Потом к нему пришел местный шаман и сказал, что духи указали на него в качестве преемника. То, что болезнь его не взяла, было знаком в отношении него, и для меня тоже. У шаманов принято самому выбирать себе преемника, чтобы до собственной смерти обязательно передать знания. Знание же нельзя передавать кому попало; можно только тому, кто обладает особым даром. Тот шаман сказал, что у деда есть дар, но он его не использует. За это духи отняли у него сына, у которого дара не было. И если дед откажется, то духи отнимут его собственную жизнь. Вот так дед стал учеником того шамана, несмотря на свой возраст.
Обычно учиться этому начинают, когда еще нет двадцати. Кроме того, наставник деда говорил, что у меня тоже есть дар, и что дед должен будет в свою очередь передать мне свое знание, чтобы я могла воспользоваться своими способностями. Поэтому дед начал обучать меня с восьми лет. К тому времени он уже стал известным в округе знахарем, и к нему все местные ходили. Многих он вылечил, многим принес удачу. Он вообще мог делать невероятные вещи: вызывать дождь, разгонять тучи, возвращать убежавших оленей. Однажды зимой в тундре на него напала стая волков, а у него ни ружья, ни ножа даже не было. Обычный человек вряд ли уцелел бы на его месте. А дед их просто остановил, так, что ни один не смог на него прыгнуть, сам ушел живой и невредимый. Я могла бы долго рассказывать. О нем можно написать целую книгу. Думаю, и тебе он поможет.
Я с жадностью внимал ее рассказу, потом долго молчал, осмысливая все услышанное. Это было похоже на сюжет какой-то мистической повести. Как-то не вязалось все это с обликом идущей рядом со мной сногсшибательно красивой женщины в самом расцвете лет. Но с какой стати ей было сочинять все это? К тому же с первого момента нашей встречи я проникся к ней безусловным доверием. Да и моя собственная история вряд ли показалась бы правдоподобной мне самому, услышь я ее из чужих уст.
— А может твой дед сказать, где нефть находится? — полушутя-полусерьезно осведомился я, так как еще не успел забыть, зачем сюда ехал.
— Наверное, может, — сказала Айын, и было видно, что она не шутит. — Но в этом он вряд ли станет тебе помогать. В природу нельзя вмешиваться безнаказанно, нельзя все время брать от нее, что хочешь и сколько хочешь. Я вполне разделяю его мнение. Человек и так уже натворил много чего плохого на земле. Особенно преуспели в этом люди, от самой природы весьма далекие. Так что ты лучше его об этом и не спрашивай.
Я заметил, что, конечно, это все правильно, — экологическая обстановка у нас в стране, и на Севере в частности, оставляет желать лучшего; все меньше остается на планете заповедных уголков, не испорченных цивилизацией, таких, как этот. Но, с другой стороны, так живет весь мир, и прогресс невозможен без такой штуки, как нефть.
Айын ответила, что развитие цивилизации со всеми ее благами можно считать развитием только тогда, когда оно происходит в гармонии с окружающей средой. Наша цивилизация давно уже движется в неправильном направлении. Люди утратили связь с природой и ведут себя по отношению к ней подобно грабителям или вражеским оккупантам, забыв, что являются ее частью. А часть, действуя во вред целому, наносит ущерб прежде всего себе самой.
— Современному обществу нужно, во-первых, умерить потребительские аппетиты, а во-вторых, научиться сотрудничать с природой, — лился ее чудный голос в такт шагам. — Хорошая модель таких отношений — как раз то, как испокон веков живут шаманы. К сожалению, люди в основной своей массе так устроены, что не склонны следовать ничему из того, что не несет непосредственной выгоды.
— И что же, по-твоему, для этого надо делать? — спросил я. Мне прекрасно были известны все эти постулаты экологии, равно как и то, что воплощение их в жизнь в масштабах всего мира является абсолютной утопией.
— Если бы я знала! — просто ответила она. — И вряд ли кто знает точно. Но всякий мыслящий человек не может не понимать одно: если так будет и дальше, то наша прекрасная цивилизация обречена на гибель. По крайней мере, для начала нужно каждому осознать, что он появился в этом мире не только для того, чтобы брать и пользоваться. Иначе получается, что мы отличаемся от животных только тем, что они не губят природу. А еще надо научиться чувствовать все живое, то есть весь мир. Ведь на самом деле ничего совершенно мертвого нет. Все в определенном смысле живое.
