Здание строилось в добром старом девятнадцатом столетии, в стиле неоклассицизма, имело мощные стены, просторные помещения, и вызывающе высокие потолки. Несколько благотворительных организаций оккупировали нижний этаж.
Наличествовали письменные столы, шкафы архивного типа — все это контрастировало с благородной архитектурой здания. Приятно одетые женщины сидели за столами. Некоторые болтали между собой, другие предпочитали телефон. Две или три из них с умным видом таращились в компьютерные мониторы. Свободная атмосфера.
— Привет, Дебз! — среднего возраста белая женщина в свободных штанах помахала рукой от своего стола. — Сядьте вон в те кресла, я сейчас подойду!
Дебби ответила на приветствие.
Юджин не выдержал и, перегнувшись через один из столов и протянув руку через голову молодой некрасивой женщины, испугав ее, дотронулся до занавеси. Занавесь оказалась бархатная. Дебби яростно зашептала в ухо Джульену. Он хихикнул. Она осведомилась тихим недобрым голосом, что это его так развеселило. Он попытался ее успокоить. Она не успокаивалась. Он сказал — хорошо, подмигнул Юджину, и пробормотал ему в ухо:
— Не трогай ничего, а то Дебби сейчас корову родит.
Юджин представил себе Дебби, рожающую корову, и тоже хихикнул, и в этот момент Дебби потеряла терпение. Она сказала — и ей было все равно, кто ее услышит:
— А знаешь, что? А пошел ты на [непеч. ]! С этого момента занимайся своей карьерой сам! На меня не рассчитывай.
И пошла к двери. Джульен протянул руку и схватил ее за предплечье.
— Пусти! — крикнула Дебби.
Он потянул ее на себя и, не утруждая себя переходом на шепот, сказал ей в ухо:
— Не будь дурой, Дебби.
Дебби было чуть больше двадцати, и была она полна страсти и энергии. Юджин ждал, что сейчас она начнет вырываться, или орать, а потом выбежит на улицу. Ему, Юджину, было все равно. Не его баталия. К его удивлению, Дебби собралась, выпрямилась — Джульен ее отпустил — и поправила волосы небрежным движением, проявляя мудрость не по годам и быстро поняв, что здесь не место для скандалов. Юджин даже зауважал ее.
Сопровождаемая удивленными взглядами и перешептыванием, средневозрастная знакомая Дебби встала, потянулась с удовольствием, и присоединилась к группе у входа.
— Привет, — сказала она, протягивая руку — Юджину первому. — Меня зовут Марша.
Вежливые приветствия.
Снаружи команда блуждающих голубей замахала крыльями и устремилась из под ног в поднебесье. Джульен обернулся, чтобы еще раз посмотреть на здание. Они с Юджином обменялись замечаниями, в основном саркастического плана, а женщины слушали — Дебби терпеливо, Марша с любопытством.
— Голубокровных следует субсидировать, — заключил Джульен.
— Вы так думаете? — Марша рассмеялась.
Если бы она шла с ним рядом, Дебби дернула бы Джульена за рукав.
— Аристократия — часть культуры любого города, — разглагольствовал Джульен. — Любой особняк нуждается в богатой семье, которая любила бы его. А этот выглядит сиротливо. Нет ничего более безличного, чем благотворительная компания.
— Никто не может позволить себе жить в таком большом особняке в этом районе, — объяснила Марша.
— Правильно, — согласился Джульен. — Район потерял из-за этого индивидуальность. Голубокровным нужно дать больше денег.
— Вы не думаете, что денег у них достаточно?
— Недостаточно, чтобы жить в этом особняке. Правительство кидается миллиардами каждый год — почему бы не кинуть голубокровным миллиард-другой на проживание? Это лучше, чем…
— Публика такое никогда не одобрит, — вмешалась Дебби, боясь, что сейчас Джульен что-нибудь такое ляпнет.
— Публика была в свое время против домашних водопроводов. Публику совершенно незачем ставить в известность. Ну, ладно. Пойдем-ка в парк.
Предложение удивило обеих женщин. Идея явно не приходила им самим в головы, а была она, идея, хороша.
Сияло солнце. Сопливые дети бегали туда-сюда. Сентрал Парк, с его неожиданными сочетаниями — скалистых склонов, мощеных и немощеных, то извилистых, то элегантно прямых аллей, озер и ручьев, Замка Бельведер и Театра Делакорт — в центре Манхаттана, окруженный со всех сторон, кроме одной, довоенными небоскребами с толстыми стенами и изящными крышами — у Парижа, развратного старшего брата Нью-Йорка, такого нет.
