Пара милиционеров остановилась на противоположной стороне улицы. Они тоже не спускали глаз со Старковой. И, кажется, не собирались вмешиваться в безобразие, которые мы тут учиняли.
— Алешка, спой! — попросила задохнувшаяся Маша. — Спой «Сиреневый туман». Это же твоя, коронная!
Оживший Алеша не заставил себя долго упрашивать. Он шагнул к гармонисту и поинтересовался:
— Знаешь, дорогой, вот эту: «Сиреневый туман над нами проплывает! Над тамбуром горит полночная звезда!»
Паренек деловито кивнул.
— Какой молодец! — изумился Алеша.
Тем временем Маша Старкова подцепила меня за пуговицу на рубашке и утащила в сторону, за забор, отгораживающий железнодорожные пакгаузы.
— Когда мы встретимся в следующий раз, мы больше не будем терять время, — пообещал я. — Все будет в сто раз лучше! — и ненасытно впился в ее горячие и сухие губы.
— Лучше не бывает, — Старкова уткнулась лицом в мое плечо. — Только слишком быстро все заканчивается, — невнятно пробубнила она. — Ты там не унывай без меня. Если хочешь — заведи любовницу. Я ведь все понимаю…
— Не надо мне никаких любовниц! — возмутился я.
— Зарекалась свинья говна не есть, — улыбнулась Старкова, приникшая к моему плечу. — Все равно, спасибо на добром слове. Перестарались мы с тобой. Прожили эту встречу, как прожгли… Так больно расставаться! Но не брошу же я Катюху… А у нее школа начинается.
Я не знал, что ответить, и только крепче стиснул ее в объятиях. А ветер вдоль железнодорожных путей разносил запах шашлыков и неповторимый голос Алеши Козырного.
— Кондуктор не спеши-ит! Кондуктор понимает! Что с девушкою я прощаюсь навсегда!..
Аккордеон студента-ботаника тянулся за ним изо всех сил, но не дотягивал. И я поразился, как вышло так, что Алеша не смог спеть в таксопарке? Он же поет — как живет.
— Вообще, ты меня скоро разлюбишь. Бессовестный! — пробубнила Старкова. — Да, не спорь! Кому я нужна, мать семейства с сорванным голосом? Господи! Я же еще и старше тебя почти на десять лет! Впрочем, я сама тоже никогда тебя не любила, — заявила она. — Видимо, я просто тебя хочу. Это только плоть. И почему я такая развратная? Подожди минуточку.
Она наклонилась, подняла с земли нашу бутылку болгарского вина и сделала щедрый глоток из горлышка, лукаво вытирая раскрасневшиеся губы тыльной стороной ладошки.
— Завтра я буду болеть с похмелья, — виновато улыбнулась она погрустневшими глазами и припухшими губами.
— Начинается посадка на пассажирский поезд Москва-Харьков. Нумерация вагонов с головы состава… — раздался гнусавый призыв громкоговорителя.
Стройотряд спохватился расхватывать свои рюкзаки. В щели забора было видно, как замельтешили зеленые куртки.
— И ведь даже спрятаться тут негде. А я так хочу тебя, что зубы сводит, — шутливо посетовала Старкова.
Аккордеон смолк, так и не закончив мелодию.
— Начинается посадка на скорый поезд Москва — Одесса, — прогнусавил громкоговоритель со стороны вокзала. — Поезд находится на третьем пути. Нумерация вагонов…
А возле нас с другой стороны забора возник Алеша Козырный.
— Пора! Наш поезд объявили, — деликатно глядя в сторону, напомнил он. — Как думаешь, в Одессе починят «Стратакастер»? Стоит его таскать с собой?
Певец растерянно продемонстрировал нам гитару в щель между штакетинами забора.
— Возьми, конечно, — вздохнула Старкова, отлипая от меня.
— Вот и я думаю! Должны же там найтись какие-нибудь старые еврейчики — мастера. Такие все что угодно починить могут, — обрадовано затараторил Алеша Козырный. — Раненый ты мой! — и он снова погладил гитару по деке.
А через двадцать минут я уже просто стоял в тамбуре. Провожающих уже попросили из вагона. И наша проводница, дородная украинка лет сорока, уже закрыла подножку и стояла наготове у выхода со скрученным желтым флажком.
Я смотрел из-за ее плеча вниз, на остающуюся на перроне Машу Старкову. А она все еще озабоченно торопилась втолковать мне что-то важное.
— Ты не думай пока — где деньги взять. А просто выбери, что у тебя в жизни сейчас главное: долги свои отдать и дальше деньги заработать или альбом с Алешей записать, как собирались?
