– В трех минутах от чего?
– От тебя.
– Как весело! – бросает она и замолкает, видимо, не решив, как еще больнее меня можно задеть. – Хорошо, я сяду у окна, справа от входа.
– Как я тебя узнаю? – не к месту пытаюсь пошутить.
– На столе будет лежать оплаченный счет за кофе. Если найду ручку, так и напишу: «Я ушла», – отбривает Наташа и отключается.
Тем временем мы болтаемся по переулкам, водила матерится и постоянно прибавляет громкость, а радио как назло играет пошлейшие полублатные треки. В пять минут девятого мы вырываемся на Кузнецкий мост, который стоит еще хуже, чем бульвары.
«Тут кошмар полный, рвусь изо всех сил ((((», – отправляю я эсэмэс.
«Может, тогда перенесем?» – отвечает она.
На часах десять минут девятого, мы стоим практически напротив «Узбекистана», и кто-то поет «Рассмеши меня», а мне от беспомощности впору расплакаться, и я снова выглядываю в окно, но перспектив никаких. Полный ноль.
– Все из-за этих телевизионщиков мудацких, – напоминает о себе водила. – Всегда все из-за них.
Я бросаю ему на сиденье деньги, хватаю букет и начинаю забег к пересечению Кузнецкого и бульвара, посылая проклятия бомбилам, клеркам, спешащим домой, ментам, которые не регулируют движение, светофорам, тонированным джипам, вяло плетущимся впереди пенсионерам, и бегу, бегу, пытаясь не закашляться и не уронить букет.
Через пять минут в боку начинает дико колоть, дыхания не хватает, вся спина становится мокрая, и я чудом успеваю убрать букет в сторону, когда сталкиваюсь на переходе с каким-то типом в светло-сером костюме. Когда я вваливаюсь в «Кофеманию», часы показывают двадцать минут девятого, и у меня не сразу получается протиснуться через стайку полузнакомых студенток ВГИКа, а за столиками вокруг нет ни одной хотя бы похожей на нее. Но прежде чем начинает играть старенький трек «Happiness is free» от Miguel Migs, я успеваю заметить Наташу, сидящую за самым последним столиком у окна, и спрятать букет за спину.
– Привет! – говорю я, подплыв к ее столику. – Прости.
– У тебя весь лоб в каких-то разводах. Живем, не снимая грима? – улыбается она.
– Просто бежал, – пожимаю плечами я. – Пот, наверное.
– Ты умеешь бегать? – Она шутливо вскидывает брови.
– Вот, – вместо ответа я протягиваю цветы.
– М-м-м-м... – Она вопросительно поднимает на меня глаза.
– Я думал, тебе будет... приятно. – Я отодвигаю стул и медленно сажусь, ища, чем продолжить эту глупость. – И... и все такое.
– Спасибо. – Она подносит букет лицу, нюхает. – Спасибо.
– Вина или шампанского?
– Или кофе? – Она внимательно рассматривает меня из-за букета.
– Говорят, кофе на ночь вредно. – Я откидываю упавшие на лоб волосы, и на секунду мне почему-то кажется, что у меня перхоть, отчего по спине бегут мурашки.
– Смотря чем собираешься заниматься.
Она кладет букет на стол, рядом с собой. И я пытаюсь позвать официантку, чтобы попросить вазу, но вместо нее подходит какой-то козел в надвинутом на глаза капюшоне и начинает со мной здороваться, а я жму ему руку, не понимая, кто это, а другой рукой делаю отчаянные знаки официантке. Наконец козел отваливает, а мне удается буквально поймать за хвост одну из официанток и попросить вазу, а заодно и меню.
Пока мой букет водружают в вазу, я пытаюсь сосредоточиться на выборе блюд, а Наташа не глядя заказывает гаспачо с крабом и бокал совиньона, и я открываю рот, чтобы это прокомментировать, но в этот момент звонит ее мобильный, она извиняется одними уголками губ, и мне ничего не остается, как заказать два шота Bacardi с корицей и долькой апельсина и «Цезарь» с курицей, чтобы было в чем ковыряться.
А потом к нашему столу подваливают двое режиссеров, которые вот-вот станут известными, а то и культовыми, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не заговорить с ними первым, тогда как Наташа просто здоровается с ними глазами. Несколько девиц, чьих имен я не помню, посылают мне воздушные поцелуи, на которые я вынужден не отвечать. К режиссерам прилипают еще какие-то парни, и вокруг нашего стола завязывается светское жужжалово, в котором каждый почему-то пытается вовлечь меня в дискуссию о фильме «Россия 88», которого я не видел и, скорее всего, не увижу, но так как он, по слухам, запрещен к показу, я делаю многозначительные глаза и пару раз говорю что-то типа «респект» и «исключительный монтаж», тогда как Наташа просто отворачивается к окну, за которым проезжает грузовик с надписью «Сантехника» во весь борт. И в кафе нестерпимо душно, а на заднем плане играют Little Boots, Wild Beasts, Muse, и Arctic Monkeys, а меня все это уже порядком раздражает, потому что мое свидание никак по-настоящему не начнется. Наконец, когда режиссеры уходят и нам приносят заказ, Наташа убирает телефон в сумочку и произносит:
– Да, ты популярен. Целыми днями тут сидишь?
