— И правда, Степан, поумерь пыл, — сказал Андрей. — Эта девочка уж точно ни в чем не виновата.
— Да никто ни в чем не виноват, — продолжал горячиться Степан. — Конечно, никто! Все сухонькими из воды выйдут — обтекут и оботрутся. Надоело мне все это. Они живут в своих домах, жрут каждый день свою еду, тыкаются носом в телевизор, и на то, что вокруг них — плевать. А нас душат все, кому не лень! Нас, стариков, вообще за людей не считают! В лицо плюют! Душу отводят, сукины дети, потому что мы сделать ничего не можем! И пихнуть нас можно, и на три буквы послать, и мордой в грязь окунуть — все сойдет с рук!
— Степка, да перестань, — крикнул Дмитрий Петрович. — Угомонись, родной! Ну что ты завелся?
— Ты спрашиваешь, чего я завелся? Да не могу я уже так больше! Все! Конец! Пошло все к чертовой бабушке!
Смахнув рукавом слезы, Степан развернулся и пошел к выходу. Дмитрий Петрович хотел было остановить друга, но Андрей схватил его за руку.
— Не надо, Дима. Человеку одному сейчас остаться надо.
— Да как же он один в таком состоянии? Он ведь таких дел нагородить может.
— Не нагородит, не волнуйся. Пусть поостынет человек, в себя придет. Ему сейчас никто не нужен.
— Вы бы своего друга врачу показали, — сказала медсестра. — У него явно что-то с психикой.
— Это и неудивительно, — ответил Андрей. — Пережили бы с наше, я бы тогда на вас посмотрел. Ладно, пойдем, Дима, отсюда, нечего нам здесь больше делать….
Выйдя из поликлиники, друзья медленно брели по пустынным улицам. Все казалось каким-то чужим, безрадостным. Чужие дома, чужие районы, чужой город и даже какая-то чужая страна. Как одинокие кораблики в заморской гавани, они не знали, куда им приткнуться, потому что все места были уже заняты. Их никто не встречал и даже не ждал здесь. Может, они оказались здесь по ошибке? Может им вообще нужно находиться совсем в другом месте?
— Что дальше-то будем делать? — спросил Дмитрий Петрович.
— Не знаю…. Наверное, ничего…
— Значит, мы больше никогда не встретимся в поликлинике, никогда не вернем все то, что было так дорого…
— Не трави душу, Дим, не мучай меня. Думаешь, мне легко? Я просто очень устал… От этой борьбы, от людей, от поликлиники, от главного врача… Даже от себя самого. Мне хреново, Дим. Мне уже давно не было так хреново… Я хочу взять паузу, хочу тишины и покоя…
— Я не осуждаю тебя. Скорее даже наоборот- прекрасно понимаю. Просто ты ведь всегда был у нас заводилой…Нашим главарем…
— Был… Но где сейчас наша банда? Вот двое нас только и осталось. Я тоже верил, тоже наделся, но когда Степка сорвался в поликлинике, во мне тоже что-то надломилось. Не знаю, как тебе объяснить. Мне ничего не хочется. Совсем ничего… Я как будто почувствовал себя одряхлевшим стариком. Впрочем, так и оно и есть на самом деле. Но раньше я этого не ощущал, как-то все легко давалось, а тут вдруг отчетливо осознал, что все… Кончились патроны, опустели пороховницы… Нет больше заводилы Андрея. Есть Андрей — пенсионер, Андрей-неудачник и все…. Прости, если что не так. Но бразды правления я с себя слагаю. Не могу больше, выдохся… Прости…
— Да не за что мне тебя прощать. Ты кроме добра ничего мне не делал. И не только мне, нам всем. Ты отличный мужик, и я рад, что жизнь нас свела вместе. Благодаря тебе я ожил, человеком себя почувствовал, на мир совсем другими глазами посмотрел. Так что спасибо тебе, друг!
— И тебе спасибо, — ответил Андрей. — Ты никогда не подводил. В тебе, как в себе самом всегда был уверен. Помнишь, как казначеем тебя сделали и ты на Восьмое Марта для бабонек наших деньги собирал?
— Как не помнить! Настоящий казначей общака. Он при любой банде быть должен! А помнишь, как мы книжный обмен затеяли. Еще до библиотеки! Я еще тогда свой «Супер-М» всем сбагрить пытался.
— Ага. Как такое забыть! И ведь сбагрил все-таки! Даже свою «Питерскую гопоту» пристроил. Вот уже не думал, что в нашей поликлинике на нее читатель найдется.
— Однако нашелся один любитель… Эх, веселые были времена…
— Да уж… Не повторить их теперь… Ладно… не стоит себя изводить. От таких воспоминаний только хуже будет…
Доехав на автобусе до нужной остановки, друзья дошли до сквера и крепко обнялись.
— Ну вот и все, — сказал Андрей. — Даст Бог, увидимся еще.
— Обязательно увидимся. Глядишь, еще и изменится все.
— Может быть, кто ж его знает…
— Прощай, друг!
— Прощай, Димка.