Они пошли по главной аллее к Раковине. Марша и Дебби обсуждали общих знакомых — смеясь, шутя, бездумно нарушая Третью Заповедь. Юджин и Джульен по большей части молчали. Четверка проследовала за Раковину — Марша и Дебби не замечали окружения, мешали катающимся по плацу на роликах (катающиеся рассматривали мощеный гладким булыжником плац перед Раковиной как свою собственность), Юджин и Джульен были осторожнее и относились к обстановке с уважением. Они спустились по ступеням к Летнему Театру и сели наконец на одну из скамеек на аллее, ведущей к Лодочному Дому. Уличный певец развлекал публику одной из дюжины умеренно мелодичных песенок семидесятых годов, компенсируя недостаток голосовых данных мощным переносным усилителем.
— Ну так что же, — обратилась Марша к Джульену. — Дебби говорит, что вы пишете стихи.
— Да, — подтвердил Джульен, улыбаясь заторможенной калифорнийской улыбкой. — Иногда. Когда у меня нет других занятий.
— Какие же это занятия?
Джульен немного подумал.
— Очень люблю поспать, — сообщил он. — Также, я много времени провожу в пьяном состоянии. Остальное время посвящаю сексу и кино. И еще я играю на гитаре в группе вот этого парня.
— О! Вы играете вместе? — Марша изобразила комнатной температуры интерес. Джульен ей, кажется, нравился.
— Нет, конечно, — удивился Джульен (Юджин сделал усилие, чтобы не засмеяться). — Нет. Мы работаем вместе. Играем мы по раздельности.
Марша не нашла это замечание смешным. Глядя на нее, Дебби облегченно отметила, что пока что Марша не настроена обижаться.
— О, — сказала Марша. — Понимаю. — А затем, воодушевленно, разговорчиво, и светски-осторожно спросила, — Так какие же стихи вы пишете?
Джульен нахмурил веснушчатый лоб. Дебби собиралась что-то сказать, но он опередил ее.
— Ну, как, — сказал он. — Хорошие, в основном.
— Но, — настаивала Марша, благосклонно улыбаясь, — на что похожи ваши стихи? На каких поэтов? Какие поэты вам нравятся?
Отвернувшись, Юджин поднял бровь, стараясь не засмеяться. Джульен не знал, что ответить. Вытянув ноги, он долго наблюдал за белкой, прибежавшей узнать, не дадут ли ей здесь чего-нибудь.
— Что сказать, — протянул он. — В профессиональном смысле я нахожусь в стадии, когда никому подражать уже не нужно, если это то, о чем вы спросили. Другими словами, мой стиль — он мой собственный, и ни на какие другие стили не похож. Мне нравится По… Киплинг… Лорд Байрон, я думаю…
— Эдгар Аллан По?
— Да.
— А какие современные поэты вам нравятся?
— Никакие.
— Как, совсем?
— Совсем.
Марша удивилась. Забавным ответ Джульена она не нашла.
— Вы читали Гейл Монтелл?
Ей самой, очевидно, очень нравились стихи Гейл Монтелл. Дебби закусила губу.
— Нет, — ответил Джульен. — Вроде бы я никогда раньше этого имени не слышал.
— Вам обязательно нужно прочесть какие-нибудь ее стихи, — заверила его Марша. — На мой взгляд, она одна из лучших. Юджин? Вы читали когда-нибудь Гейл Монтелл?
Простое «нет» всех бы устроило. Юджин посмотрел на Джульена, увидел улыбку, подумал, и как раз в тот момент, когда Марша перестала надеяться получить от него ответ, сказал:
— Да, что-то читал.
Удивились все, включая Джульена.
Марша улыбнулась любезно.
— Правда, у нее удивительные стихи? — спросила она.
Пианист нахмурился.
— Я не эксперт, — сказал он извиняющиомся тоном. — Я по большей части занимаюсь музыкой. — Он прикинул что, пожалуй, однодневный лимит произнесенных вслух банальностей достигнут. — Но мнение по поводу ее стихов у меня есть, — заключил он.
Дебби отчаянно оглянулась на Джульена. Он проигнорировал ее взгляд, и все смотрел на Юджина.
— Да? — сказала Марша Юджину.
— По моему личному мнению, — сказал он, — работы Гейл Монтелл поэзией как таковой не являются.
— Да? А что же они такое, в таком случае? — спросила Марша.
— Что ж — опять же, это мое личное мнение, — сказал Юджин, внося последний за день вклад в конформистскую традицию эпохи, — На мой взгляд, то, что она пишет — это просто цепочки неумело составленных предложений, произвольно разбитых на неравной длины строки таким образом, чтобы походило на версификацию. О стиле говорить не приходится, методы у нее дилетантские, а смысл давно устарел, несмотря на то, что пишет она сегодня. Она работает в расчете на своих меценатов, которые, духовно и по возрасту принадлежа к эпохе шестидесятых-семидесятых годов, неравнодушны к марихуане и склонны к беспричинной депрессии и, не знаю, ненависти к Республиканской Партии, или что-то в этом роде.
