Когда мое лицо стало для нее узнаваемым, а главное – она твердо усвоила мою некомпетентность в запутанной бурной жизни городских лесбиянок, то стала чуть более откровенной. Я узнала, что лесби бывают очень даже разные. Существуют какие-то опасные «буч». Их можно повстречать на концертах «Сургановой и оркестра» и «Ночных Снайперов». Как-то так. После посещения одного из подобных выступлений я уверилась, что это сущая правда. Игоря затоптали, меня отнесло в дальний угол. Из которого я затравленно рассматривала горящие глаза и взметенные руки. Неужели все это сплошь лесбиянки? Я раньше обожала «Снайперов», а теперь была вынуждена обожать их исключительно дома. Игорь по понятным причинам на концерты ходить не пожелал.
Супругу Риты звали Люсей, но она упорно отзывалась на Кэт, а Ритка звала ее попросту – Котенок. Что меня лично несказанно раздражало. Особенно когда таким прозвищем ее стали обзывать все. Даже Игорь, настороженно любующийся на неимоверно влюбленных девочек. Даже занятые Карабасы поначалу слишком часто мельтешили в амурном гнездышке, бросая жадные взоры на сладкую парочку.
Воодушевленная Рита сновала по квартире, сияя глазами, покачивая бедрами и постоянно намазывая пересохший рот гигиенической помадой. Обновление было налицо и на лице. Новая прическа золотистого оттенка сотворила чудо. Рита теперь казалась примерной романтичной барышней. Не лишенной некоторой доли стервозности. Видимо, ей теперь есть что беречь и она постоянно опасается потерять новоприобретенное розоватое счастье.
Теперь я на нее почти не в обиде за попытку совращения Игоря. Так, самую малость. Если раньше руки сжимались в порыве придушить мнимую соперницу, то теперь приходилось их прятать от плотоядных Риткиных взглядов. А взгляды были еще те. Она машинально фокусировала внимание на всех женских руках, попадавших в поле ее зрения. Просто патология какая-то.
Если быть откровенной – не сразу, но она стала сильно раздражаться при моем появлении у себя дома. Словно я коварно пытаюсь выцарапать крошку от ее счастья. Почти ревновала. Но потом привыкла к мысли о моем нежелании разделить с ней восторги обоюдного женского супружества. Особенно после сообщения о моей скорой свадьбе. Я решила не посвящать взбаламученную влюбленную в подробности помолвки. Тем более что дата свадьбы вилами по воде писана.
В жизни ничего не бывает просто так. Вот и из охмурения Игоря со стороны Риты я сумела сделать выводы. Честно признаюсь – на него тогда я злилась больше. Но ведь, как ни крути, он действительно не понимал, что его постепенно приручают. Для последующего заманивания в постель.
Теперь приходится постоянно отслеживать всех его знакомых теток. Которым кажется, что меня вместе с моими чувствами можно легко пододвинуть в сторону. Теоретически охотницы за моим мужчиной должны были испариться после предложения руки и сердца, ан нет. Только и слышишь: «Ах, у меня такие проблемы – срочно приезжай!» И ведь едет. Даже набойку на сапоге сами пришпандорить не могут. Я тоже не могу. Однако если мне ее приклеивает Игорь, я считаю это нормальным. Это мой Игорь и мой сапог, так какого черта! А мои едкие комментарии им в расчет не берутся. Он убежден, что женщинам надо помогать. Особенно если они настойчиво об этом просят. Что делать – ума не приложу… Впрочем, хоть насчет Риты теперь можно не беспокоиться.
Чмок-чмок – будь счастлива, Рита.
Я тебя не боюсь.
«Возвращение» из Праги прошло без эксцессов со стороны мамы. Ни тебе провокационных вопросов, ни разоблачений. Один прямой вопрос – и я бы раскололась. Все бы выложила ей начистоту. Тряслась от страха перед разоблачением, но адреналин пропал зазря. Мама даже не поинтересовалась впечатлениями от красот старинного города.
– Иди ешь. Все стынет. – На этом общение было исчерпано.
Только я вонзила зубы в сочную свиную котлетку, дверь хлопнула. Мама ушла, котлета осталась. И я ее прилежно уничтожила, подумывая о второй порции. И о том, что маме во мне важен желудок. Который тепло поприветствовал очередной сжеванный кусочек, ничуть не беспокоясь о морально-этических проблемах.
Насытившись с перебором, я вспомнила о звонке Игоря и помчалась отвозить Ритке толстый журнал, который ей якобы до зарезу нужен. Скорее всего, это Игорю до зарезу нужен повод лишний раз увидеть лесбийскую идиллию. Теперь он заедет за мной и поразглядывает первую в нашей среде однополую семью.
