа позанимался с ней на заброшенной парковке, и теперь за ней было не угнаться. Она тайком сходила в женскую консультацию и получила рецепт на противозачаточные таблетки. Анна ничуть не сомневалась, что скоро все станет как раньше, что пройдет совсем немного времени — неделя, не больше, — и Франческа позвонит в ее дверь.
Дикторша по телевизору как раз обещала температуру на четыре-пять градусов выше климатической нормы, когда в дверь позвонили.
Сандра и Анна, сидевшие за завтраком, застыли с печеньем в руках и недоуменно переглянулись.
«Приятного вам воскресенья!» — с улыбкой пожелала дикторша.
С предчувствием чего-то необычного Сандра поднялась и пошла открывать.
Послышались энергичные шаги, и вошел Артуро. На нем был шикарный черный костюм в полоску, очевидно только что из химчистки. Под мышкой у него был светло-серый плащ; в руках он держал пакет со сладостями.
— Добрый день, — сказал Артуро.
Анна и Алессио будто приросли к стульям. Сандра в домашнем халате прислонилась к дверному косяку.
— Прекрасно выглядите! — заявил Артуро, как будто и не бросал их на произвол судьбы почти что на целое лето.
Он бросил плащ на диванчик в углу и уселся, закинув ногу на ногу. С такими талантами ему бы в театре работать!
— Ну же, налетайте на конфеты! — воскликнул Артуро, чувствуя себя Санта-Клаусом.
Сандра изо всех сил пыталась сдержать ехидные вопросы. Откуда у него такая одежда? И эти безукоризненно отглаженные брюки — кто ему их наглаживал? Она не сомневалась: ее муж как был, так и остался проходимцем.
Сквозь белую занавеску лились яркие солнечные лучи. Анна робко потянулась за конфетой. Зазвучали позывные программы новостей. Со стороны картинка была мирной.
