И всё пропало. Облом. Полный облом. «Знал бы ты, конь педальный, индюк геморройный, один чирей тебе подмышку и два на задницу, у кого дела важней, а у кого пустей!»
Попробовал было на следующий день снова к той теме возвратиться, но отмахнулся бригадир от разговора, и рукой и словом:
— Я уж забыл всё, да и не видел ничего толком. И, вообще, Миша, давай лучше своими делами заниматься. Меньше видишь, меньше слышишь — дольше проживёшь.
Настаивать больше нельзя: подозрение может быть. И ушёл Миша из железнодорожной казармы, жилища путейского бригадира, ни с чем. Плюнул только, в сердцах, себе под ноги, проходя мимо дома соседа — собутыльника. Целых восемь дней вкалывал как негр на плантации, а результата — шиш да пшик.
— Пруссы, они как латыши и литовцы, но по языку ближе к истокам, к санскриту, поэтому легко соседние языки понимали и часто бывали переводчиками. Жили на южном берегу Балтийского моря. А после того как немцы, Тевтонский орден, в тринадцатом веке Пруссию завоевали, пруссы напрочь исчезли. Верхушка аристократическая онемечилась, а остальной люд тевтоны под корень истребили. Всё, нет больше пруссов.
И не только с пруссами германцы так обращались. Славяне на западе раньше жили до Эльбы и за Эльбой, она и называлась по — славянски: Лаба. Но пришли германцы — и где они сейчас, полабские славяне? И в восточной Германии, и в Австрии — это всё бывшие славянские земли — разве что хутора да небольшие славянские деревеньки остались.
Я не историк, но думаю, уверен даже: Карелию спасло то, что почти всю свою историю она с Россией. С девятого века и по начало двенадцатого была в составе Киевской Руси, потом, по пятнадцатый в Новгородской республике. С конца пятнадцатого в составе Русского государства, за исключением семнадцатого века, тогда мы несколько десятилетий были под шведами. И не только Карелию Россия спасла.
Эстонцев, тоже, кстати сказать, финно — угорский народ, и других прибалтов. В прибалтийских государствах много обид на Россию держат, мол, захватчики, оккупанты. А посмотри… В то время, когда Россия Прибалтику оккупировала, ни литовцы, ни латыши, ни эстонцы не были независимыми государствами и не стали бы ими. Русские не пришли, так немцы бы или шведы остались. Помнишь, что стало с теми, кто под немцем оказался? А нас возьми и прибалтов возьми. Земли ни у них, ни у нас не отобрали, где жили, там и остались жить. Язык сохранили, традиции национальные сохранили, веру свою сохранили, — то есть нацию сохранили. А попади под немца, смогли бы сохраниться?
И сам ответил:
— Было бы с ними и с нами то же, что с пруссами, если б не Россия. Так что Карелии лучше быть с Россией, а война между русскими и карелами это нонсенс, историческое недоразумение. Но пока Россия Германию не одолеет, быть нам вместе — не более чем теория, благие пожелания.
«Наш человек. Очень даже хорошо. А теперь с другой стороны потянем».
— Немцы сильные, они могут победить.
— Ну, это вряд ли. У России огромная территория и громадные ресурсы, и людские, и экономические. Немцы только из — за внезапности нападения и неготовности русских к войне так далеко продвинулись. Но Германии Россию не победить никогда.
И неожиданно сменил тему.
— Ты в Петербурге давно был?
— Давно, — ответил Микко. И как бы не соврал. Это на мирной дороге вёрсты короткие. А ему эти три с половиной недели за линией фронта, ой какими долгими кажутся.
— Как город выглядит?
— Много домов разрушено. Бомбёжки, артобстрелы. Много пожаров. От взрывов и пожаров снег чёрный, даже руки помыть снегом нельзя: пылью и сажей пачкаются. Канализация и водопровод не работают, поэтому из помойных вёдер всё во дворы да на улицы выплёскивают, больше не куда. Мёртвых много. И крыс. Крысы большие, жирные, отожрались на трупах. И страшные… Наглые, людей совсем не боятся.
— А люди, горожане?
— Голодно всем. Но держатся, деваться всё равно некуда, — поосторожничал Микко.
— А Зимний дворец? Исаакий? Петропавловка? Целы?
— Целы, только купола и шпили чехлами закрыты или закрашены. И не только у Исаакия и Петропавловки, везде, где позолота.
— Да, это их свойство. Русских я имею ввиду. Свои избы соломой кроют, а церковные купола золотят. Такой народ, — долил мальчику молока, подвинул тарелку с картофкупийра, с картофельными пирожками начинёнными кашей, капустой и черникой. — Бери, бери любые, ешь, не стесняйся. И такой народ, Миша, — назвал мальчика по — русски, — никогда душой не сгниёт и до конца не развратится. И нам, карелам, надо выбор сделать. Если пожелания свои направим на спокойную и сытую жизнь, тогда выгоднее с финнами, они народ хозяйственный, рачительный и практичный. На жирных шведов поглядывают да приговаривают: «Финн с солёной рыбы завтрак начинает, а швед с коровьего масла. Вот бы и нам так». А если хотим духовность свою спасти и нацию сберечь, то лучше русских держаться.