От Виталия я тоже не раз слышал подобные мысли. Эти темы были слишком глобальны, чтобы обсуждать их, шагая по пыльной дороге. Разумеется, я понимал ее правоту, и продолжать дискуссию не хотелось.
Потом мы как-то незаметно сменили тему и стали беседовать о других вещах, не имеющих отношения к причине нашей встречи и цели нашего пути. Я тоже рассказал кое-что о себе, о своей профессии, о родителях и о жизни в областном центре. Неожиданно выяснилось, что она тоже училась в Архангельске, но не в педагогическом, как я предполагал, а в лесотехническом институте. Полученная инженерная специальность не дала ей возможности найти работу в городе, — было как раз то «судьбоносное» время, когда большинство предприятий остановилось, и повсюду царила безработица. Поэтому ей пришлось возвращаться домой и устраиваться работать в местную школу, хотя об этом Айын нисколько не жалеет. Потом мы обменялись разными веселыми историями, которыми изобилует студенческая жизнь; говорили о музыке, кино, книгах. Общаться с этой женщиной было легко и приятно — мы понимали друг друга с полуслова. Хотя мы познакомились только вчера, меня не покидало чувство, что знаем друг друга тысячу лет. Она являлась просто воплощением обаяния. Я никак не мог понять, как такая женщина до сих пор не замужем. Вероятно, причиной тому была та сторона ее жизни, которая была связана с шаманизмом. Но спрашивать об этом казалось мне совсем уж нахальным — она и так уже поделилась со мной достаточно сокровенными эпизодами своей биографии.
Через полчаса мы вышли за пределы города, и еще минут двадцать ходьбы по проселочной дороге понадобилось нам, чтобы выйти на открытую местность, похожую на пустырь. Кое-где ютились одинокие небольшие домики с земельными участками. Потом дорога свернула к лесу, и мы оказались на совершенно безлюдном месте. Далее наш путь лежал по деревянному мостику через маленькую речушку, весело журчащую по камням. Перед невысокой стеной елей и осин находилась опушка, на которой стояло жилище, огороженное самодельным забором из жердей и вколоченных в землю брусьев. Дом напоминал не избу, а, скорее, хижину в виде то ли юрты, то ли шатра, обтянутого со всех сторон какими-то неизвестными мне, вероятно, оленьими, шкурами. Я безуспешно старался вспомнить, как правильно называется такое жилище — чум, яранга? Из крыши торчала железная труба, из которой поднималась струя голубоватого дыма. Во дворе виднелись какие-то сооружения из камней, дощатые строения. Рядом с домом чернели вскопанные грядки, на которых росли картошка и еще какие-то растения. За плетнем стояла большая пушистая лайка черно-белого окраса. Увидев нас, она стала громко гавкать, оповещая хозяина о прибывших гостях.
— Вот мы и пришли! — сказала Айын.
Открыв калитку, мы зашли на огороженную территорию. Собака продолжала лаять, прыгая вокруг нас и радостно виляя пушистым хвостом-калачом. Из жилища вышел невысокий человек преклонных лет, одетый в длинную рубаху, расшитую цветными лоскутами, с бахромой по низу подола. Он коротко, резко прикрикнул на лайку на каком-то неизвестном мне языке, отчего она тут же замолчала и юркнула в конуру. Затем, улыбаясь, подошел к нам. Они с Айын обнялись и поприветствовали друг друга — видимо, на своем местном наречии, потому что слов я понять не мог. После нескольких реплик Айын указала на меня, а старик кивнул. Это продолжалось недолго, потом Айын повернулась ко мне и сказала:
— Вот, Алекс, познакомься! Это мой дедушка.
Старик, глядя мне в глаза, протянул сухую руку. Ему по виду и вправду можно было дать лет семьдесят или немного больше. Лицо, типично монголоидное, было потемневшим от времени, обветренным и морщинистым, почти без усов и бороды. Длинные черные волосы с сильной проседью были заплетены сзади в две косички, и это было весьма необычно. Но самой необычной деталью его лица были глаза — так же, как и у Айын, они как будто светились каким-то не отраженным, а особым мерцающим светом, идущим откуда-то из глубины. Ни у кого я еще не видел таких глаз, как у них. Мне вдруг показалось, что этот взгляд просвечивает меня насквозь, и старик знает обо мне все. Я невольно поежился.
Смущенно улыбнувшись, я пожал его ладонь с загрубевшими пальцами. Его кисть была небольшой, но при этом неожиданно крепкой.
— Здравствуйте, — продолжая его разглядывать, начал я, — меня зовут Алексей, можно Алекс. Вам, наверное, про меня уже рассказали…