Старкову совершенно не смущало, что вокруг стоят люди. Все они перекликались в окошки с отъезжающими, передавали приветы, требовали немедленных телеграмм по приезде, предупреждали, что фрукты с базара надо обязательно мыть… И только она торопилась донести до меня свое.
— Понимаешь, главное в жизни всегда надо делать вовремя — пока бог дает тебе шанс. Может, он и тебя испытывает? Главное — это всегда выбор. Или это, или все остальное…
Поезд вздрогнул и еле заметно тронулся. Перрон медленно пополз назад, а провожающие засеменили вслед за окнами и тамбурами, так и не успев договорить все важные напутствия. По коридору вагона ко мне в тамбур протиснулся Алеша Козырный. Он ласково помахал рукой медленно отстающей от поезда Старковой.
— Как думаешь, Сережа, может, мне водку перестать пить? Только красное сухое винцо. В Одессе его много, для здоровья полезно… — спросил певец.
И зачем-то смерил хохлушку-проводницу победоносным взглядом.
С восторгом прильнув к окну автомобиля, Алеша Козырный взахлеб обсуждал каждый дом, каждую улицу Одессы, которые попадались нам на пути. А меня, наоборот, все сильнее грызло беспокойство — не перегнул ли палку певец, сразу затребовав такой огромный гонорар. Он выпалил сумму, едва поздоровавшись, как только продюсер Рудик с распростертыми объятиями встретил нас на одесском перроне. Между тем «Волга» старой 21-й модели, как в фильме «Берегись автомобиля», на которой нас вез Лев Рудик, не оставляла впечатления нажитых подпольных миллионов.
— Посмотрите направо, сейчас мы проезжаем знаменитый Одесский академический театр оперы и балета. Еще Пушкин сюда захаживал, если люди не врут, — сообщал необъятный Лев Рудик. — А теперь внимательнее, проезжаем угол Дерибасовской и Ришельевской. Тот самый знаменитый угол, где, как известно, шестеро налетчиков отобрали честь у бабушки-старушки…
Он рулил с небрежностью старого автомобилиста, говорил вкусно и уверенно, как рассказчик, привыкший увлекать слушателей. Однако боковым зрением я наблюдал, что разговор на перроне не выходит и у него из головы.
— А вот — место, такого вы не найдете больше ни в одном городе Союза — этот угол — таки наша музыкальная биржа…
И Рудик с тайной гордостью поведал, что если кому-то нужны виртуозы Одессы — надо именно сюда. И несколько невзрачных типов, тусующихся на углу, окажутся отличными музыкантами. Например: скрипка, гитара, тромбон и контрабас. И по сходной цене вы на некоторое время становитесь владельцем оркестра. Чаще всего музыкантов с биржи зовут играть на похоронах или свадьбах. А среди них действительно хватает настоящих виртуозов, истосковавшихся по хорошему делу, по интересному репертуару. Так что на запись настоящего концерта многие из них могут согласиться ради интереса — за сущие копейки. А таланты там ого-го!
— Впрочем, нам это не понадобится, — авторитетно сообщил Лев Евгеньевич. — Один из моих деловых партнеров — известный одесский импресарио с невероятными связями в филармонических кругах. Он нам подгонит таких музыкантов, такой высокий класс… — Рудик даже задохнулся от раскрывающихся перспектив. — Кстати, Алеша, гонорар, который ты запрашиваешь — просто людоедство в чистом виде! Сейчас у нас будет разговор с деловыми партнерами. Там ты выскажешь свои пожелания, а я постараюсь их убедить. Но они люди деловые, и как отреагируют — не знаю…
Рудик остановил «Волгу» в начале Приморского бульвара и дальше повел нас пешком. Метров двести, пока не показалась лавочка, где сидел, казалось бы, обычный седенький пенсионер. Если это на что-то и походило — то на случайную встречу старых доминошников, но никак не на важные деловые переговоры. И я подумал про себя, что Лев Евгеньевич соблюдает конспирацию очень естественно и ненавязчиво. Как будто это и не конспирация вовсе.
Седенький пенсионер окинул нас выцветающими и по-старчески мутноватыми голубыми глазами. Этот дед сошел бы за обычного доходягу, разглядывавшего на бульваре россыпь опавших каштанов, если бы не одна маленькая деталь. На безымянном пальце левой руки старика бросался в глаза золотой перстень с темным камнем. Перстень был такой массивный, что казалось: это он своей тяжестью оттягивает подрагивающий старческий палец к земле.
— Здравствуйте, Магельницкий, — поприветствовал Лев Евгеньевич. — А где же Янкель Моисеевич Шейфер?
— Янкель будет с минуты на минуту, — прошамкал старичок. — Так шо, Левочка? Таки эти цуцики будут петь?..
