Я сидел – с четырьмя (!) ворами. Причём, подолгу. Причём, трое из них – русские. Это уже совсем немыслимо. Таких людей в России… я не знаю даже, есть ли ещё?
Но и просто сидеть с вором ещё мало. (Хотя, повторяю, и само по себе это крайне-крайне-крайне маловероятно!) Надо же ещё, чтобы он с тобой общался достаточно близко, что-то тебе рассказывал про воровское, о воровском мире. Только тогда хоть что-то понять можно. А так что? Ну, едим-пьём вместе, в домино играем. Что толку? Что ты нового для себя почерпнёшь?.. А рассказывают воры крайне неохотно и далеко не всем. Да вообще, по сути, никому! Ну, немногим весьма и весьма, так скажем… Мне в том числе.
Все зэки делятся на три группы. Мужики, блатные и воры. Именно в таком порядке. Мужики не вправе обсуждать блатных, блатные не вправе обсуждать воров.
Вор в тюрьме – это царь и бог. Его слово – закон. Он может разрешить обшмонать ваш баул, прочитать ваши бумаги и т.д., и т.п. (Ну, про это-то, впрочем, я уже упоминал.)
…
Доктор. "Добрый вечер!" – "Нет, спасибо, всё нормально!"
…
Однако продолжаю. Так вот. Поднять руку на вора – немыслимо. За это – смерть. Причём, скорее всего, мучительная. И если это произошло в камере – за это ответит вся камера. Почему допустили? Будут сделаны прогоны по всем зонам и тюрьмам, и этих людей будут бить везде, на всех тюрьмах и пересылках. Если, скажем, вора убили в тюрьме (а такое бывало – охранники вешали, к примеру) – вне закона будет объявлена вся тюрьма! Знал кто, не знал – не важно! Поэтому при малейших подозрениях, что с вором что-то не так, в тюрьме начинаются волнения, вплоть до бунта! Поскольку все понимают прекрасно, чем им лично это грозит. Ведь если вор умрёт…
Приказ вора – должен исполняться беспрекословно. Если он прикажет вам выламывать тормоза – вы должны выламывать, прикажет убить сокамерника – должны выполнять. Неподчинение – ещё хуже. Конечно, воры здравые, разумные люди и просто так таких приказов никогда не отдают и вообще властью своей не злоупотребляют, но – тем не менее.
Поэтому сидеть с вором, честно говоря, психологически непросто. Сознавать, что ты находишься, по сути, в его полной власти. Скажет вот он тебе: "собирай-ка ты матрасик и уходи завтра на проверке из камеры!" – и привет! Жизнь кончена.
Но, с другой стороны, и преимущества свои есть. Достаточно упомянуть, что ты сидел с вором – и всё. Тронуть тебя никто не осмелится. (Ну, если, конечно, ты действительно чего-то не совершишь. Неприемлемого. Не накосячишь. Помню диалог такой в шмональне шутливый. С охранником. Я только что приехал с суда.
"Запрещённое что-нибудь есть?" – "Нет." – "Что у Вас никогда ничего нет?! Телефон хоть бы привезли!" – "А вам зачем?" – "А нам за это премию дают. Если находим. Хочется же подвига!" – "Тогда меня отпустите." – Задумывается на секунду. "Нет, – говорит наконец решительно, – это не подвиг будет. Это будет уже косяк!") Никто ж не знает, в каких ты с ним отношениях? Может, ты его друг?
Из 4-х воров, с которыми я сидел, один объявил во всеуслышанье в автозэке, когда на суд ездил: "Мавроди – это человек!"; второй, отсидевший более 35-и лет, при расставании сказал мне, чтоб я передал всем, что любые неприятности, мне доставленные, он будет считать своими; третий, самый молодой, к слову сказать, русский вор, сделал мне надпись на книге: "Моему другу!..". Четвёртый же, грузин, молодой совсем парень – с ним я сидел с самым первым, давно уже – говорил потом во всех камерах, что ему очень понравилось со мной сидеть, и он бы с удовольствием посидел ещё, и вообще отзывался обо мне везде чрезвычайно хорошо.
Всё это – дорогого здесь стоит! О-очень дорогого! И дорого за это платить приходится. Всей предыдущей жизнью. Мало кому по карману.
…
Проверка вечерняя.
"Всё нормально?" – "Всё нормально." – "Всё?" – "Всё." – "Кто ж о нас теперь книжку-то напишет? Никто больше не пишет." – "Ну-у-у…"
– "Какие мы плохие." – "Ну, не "плохие"! Я объективно пишу." – "Да уж, какие есть. Ну, Вы хоть пришлите нам! "ДПНСИ…" – "Какому ДПНСИ?" – "Вы уж пришлите, а мы разберёмся!" – "Ладно, пришлю." – "Спокойной ночи!" – "Спокойной ночи."
(Пришлю-пришлю! Вове-мутанту первому. Лично! С дарственной надписью: "Матросскому мутанту!". Так и напишу.)
Всё! Конец. Значит, точно выхожу. Завтра. Господи! Свершилось.
Солнце садится. Окна напротив опять загорелись. Только цвет сегодня какой-то багровый… Крови! Ч-чёрт с ним!!!!! И с дьяволом рогатым напротив. Оживающим к вечеру. И в душе – тоже. Плевать!!!
Блядь! Расчувствовался и стишки даже ДПНСИ написал. (Который меня в карцер-то и упёк! За котлеты. Ладно уж!..)