Чертовщина какая-то! Сплошной нездоровый интересе мужиков к женской однополой любви. Лесбияны проклятые. Вьются кругами вокруг Риткиного обиталища, изобретая неумные поводы просочиться внутрь. Чтоб потом вволю посудачить об увиденном.
– Офигеваю. Я просто не понимаю, как это – быть лесбиянкой! – Мне правда непонятно.
– Нормальное дело. Сейчас их стало много. У них теперь не только семьи. Для них даже Олимпиаду организовали, – наверное, это шутка.
Или их Олимпиада – вовсе не то, что я подумала.
– Правда. В 2010 году будет. Вроде как в Кельне. Летом.
Не шутит. Где-то вычитал. Или Ритка сказала.
– Реально? Для лесбиянок?
– Тьфу на тебя. Для геев.
До меня начинает доходить смысл сказанного.
– Не веришь? – Игорь ищет в Интернете нужную тему. – Вот. Сама посмотри.
Признаюсь, я ожидала увидеть «грязные» фотки. Но информация оказалась, как в газете. Кто, где и когда. Раз в четыре года. Более тысячи семисот спортсменов из тридцати стран мира. Круто! Может, и наши будут.
– А по телику транслировать собираются? Я бы посмотрела.
– Не знаю, но вряд ли. Впрочем, полазай в Инете. Может, что на эту тему найдешь.
Нашла. Ошалеть можно. Видео-ролик про Олимпиаду в Сиднее. Две трети времени мужские пиписки. Прикрытые плавками. И немного про сам Сидней. Ни одной лесбиянки! Зато сплошные мальчики на пляже. Красивые. И довольные жизнью. Вместо соревнований – секунду бассейна показали. Непонятненько.
Вечером Игорь с нарочито небрежным видом поставил фильм конкретного содержания. Мне не понравилось. Что за радость наблюдать за бабскими ласками? Не цепляет. Фантазию не будит и на определенные рефлексы не наводит. По моему мнению, такие фильмы снимают мужики для мужиков. Кому, кроме них, интересно разглядывать голых теток. Но физиологию Игоря мое мнение нисколько не охладило. Ну и пусть. Главное, чтоб войны не было.
Мама теперь до обидного мало обращает на меня внимания. Практически не скрывая своих отлучек. Я предоставлена сама себе и Игорю. Его это несказанно радует. Моя праздность называется – «поиск работы». Приличия соблюдены. Можно целыми днями заниматься чем хочется. А занимаюсь я исключительно выявлением причины маминого приподнятого настроения и явной моложавости. Словно у нее вторая юность началась. Глаза яркие, с поволокой, словно она беспрестанно думает о чем-то приятном. Или о «ком-то». И этот кто-то не является моим отцом. Про отца, то бишь своего законного супруга, она вспоминает неохотно, с почти нескрываемым раздражением. Каждый раз, когда я завожу о нем разговор, она вздрагивает и морщится. У меня один раз в жизни было такое выражение. Когда я чистила зубы, а потом выплюнула пену в ванну, и услышала противный звук от выпавшей пломбы.
Оказывается, у меня есть совесть. Которая вдруг намекнула проведать деда Нила. Захватив непременный кулек с конфетами, я стесняясь заглянула в приоткрытую дверь. Оседлав сундук, дед раздражал воздух пиликаньем на скрипке. Извлеченные звуки напоминали о чем угодно, включая самоубийство Гитлера, но на музыку похожи не были.
– Что на вас нашло?
– Еврейский вопрос. – В ответе не было ничего намекающего на суть проблемы.
Дед Нил скорбно отложил пыточный инструмент и рассказал мне кошмарную историю из своего детства. Оказывается, он все-таки учился в школе, но больше семи классов не осилил.
– Я тогда в Питере жил. Меня даже в блокаду эвакуировали. Потом как-нибудь расскажу. Страшные были времена. Тебе не понять. Война только закончилась. Голод. Жуть. У половины класса обуви не было. Считай, почти весь год босыми ходили. У меня первые свои штаны лет в семнадцать появились. А так все перешитое донашивал.
– Зато, наверное, все дружные были, – понадеялась я.
– Как же! Дрались между собой. Школа на школу. Улица на улицу. Район на район. Мы тогда отдельно от девочек учились, – прибавил он, таким замысловатым аргументом объясняя агрессию.
– Вы же вроде деревенский?
– Это я потом уехал.
– А при чем тут еврейский вопрос?
С первого по четвертый класс с отважной питерской шпаной мучился маленький еврейский мальчик. Дед отлично помнил все изощренные пытки, которыми потчевали одноклассники умненького, но хилого мальчика. Особенно меня поразил сложный высокоинтеллектуальный юмор написывания до краев еврейских валенок.
Дед Нил поглаживал дешевую треснутую скрипку и повторял:
– Хороший был пацан. Списывать всегда давал. Но на кулачках – никакого проку.
