Ясно, пришла пора знакомиться. Интересно, как в подобном случае вели бы себя другие ваучеристы, например, из группы Бороды или Меченого. Наверняка, накидали бы по шеям, а затем предупредили, что в случае появления на базаре хоть одного из наглецов, последует более суровое наказание. Конфликт был бы исчерпан. Над нашим же участком сгустились грозовые тучи, в любой момент готовые разрядиться неминуемыми затяжными разборками. И все из–за того, что вовремя не сплотились, с самого начала не дав надлежащего отпора разного рода посягателям, незаметно сковавшим свободу наших действий.
Остается одно, — идти на мировую во имя сохранения собственного выстраданного места. Иначе придется неприкаянно кувыркаться по периметру базара или искать новый род занятий.
— Как видишь, — неприязненно буркнул я.
— Ты действительно пишешь книги? — не унимался парень.
— Пытаюсь.
— Принес бы одну. Почитать.
— Зайди в любую библиотеку. Выдадут. Под расписку.
— Хотелось бы с автографом. Все–таки с таким человеком…
— За одной партой, — громко заржали его друзья
— Я не на творческом вечере с читателями, — мои брови непроизвольно нахмурились. — Если каждому встречному — поперечному дарить книги, без штанов можно остаться.
— Хорошо, чтобы не считал нас чужими, мы принимаем тебя в свой коллектив, — посерьезнел тот самый Серж, у которого под рубашкой проглядывал силуэт той самой «Беретты». — Принеси экземпляр, дабы иметь представление о твоем творчестве. А то одни слухи по рынку. Сам понимаешь, ими сыт не будешь. Кстати, вон та женщина только что спрашивала купоны.
— Спасибо, — не очень приветливо поблагодарил я и за «прием в коллектив», и за женщину.
В груди нарастало чувство раздражения. Надо же, меня, старого гвардейца, приняли. Не я, по закону базара, а они. И даже как полноправному члену подгоняют клиента. А может, делают снисхождение? Скорее всего, так. Плевать им на незыблемые до настоящего момента волчьи законы. Они у них свои.
Тем временем Серж действительно подошел к невысокой миловидной даме в соломенной шляпке. Взяв ее за локоть, сказал несколько слов. Затем подвел ко мне. У дамы оказался на редкость красивый глубокий грудной голос:
— По какому курсу вы продаете купоны? — ласково спросила она.
— Один к сорока семи, — опередил меня с ответом Серж. — Самый низший курс. Я советую брать только у него.
— Я поняла это сразу, — мягко улыбнулась она ему.
Серж был высоким симпатичным парнем, длиннолицым, как все южане, темноглазым. Не одна девушка, проходя мимо, задерживала на его поджарой фигуре долгий взгляд.
— Мне нужно двадцать миллионов. У вас найдется такая сумма?
— У меня их двадцать пять, — я показал пачку купонов.
— Тем лучше, беру все. Есть калькулятор?
— Да, конечно.
Сунув «хохлобаксы» в ридикюльчик и отсчитав положенное за них российскими рублями, дама, было, вновь воззрилась на Сержа, но тот после сделки потерял к ней интерес. Подмигнув мне, вразвалочку направился в сторону друзей. Но такой поворот событий меня никак не устраивал. Обида за наглое вторжение на нашу территорию, за свою и ребят беспомощность, хлестнула через край. Надо же, на глазах у всех купил, мерзавец, за ломаный пятак. И вновь подвела жадность. Ясно, как белый день, что купоны, пусть и за более высокую цену, отдавать женщине не следовало. Тем более что навел ее враг, мечтающий согнать тебя с твоего же места, законного, обжитого за долгие месяцы работы.
— Сколько с меня причитается? — гне обращая внимания на продолжавшую торчать рядом даму, запоздало крикнул я Сержу вслед.
— Нисколько, — обнимая сразу растаявшую Лану за плечи, равнодушно отмахнулся тот. Кажется, ребята признавали в нем своего вожака. — Двоих парней с пятидесятью миллионами подогнали к тебе тоже мы, иначе Скрипка с толстобрюхим их бы перехватили. Усек, писатель? Так будет всегда, пока «фантики» не понадобятся нам самим. Но это будет не скоро, потому что сейчас в хохляндии делать нечего.
— Почему? — возразил его худощавый черноглазый друг. — Можно заняться перегоном автомашин. У хохлов они гораздо дешевле, если, разумеется, перевести на купоны. Володька купил «Таврию» за лимон восемьсот. Прямо с конвейера. А здесь продал за три.
— Витек, паршивый лимон мы и в Ростове накрутим без забот, хлопот, растаможивания и госпошлины. Не сходя с места, — усмехнулся Серж. — Дело не в деньгах, а в том, что все мы искренне уважаем литературу и людей, лично к ней причастных.
— Ну-у, это сам Бог велел, — развел руками Витек. — Такие человеки не на каждом углу. Я с детства мечтал подержаться за их портки.