— С финнами, что ли, воевать?
— Нет, не о том речь, Мишенька. С финнами у нас одна кровь, общие традиции, схожая культура и Калевала, душа народа, тоже одна на двоих. Как можно воевать со своим народом? — Поднял левое плечо и скривил левый угол рта, тем подчёркивая абсурдность даже предположения об этом. — Но когда война к концу пойдёт и Германия ослабеет… Тогда уж политикам и дипломатам надо будет проявить расторопность.
— К русским перебегать?
— Экий ты максималист. Всё у тебя или белое или чёрное. Не обижайся, пожалуйста, моим словам… Не перебегать надо, а политические методы использовать. А как конкретно — это уже довольно сложно, я сам тут не всё понимаю. Я инженер, а не политик.
— Не на что мне обижаться. Это я неправильно Вас понял, подумал, что Вы хотите к русским перейти.
— Нет, Миша, не было у меня такой мысли и нет. Я карел. Почему я должен выбирать себе иную судьбу, чем судьба моего народа? И если история распорядится не так, как я хочу, как предполагаю, в любом случае я останусь там, где я есть, со своим народом.
Микко медленно передвигал лыжи к дому деда Эйнора, «подбивал бабки», укладывал в память.
Удачно всё сложилось. Только к теме подвёл, а дальше он сам потёк. Нормуль.
Теперь безопасность. На нужные вопросы, по сути дела, сам вышел. Предварительные и заключительные темы разговора — бытовые. Подозрений вызвать не должно.
«Подтёк дядя Коля Иосифович неплохо. Мы всё в тряпочку собрали, а после в Питере на бумагу отожмем. Нормуль».
Теперь конкретно. Наш человек. Патриот Карелии. К русским лоялен. Считает, что Карелия должна быть с Советским Союзом, но против финнов карелам воевать нельзя. По этническим соображениям. Однако, на уровне политики противостояние с финнами возможно.
Загнул оборот, сам собою восхитился и повторил:
«На уровне политики… противостояние возможно…» Надо запомнить. Когда отчёт будет писать, обязательно вставит. Валерий Борисович любит, чтоб все сообщения были краткими, конкретными и точными.
Отношение к Советскому строю… Спросить в продолжении разговора возможности не предоставилось. Нет, лучше в продолжении первого разговора возможности не предоставилось. А то, мало ли, генерал будет читать. Увидит такое сообщение, посмотрит недовольно на Валерия Борисовича и укорит:
— Что за разведчики у тебя, товарищ подполковник, о таком главном моменте спросить не могут?
А для первого разговора — так совсем не плохо. И генерал вполне доволен останется, Валерия Борисовича запросто может похвалить.
— Хорошие у тебя разведчики, товарищ подполковник, — скажет. — Эвон сколько информации за первый контакт добыл.
Стоп, друг Мишка, в сторону уехал. Вертайся. Не хвались, о деле думай.
Про соломенные крыши и золотые купола говорил… Не совсем понятно, что имел ввиду. Что русские ради государственных интересов от своего отказываются? Ведь до революции церковь за царя была. Или он сам за попов? «Свои избы соломой кроют, а церковные купола золотят. Такой народ». Ладно, пока голову ломать не будет, а фразу запомнит и дословно перескажет Валерию Борисовичу, вместе решат как её толковать.
Хотя, попы сейчас разные бывают. Вон, отец Пахомий, старый уже дедушка, семьдесят лет. А разрешили немцы церковь открыть, так какие он проповеди говорит!
Вошёл Миша первый раз в незадолго до того открытую церковь. Как и было отработано, нашёл возле подсвечника перед алтарём свещницу, одетую, невзирая на летнюю жару, в чёрную стёганную безрукавку и обутую в валеночные опорки. И спросил, задал контрольный вопрос:
— Бабушка, не подскажете у кого можно на денёк — другой остановиться? Работать я умею.
— Бог даст, найдётся кто — нибудь. Не отходи далеко.
Ответ правильный.
Положила в детское ведёрко со свечными огарками тряпичку и кисточку, которыми протирала и смазывала маслом подсвечник. Пошла по храму, поговорила с одним, другим, третьим; и к старикам, и к старухам, и к женщинам обратилась. Так полцеркви обошла, даже седого длиннобородого попа не пропустила. Но с кем она о нём говорила, отследить не смог. Ни сама она, ни кто из тех, с кем разговаривала, в его сторону и в полкраешка глаза не взглянули.