– Что-то подсказывает мне, что ты тоже не проводишь ночи за проверкой тетрадей, – самодовольно отвечаю я.
– Это правда, – кивает она. – Кстати, а почему именно белые розы?
– Не знаю. – Я пожимаю плечами. – Наверное потому, что обычно я никому не дарю цветов. Намеренно.
– По сценарию я должна пасть без чувств?
– Откуда у тебя этот сценарий? Я его даже редактору еще не показывал. – Я закрываюсь руками.
– Тебя раздражает, когда что-то идет не плану, правда, Андрюша? – «Андрюша» она произносит так, будто в нем двадцать «ю».
– Равно как и тебя. – Я прихлебываю виски. – Именно поэтому мы сегодня вместе, да?
– Мы сегодня не «вместе», мы ужинаем. – Она очаровательно улыбается.
– Я хочу тебя поцеловать, – делаю попытку приблизиться к ней губами.
– Ты смутишь своих поклонниц за соседним столиком, – уклоняется она.
– Бог с тобой, я даже их имен не помню.
– В этом-то и проблема. – Она делает большой глоток вина, а я ощущаю нарастающее беспокойство. – В этом-то и проблема.
– Это не поклонницы, им просто нравится мое шоу.
– Знаешь, – достает она сигарету, – я вчера его впервые посмотрела.
– И как? – Я вытаскиваю сигарету из пачки, готовясь принять тонну критики вперемежку с двумя стаканами комплиментов. Собственно, именно из-за них этот вопрос и задавался.
– Никак. Посредственно. – Мы одновременно даем друг другу прикурить. – Зачем ты вообще это делаешь?
– Каждый из нас находится в плену обстоятельств, – бросаю я, стараясь не показать, насколько она меня разозлила.
– Ты кормящая мать? – Она глубоко затягивается.
– А ты собираешься стать «Учителем года»?
– Нет, – она мотает головой, – просто мне кажется, то, чем я занимаюсь, небесполезно.
– Знаешь, мне тоже так кажется. – Я заказываю себе виски. – Еще вина?
– Но это, в общем, бесполезно, – кивает она.
– Я зарабатываю на жизнь. – Я выпускаю вверх кольцо дыма. – И многим это нравится.
– Единственное, что я вынесла после просмотра твоей передачи, – ты очень хочешь быть похожим на Рассела Бренда и Ларри Кинга одновременно. – Она широко улыбается и допивает вино. – Ну и еще пара подъебок органов власти была ничего. Честно.
– И что в этом плохого? – злюсь я.
– Я разве сказала, что это плохо? Я сказала «никак». – Она открывает меню. – Если цель программы показать, что ты в курсе актуальных трендов западного телевидения и тебе прощают «пограничные» шутки на эзоповом языке, у тебя это блестяще получилось. Не злись.
– Не стыдно подражать. Стыдно бояться подражать. – Я медленно разрезаю кусок курицы. – Я это называю «все было вполне либеральненько».
– Мой отец называет это «краткосрочной лицензией на публичную шутку».
– Лучше уж так, чем как все. – Я отправляю в рот кусок курицы. – Такими темпами мы изменим формат вещания. Всем будет только интересней.
– Такими темпами ты рискуешь прослыть гей-иконой, у которой в туалете вместо «Dazed & Confused» лежит журнал «Власть».
– Эти девушки так не думают, – указываю я вилкой на соседний столик.
– Тебе важно их мнение?
– Так же, как и тебе, иначе бы ты не носила сумку Martin Margiela.
– Тогда чем мы отличаемся от них? – Она презрительно кривит губы.
– Тем, что они не знают, что это Martin Margiela, но уверены: то, что на нас, – очень круто.
– Ты стремишься произвести впечатление на каждую табуретку, это от комплексов? – Она открывает меню. – Я хочу десерт.
– Это от безграничной любви к окружающим. – Я обращаю на себя внимание официантки. – Я тоже. И еще выпить, ты же не за рулем?
Она отрицательно мотает головой.
– Кстати, а кто у тебя папа?
– Какие-то интересы в нефтяной торговле. Это чтото меняет? – Она поднимает на меня глаза.
– Это кое-что объясняет. Мы слегка левые, презираем тех, кто носит меха, и при этом покупаем сумки из кожзаменителя за полторы тысячи евро. Это же не от погони за модой, а просто потому, что нам не все равно, правда?