— Подержись, в чем же дело, — хохотнула Лана. — Рядом с тобой стоит, с такой же табличкой на рубахе. Только руку протяни.
Скрипнув зубами, я отвернулся в другую сторону. Значит, ребятки купили меня еще до того, как подогнали женщину. Подкормили на всякий случай, чтобы не залупался. Вдруг у меня связи с ментовской верхушкой потеснее их шапочных знакомств с мелкой сошкой из районной уголовки. Думающая молодежь приходит на смену нам, рациональная. Отрадно, черт возьми, как бы не сталкиваться лбами, если бы богатели они не прямо на глазах, а в своих «Голд кэт» и «Стефанель» с Аллой Пугачевой между обильно уставленными деликатесами и мягким французским шампанским столиками, отгороженными от жадно завистливых взглядов остальной людской массы толстыми бетонными стенами с вооруженными до зубов громилами в дверных проемах. Так было бы легче нести на плечах прожитые в государстве под названием «Беспредел» рабско–унизительные, нищенские годы, когда за паршивой колбасой, наполовину начиненной туалетной бумагой, ломали друг другу руки, ноги, разбивали морды. Так было бы легче. Спокойнее…
Я долго стоял молча, не отвечая на их ребячьи задирания. Затем подошли обойденные вниманием новоявленных ваучеристов Аркаша со Скрипкой, уставились на меня завистливыми взглядами.
— Купился? — попытался подколоть Аркаша.
— Облапошили, как последнего базарного торгаша заношенными штанами, — сплюнул я в сторону. — Представляете, взял у двух хохлов двадцать пять лимонов в купонах, а через некоторое время они начали задирать. Мол, я писатель, книжки издаю. А они, мол, впервые в жизни видят живого классика. Я уже надумал психануть, когда вон тот длинный, который Лану облапил, вдруг спросил, у тебя, говорит, хохлобаксы есть. Ко мне, мол, только что подходила одна. И сразу направился к стоявшей в стороне женщине в шляпке.
— Этот длинный подвел ее к тебе, — с нескрываемым сарказмом на вечно жадном лице обернулся Скрипка к нагло улыбающемуся прямо мне в глаза Аркаше. — И ты превратился в маленького Ванечку из сказки об Аленушке. Напился из грязной лужи и стал таким бе–е–едненьким козленочком, тут же подогнув свои коленочки.
— Старик, не так, — с удовольствием поддержал коллегу Аркаша. — Этого мало, что он поддался на полную уловку общего для нас врага. Наш друг думал толкнуть купончики один к сорока восьми, а Длинный подвел женщину, которая согласилась взять их по один к сорока семи. То есть, если мы с тобой продали клиентам «хохлобаксы» по сорок восемь купонов за наш рубль, а взяли бы их, как он, по пятьдесят, то навар с одного рубля составил бы мелочь, но приятную. В общей сложности мы заработали бы двадцать с лишним тысяч рублей. А у нашего живого классика с рубля получилось еще больше. Его доход возрос. К тому же надо попотеть, чтобы найти клиента, согласного взять по один к сорока семи.
— Классная сделка, — пощелкал длинным, как у змеи, языком Скрипка. Покривился словно от зубной боли и продолжил сквозь сжатые губы. — Ты был с нами, мы помогали тебе, как дорогому товарищу. А ты, мало того, что не поделился, еще ищешь для себя паскудное оправдание.
— Да подставили они меня, подставили, вы понимаете, это? — выведенный их циничным сговором, взорвался я. — Вам мало тех денег, что навариваете ежедневно? Мало? С чего вы начали считать чужие?
Брезгливо поморщившись, я резко отвернул в сторону новых коллег по работе, до настоящего момента бывших и для меня самого злейшими врагами за то, что заняли принадлежащее только нашей тройке место. Весь базар, все ваучеристы и крутые за подобную наглость набили бы морды, отобрали всю выручку, в том числе и собственный капитал и наказали бы никогда, ни при каких обстоятельствах, не приближаться даже к периферии рынка, не то, что заниматься доходным бизнесом в его, миллиардами ворочающем, котле. А если бы плешивые псы нарушили беспощадный закон базарного братства, то предстали бы перед судом торговой мафии, которой не в новинку выносить беспредельные приговоры и приводить их в исполнение немедленно.
Но так поступали только боссы теневого бизнеса. Те же, кто жались по углам майонезно–укропных прилавков и возле, во множестве расплодившихся беспородных киосков, могли лишь слабо вякнуть или молча уступить свое место. Как вскоре должны были сделать Аркаша со Скрипкой. Последний, кстати, полгода назад именно таким образом пристроился возле нас льстивой собачонкой. Тогда мы его не прогнали, не надавали по шеям, потому что на его прикрепленной к лацкану замызганного пиджака табличке было намалевано всего шесть слов: «Куплю подержанную скрипку, старые поломанные часы». На наших же фирменных картонках пестрело до десятка наименований, вплоть до золотых швейцарских часов. Все же, наверное, Скрипке мы отомстили, навечно приклеив эту презренную кличку.
