Роке Луна давно уже подбил свои личные доходы, а также сумел прибрать к рукам то, что они с женой сумели украсть у дона Матиаса и надежно припрятать, а если учесть еще и то, что он сейчас собирался содрать со старика деньги за молчание, он и вовсе становился богачом. Больше ему уже не придется гнуть спину, подправляя разрушенные ветром каменные стены. У него даже останутся деньги на бордель в Таиче, который он теперь станет посещать в два раза чаще.
Он никогда не мечтал стать хозяином чего-либо, кроме своего личного времени, а избавиться всегда хотел лишь от тяжелой работы. Единственное, чего он по-настоящему хотел, так это спокойной и сытой жизни, когда такие влиятельные люди, как дон Матиас, или такие опасные ребята, как Дамиан Сентено, не обращают на него внимания, считая совершенной рохлей.
Дамиан Сентено все понял правильно. Тем более что его главной заботой сейчас был поиск надежного места, где можно было бы поскорее закопать труп. Дальше он собирался вернуться в Плайа-Бланка, где Хусто Гаррига должен был ввести его в курс дела и рассказать, что Мануэла Кихано ни словом не обмолвилась о произошедшем.
— Где Абелай Пердомо?
— Его нет, — ответил Гаррига. — Ни его, ни сына, ни баркаса… Возможно, вышел на путину.
— Ты в этом уверен?
— Кто может быть в чем-то уверен с этими людьми? — зло ответил тот. — Я родился в Аликанте, но ни черта не смыслю ни в море, ни в рыбной ловле. Они уходят ночью и возвращаются днем, а иногда и вовсе поздно вечером. Сегодня сюда, завтра туда… Полная неразбериха! — Он помолчал, а затем, как бы невзначай, спросил: — А что вам известно о Дионисио и Мильмуертесе?
— Ничего. Однако я не дал бы и ломаного гроша за их шкуры, — ответил Сентено и, пожав плечами, добавил: — Может я ошибаюсь, но у меня такое впечатление, что пастух коз их ухлопал.
— Почему?
— Представления не имею. Может, хотел ограбить, а может, повздорили из-за чего… А может, он лучший друг семьи Марадентро.
— Что будем делать с их вещами?
— Деньги поровну подели между ребятами. Остальное, когда вернемся, выброси.
— У галисийца семья. Жена и дети в одном из поселков Виго. В Кангасе, думаю…
Дамиан Сентено пожал плечами, давая понять, что это его не интересует.
— Мы уже не в армии, — сказал он. — Здесь каждый сам за себя. Пойду отдохну чуток, — добавил он. — Как только появится Марадентро, разбуди меня.
Однако Марадентро не появились ни днем, ни ночью. Их дом был заперт и пуст, и сколько бы легионеры ни всматривались в горизонт — они не видели даже слабых очертаний баркаса «Исла-де-Лобос». Дамиан Сентено начал беспокоиться, предчувствуя очередную неудачу.
Он не ложился до позднего вечера, оглядывая притихший поселок; тишина стояла такая, что можно было сойти с ума. Казалось, что даже ветер улетел на другие острова, а вечно худые, длинноногие собаки Плайа-Бланка неожиданно онемели.
Тогда он вернулся в постель, но так и не заснул до тех пор, пока не вышли в море первые рыбаки. Однако с рассветом примчался Хусто Гаррига, чтобы разбудить его.
— Вставай, Дамиан, иначе уйдут! — нервно переминаясь с ноги на ногу, воскликнул он. — Вставай!
— Кто уйдет? — задал Дамиан вопрос, вскакивая на ноги одним быстрым движением.
— Баркасы… Они их выводят в море…
— Идут на путину…
— Все? Уходят все. На некоторые лодки даже поднялись женщины.
Дамиан Сентено мгновенно оделся и поднялся на крышу, откуда воочию убедился, что все до единого баркасы, многие из которых обычно лежали на песке или мерно покачивались на воде прямо напротив пляжа, удалялись на восток, проходя примерно в трехстах метрах от берега.
— Куда они могут идти?
— Кто их знает!
Однако они отошли не очень далеко. Пройдя не более километра и оказавшись как раз напротив мыса Пунта-де-Агила и Кастильо-де-Колорадас, там, откуда вставало солнце, первые баркасы начали убирать паруса и ложиться в дрейф.
Дамиан направил в ту сторону подзорную трубу, и вскоре на утесе у подножия Кастильо — или на самом Кастильо, черт его разберет! — показалась вторая группа людей, которые внимательно всматривались в горизонт с восточной стороны.
Спустя несколько минут из-за далекого мыса Пунта-дель-Папагайо появился форштевень баркаса, затем наполненные ветром паруса и, наконец, корма «Исла-де-Лобос», капитан которого, сказав: «Право руля», обошел последние банки, чтобы взять курс прямо к группе явно поджидавших его в полумиле от берега лодок.
Кусая губы и отказываясь поверить своим глазам, Дамиан Сентено выждал, пока баркас не приблизился. Но когда на нем начали приспускать паруса и человек, стоящий на носу, бросил якорь, он без труда узнал его.