Старики еще раз обнялись и простояли так несколько минут. Никто не хотел расставаться и первым разжимать объятий. Никто не хотел отпускать близкого человека куда-то в неизвестность. Быть может, навсегда… Наконец, мужчины опустили руки и посмотрели друг другу в глаза…
— Прощай, Андрюха.
— Прощай, Димка…
Черный пиджак Андрея еще долго мелькал где-то вдалеке, пока не скрылся за поворотом и не исчез из вида. Тяжело вздохнув, Дмитрий Петрович опустил голову и побрел домой. Он чувствовал такую пустоту и такую безысходность, что подумал о смерти. Да, он хотел умереть. Немедленно! Прямо сейчас! К чему жить, если все против него? Какой в этом смысл? Впрочем, Дмитрий Петрович быстро взял себя в руки и отогнал подобные мысли. Как же он может думать об уходе из жизни, когда дома его дожидается любимый кот Васька? Этот милый, растолстевший котяра, так сладко мурлычущий, когда его нежно гладят по спинке и чешут за ушком. Да, у него могут отнять все: друзей, привычный образ жизни, его могут лишить общения, но любимого Ваську у него не отберет ни одна сволочь. Приободренный этими мыслями, Дмитрий Петрович улыбнулся и зашагал быстрее. Домой. Туда, где его возвращения с нетерпением ожидало любимое пушистое существо.
Когда твоя жизнь меняется кардинальным образом, да еще против твоей собственной воли — пережить это безболезненно удается не каждому, а уж пожилому человеку приходится непросто вдвойне. С какой бы тщательностью ты не выискивал мнимые и реальные плюсы — минусов все равно почему-то оказывается гораздо больше. Вот и Дмитрий Петрович ловил себя на мысли, что каждый новый день дается ему все с большим трудом. Он отчетливо осознавал, что жизнь проходит мимо него. Где-то за окном, в соседской квартире или, быть может, в офисах солидных компаний, понатыканных сейчас на каждом углу. Где угодно, но только не рядом с ним.
Кот Васька хоть и не понимал, что происходит сейчас с его хозяином, прекрасно видел, как резко сдал Дмитрий Петрович в последнее время. На лбу добавилось морщинок, потускнел взгляд, вернулись головные боли, которые, казалось, навечно забыли дорогу в его дом. Но нет, оказывается, не забыли. Просто дремали все это время, ожидая подходящего случая, и дождались. За компанию с ними появился шум в ушах, а сон снова сделался беспокойным и тяжелым. Васька терся о ноги своего хозяина, без приглашения забирался к нему на колени или сладко мурлыкал, зная, как это нравится Дмитрию Петровичу. Но при всех своих талантах кот не мог дать старику самого главного — простого человеческого общения, а пенсионер нуждался в этом, как ни в чем другом.
Воспоминания преследовали его по пятам — от них было не укрыться ни в ванной, ни на кухне, ни в комнате. Как расчетливый убийца поджидает свою жертву, так и скорбные раздумья с нетерпением ждали, когда старику будет нечем себя занять, и ударяли в голову, как брандспойтная струя, не давая ни малейшего шанса на спасение. Ностальгия доканывала пенсионера даже сильнее, чем одиночество. Он вспоминал по крупицам буквально каждый день их счастливой «поликлиничной» жизни, и словно изощренный мазохист смаковал их во всех подробностях, пытаясь до мельчайших деталей воссоздать в памяти моменты былого счастья.
В его поседевшей голове находилось место и для вкусных Софьиных пирожков, и для беспородного пса Шарика с его всколоченной шерстью и линялым хвостом, и для бабы Дуни с ее приветливой улыбкой и удивительно ласковыми «милками» и голубчиками». Ах, как жаль, что ее больше нет. Как жаль, что больше нет скромняги Сереги с его вечными сомнениями и робостью, нет собранной по крупицам библиотеки, изящных стеллажей, с которых заботливо сдувала каждую пылинку сердобольная гардеробщица. Нет Катеньки и этих романтичных прогулок в тихом скверике под синей луной, эмоционального Степана, умевшего в деталях разобрать тактический план на игру любой европейской команды, не говоря уже о российских клубах. Нет вечного двигателя Андрюшки, сумевшего объединить столько разных и в то же время таких похожих людей….
Банда распалась, а вместе с ней по крупицам рассыпалась вся жизнь. Теперь некого будет поздравить с праздником и пожелать счастливого дня рождения. Не с кем справить Новый год или просто поболтать по душам, поделиться наболевшим. Некого обнять и прижать к себе. Некого назвать другом, да хотя бы просто товарищем или знакомым. Все исчезло. Все стало чужим, серым и унылым. Распался даже не их союз, казавшийся таким прочным и нерушимым — распался весь мир! Заботливо оберегаемый мир, такой живой и такой красивый, где находилось место для всех. Этот мир никого не отторгал, в него не нужно было выписывать билетов и пропусков. Каждый мог войти в него и внести туда свою лепту. А где теперь тот маленький, уютный островок, в котором действовали свои правила и законы, где главной и единственной валютой являлось простое человеческое «спасибо»?