С надписью:
" ДПНСИ, на добрую память о 4,5 годах. Вместе проведённых!
21.05.07 подпись Сергей Мавроди " Ах, да! Припишу-ка ещё:
"P.S. За день до освобождения."
Так?.. Нет!
"P.S. За день до освобождения. (Надеюсь!)"
Вот теперь – так. За матрасом пойду, отдам дежурному. Пусть педе… т.е. пере…-даст. "Пере"!.. "пере"!.. Запутался просто, блин. В оборотах. Без обид!
…
Продолжим, пожалуй!
Ах, чёрт! Здесь-то я всего 4 года провёл. А не 4,5. А-а!.. ладно.
Не переписывать же. Да и!.. Здешние 4 – это 10 где-нибудь на обычной тюрьме! Не меньше. Так что!..
….
Выглянул в окошко, а там… Погасло солнышко-то! Темень уже. И чёрт – как живой. Даже шевелится, кажется. Да плевать!!! Шевелись, шевелись!.. По хую!!
….
До освобождения даже не день… Хотя, нет! Именно день. 12 часов примерно. Освободить меня, вроде, где-то в 9.30 обещались? А сейчас около 10-и вечера. Блядь!!! Блядь, блядь, блядь! Дождался-таки!! Дополз! Доскулил!! Дождался… Почти.
Последнему моему другу-вору, который мне надпись на книге сделал, должны бы, по всем расчётам, скинуть сегодня с 5-и до 3-х в Мосгорсуде. По касатке. Скинули, интересно? Хрен, наверно, что скинули! В Мосгорштампе в этом. Егоровской вотчине беспредельной.
Стихотворение напишу, пожалуй. Читайте!
Немного осталось!
Как время промчалось!..
Стрелою.
Вот, кажется, только!..
А вон уже сколько!
И злою
Судьбою обижен,
Оболган, унижен!..
Всё верно.
Но ведь – продержался!
Дополз ведь, дождался!!..
Наверно.
…
Почти вся смена в коридоре выстроилась. Провожают они меня, что ли? Смотрят, но – молчат.
Говорю в коптёрке: "Можно, я два пакета для мусора возьму? (Барахло завтра складывать.)" – "Берите." – "Может, я уж весь [рулон] возьму, чего рвать?" – "Н-нет, возьмите лучше два." Ага! Дружба дружбой!.. Нет, мир не рухнул!
Всё! Матрас принёс. Листок – вручил: "ДПНСИ отдайте!".
Свет погасили. В темноте дописываю. Всё! Последняя ночь. В 991.
Аминь!
Блин горелый, 3 часа ночи! Проснулся,.. ворочался, ворочался,.. сна – ни в одном глазу! Смотрю – светает уже. Ну, так… еле-еле.
А что я, думаю, валяюсь-то? Последняя ночь же! На воле отосплюсь! Встал, подошёл к двери. Давлю на клопа. Ни звука! Дрыхнет, небось, дежурный наш доблестный. А может, просто в другом конце коридора, не видит (при нажатии кнопки вызова, "клопа", просто зажигается лампа над дверью камеры в коридоре, звукового же сигнала нет, так что дежурный может и не видеть, особенно если он находится далеко или, предположим, стоит к вашей камере спиной). Ладно, проверим сейчас. Стучу тихонько костяшками пальцев в кормушку ("звуковой сигнал"!).
Подбегает.
"Слышь, старшой, я всё равно уже не засну; свет мне включи!" – "До подъёма!.." – начинает он, но каким-то ехидным голоском; дескать: что, не спится? – "Да ладно! – нетерпеливо перебиваю я его.
– Всё равно я тут один. Чего там!" – "До подъёма!.." – "Да включи ты, а то темно, я писать не могу. Лампы-то у меня нет!" – Включает.
– "Спасибо!"
Волшебная сила искусства. Правильно! Сами же просили, чтобы я о вас писал побольше. Значит – свет включайте. Всё верно.
Лампу, кстати, я уронил и разбил при шмоне. Когда меня в карцер сажали. Но тогда я ещё не знал, что в карцер. Думал, просто в другую хату перекидывают. Тут же не говорят ничего. "С вещами!" – и всё. А куда – в карцер или просто в другую хату… Да я и не думал ни о каком карцере, естественно. Я уж забыл давно про эти котлеты проклятые.
Между прочим. Дёргали ведь нас потом к операм за эти котлеты.
"Пишите объяснительную." – "Ничего я писать не буду. (Бог подаст!)"
Второго сокамерника вызывают: "А чего ты не пишешь? Мавроди-то написал!"
Он приходит в камеру и рассказывает. А со мной вор сидит! Все смеются, конечно, понимают всё, а неприятно, тем не менее. Осадок какой-то всё равно остаётся. "А может, правда, написал?" – так и читается, кажется, в глазах сокамерников. Немой вопрос. Сволочи!! Мусорские прокладки все эти!.. Твари!! Кстати сказать, охранники и опера в тюрьме всегда недолюбливают друг друга. Здесь – особенно.
"Менты!" – пренебрежительно кривятся опера, лишь только речь заходит об охранниках. – "А вы кто?" – "А мы – опера!"
Стихотворение я, кстати, писал тут им по их просьбе. Операм этим.
Через вора передавали. Просьбу.
Он меня попросил про воров написать.