— Асдрубаль Пердомо! — воскликнул Дамиан. — Вон он, сучий сын!
И действительно, стоя рядом с родителями, братом и сестрой, Асдрубаль Пердомо смотрел на дом, с крыши которого за ним следил Дамиан Сентено.
А затем баркас был буквально атакован жителями Плайа-Бланка. Они перескакивали на палубу, перегружали на него бочонки с водой, какие-то ящики, мешки и даже мебель. Асдрубаль же только и успевал, что обнимать односельчан и пожимать тянущиеся к нему руки.
— Тащи винтовку! — приказал Дамиан Сентено одному из своих людей.
— Не сходи с ума! — одернул его Хусто Гаррига. — На таком расстоянии ты добьешься лишь того, что шальная пуля убьет кого-то не того.
— Тогда приготовь машину. Мы подъедем к самому мысу.
— Когда подъедем, они уже уйдут.
— Делай то, что приказываю, и не перечь! — выходя из себя, крикнул впервые за много лет Дамиан. — Эти козлы не смеют насмехаться надо мной!
Хусто Гаррига молча кивнул, и один из легионеров сбежал по лестнице, а Дамиан тем временем неотрывно продолжал следить за происходящим на «Исла-де-Лобос».
— Они грузят столько провианта, что его хватит на то, чтобы обойти полсвета, — заметил он. — Более двадцати бочонков воды и десятки мешков.
— Да, хватит для того, чтобы пройти половину земного шара, — согласился Хусто Гаррига. — Если я не ошибаюсь, они собираются в Америку.
Дамиан Сентено резко выпрямился и непонимающе посмотрел на него.
— В Америку?! — выкрикнул он. — В Америку на этой ореховой скорлупе, которая того и гляди развалится на части? Ты в себе?
— Я-то да, — последовал ответ. — А вот кто лишился ума, так это они.
И тут от задней части дома до них долетел крик:
— Хусто! Хусто! Какой-то сучий сын проколол все четыре колеса и вырвал все провода из мотора! Эта рухлядь уже никогда не поедет!
После этого Дамиан Сентено успокоился, похоже решив, что все кончено. Он уселся на перила плоской крыши и неподвижно застыл, наблюдая за непрекращающейся суетой, которая разворачивалась вокруг старой лодки, пока жители селения не начали постепенно возвращаться на свои баркасы и шаланды, обнимая и целуя на прощание проклятых Пердомо.
Вот якорь вышел из воды, и Асдрубаль рывком установил его на место. Вот поставили один из парусов, и «Исла-де-Лобос» начал двигаться и вскоре отошел от рыбацкой флотилии, взяв кус на пролив, разделявший острова Лансароте и Фуэртевентура.
Дамиан Сентено наблюдал, как баркас прошел в каких-то трехстах метрах от него, он четко разглядел лица пятерых Марадентро, смотревших на дом Сеньи Флориды: Асдрубаль на носу, его отец за штурвалом, а Себастьян, Аурелия и Айза на корме, где они и простояли до тех пор, пока лодка не скрылась из виду. Они хотели увезти с собой память о тех местах, где родились и где прошли их лучшие годы.
Подгоняемый попутным ветром, баркас набрал скорость, и вскоре на его месте остался лишь длинный белый след, который медленно таял в синих морских водах.
Дамиан Сентено безучастно смотрел на океан, не замечая своих людей, стоявших рядом и также хранивших молчание, и задавался лишь одним вопросом: как могло так случиться, что старый баркас, на котором любой мало-мальски нормальный человек не отважился бы обойти и соседний остров, мог отправиться в Америку? Неужели же первая крутая волна не разорвет его на части и вся его команда не пойдет на дно, а вместе с ней в ад отправятся и мечты самого Сентено о богатой и спокойной жизни?
Ему вспомнилась старая, как сами острова, песня, которую, как рассказывал дон Хулиан ель-Гуанче, напевали моряки, провожая в последний путь одного из рыбаков, когда того везли хоронить на большой остров.
Немы и неподвижны, кто уходит в мир иной,
И парус, тенью прикрывая, охраняет их покой.
Стеная, плачет море под изогнутым килем,
Светило на рассвете курс им на «закат»
Прокладывает утренним лучом.
Вам жить бы на земле да наслаждаться счастьем,
Подалее от бурь, от мертвых штилей и ненастья,
Когда нам курс указывают Господа лучи,
Когда от жажды и жары не подают руки.
Молитесь Господу вернуться ради нас,
К нам снизойти супротив всяких правил,
Чтоб так же, как и мы, штурвалом каждый правил,
Когда на «запад» курс возьмем,
Когда пробьет наш час
И поведет, окутав тишиною, траурный баркас.
«Исла-де-Лобос» теперь казался ему «окутанным тишиною траурным баркасом», так как он шел курсом на запад и никто на борту не проронил не единого слова. Каждый старался с уважением отнестись к чувствам других, видя, как постепенно тают вдали вулканы Лансароте.
