Если раньше мы работали только в первую половину дня, то теперь Пират диктовал и после обеда. В тот день я так устала, что, приготовив ужин, предложила сама:
— Может быть, выпьем?
— С удовольствием, — ответил Пират.
Мы пили виски, Пират рассказывал что-то смешное, я смеялась, забыв о матери и своих проблемах.
В тот вечер, зайдя к Пирату в спальню пожелать спокойной ночи, я поцеловала его, он обнял меня, и я осталась.
После этой ночи я стелила постель нам вместе. По утрам при виде темных кругов у него под глазами у меня замирало сердце, ведь все это может кончиться мгновенно.
Однажды ночью, когда мы лежали рядом и курили, Пират сказал:
— Вчера я впервые молился. Впервые за всю свою жизнь.
— Не могу этого даже представить. Более неверующего человека, чем ты, я еще не встречала. И о чем же ты просил Бога?
— Ничего не менять, оставить все как есть и как можно дольше. Я всегда знал, что вернуться в прошлое невозможно. Все стареет и меняется. Только молодые женщины остаются по-прежнему прекрасными. И старые мужчины ищут молодых женщин, похожих на тех молодых, из их молодости, надеясь, что с ними им будет так же хорошо, как много лет назад.
— И, найдя, разочаровываются? — спросила я.
— Нет, — ответил Пират. — Радуются, понимая, что это последняя их радость в жизни. Раньше я не понимал и презирал мужиков, которые бросали своих жен, любимую работу ради молоденьких швабр. Теперь я их понимаю. Седина в бороду, бес в ребро. Не со мною первым это случилось и не с последним.
— Значит, я нравлюсь тебе только потому, что похожа на твою Татьяну?
— Ничего зазорного в этом не вижу. Да, я любил свою Татьяну и теперь люблю Татьяну в тебе. Я думаю, без постоянства вообще любви не бывает.
Это стало единственным, произнесенным вслух Пиратом, признанием в любви. Он оказался прав. Потом у меня будут другие мужчины и даже любимый муж, но всех я буду сравнивать с Пиратом, и ни один из них не дотянется до того совершенного мужчины, каким запомнился мне Пират, — может быть, только когда они постареют и перестанут суетиться, чтобы произвести впечатление образованных, щедрых и сильных мужиков.
Если обучение вождению Пират перепоручил профессионалу из Девятого управления, то моей одеждой он занялся сам.
— Возьми, что тебе понравится из одежды Татьяны, — сказал он.
Я взяла несколько строгих деловых костюмов. Мода на «английские» костюмы за четверть века совсем не изменилась. Платья Татьяны слишком меня обтягивали, и я засомневалась. Я стеснялась своей большой груди, объемных бедер и ягодиц, которые, на мой взгляд, слишком выделялись, поэтому в одежде я предпочитала просторные платья и широкие юбки. Я поделилась своими сомнениями с Пиратом. Он рассмеялся:
— Но это же твои достоинства. Женщины, у которых этих достоинств недостаточно, идут на всякие ухищрения, чтобы их увеличить и выявить. Тебе просто повезло.
— А почему ты не раздал ее одежду подругам?
— Среди ее подруг не оказалось ни одной великанши, как ты.
В тот год погода долго не портилась. Пират уставал и спал после обеда, я продолжала работать над рукописью. Вечером мы обычно шли в один из ресторанов, в то лето я побывала в самых лучших и дорогих московских ресторанах. Еще мы ходили в картинные галереи, их в Москве оказалось очень много. Пират ничего не покупал. Мне понравилась небольшая картина: пейзаж, напоминающий парк возле нашего с матерью дома.
— Накоплю денег и куплю, — сказала я. Мне очень хотелось увидеть эту картину у себя в комнате. Я представила, как буду смотреть на яркую зелень зимою.
Пират усмехнулся.
— Ты это сказала, чтобы я тебе ее купил? — спросил он.
— Да, — призналась я. Пирату врать было бессмысленно, я это давно поняла.
— Не куплю, — сказал Пират. — Первую картину человек должен купить сам, тогда это запомнится на всю жизнь. Я не хочу лишать тебя этого удовольствия.
— Подарки тоже доставляют удовольствие, — возразила я.
— Что легко достается, с тем легко и расстаются. Я давно уже не бедный, но помню стоимость первой купленной своей картины. Большие деньги я тогда заплатил. Три свои генеральские зарплаты.
— Кто стоил три генеральские зарплаты?
— Кустодиев.
— Так дешево?
— Это было сразу после войны и по случаю.
— А что, Кустодиев, что в гостиной, подлинник?
— Конечно.
— А Дейнека?
— Да. У меня нет копий.
— А что за художник, похожий на Рубенса?
— Это и есть Рубенс. Но Рубенса я не покупал. Это трофей.
— Рубенс не может быть трофеем. Ты его взял из немецкого музея?
— Нет, из частной коллекции одного из немецких гауляйтеров.
— Но гауляйтер ее наверняка украл?
— Думаю, что да.
— А не считаешь ли ты, что картину надо вернуть?
— Не считаю.
— Но тогда ты уподобляешься этому гауляйтеру.
— Нет. Нам не вернули значительно больше. Немцы нас ограбили.
— Зачем же нам уподобляться им?
— Мои наследники решат, как поступить с этими картинами. Но будет одно условие. Эти картины не могут быть вывезены с территории России. А этот пейзаж Яблокова хорош, — переключил разговор Пират. — Я давно за ним слежу. Хороший художник, но не из первых.
— Только время определит первенство…
— Не обязательно, — не согласился Пират. — В картинах, как в кино, которое тебе ближе, всегда должен быть второй план. Ненавязчивый, не сразу заметный, он вначале входит в подсознание. Хорошую картину можно рассматривать всю жизнь.
Пейзаж Яблокова я купила на следующий день, потратив часть прибыли от своей книгоиздательской деятельности. Я становилась почти обеспеченной женщиной, заказав той же авторской группе новый кинороман. Сценарист, который писал роман, сказал мне, что он видел Хренова и тот просит о встрече. Я согласилась. Мы встретились в центре на Тверской в одном из теперь уже многочисленных кафе.
Хренов в ковбойке, заправленной в китайские полотняные брюки, в стоптанных сандалетах, с пластиковой папкой в руках ждал меня у входа в кафе. Сегодня даже студенты не позволяют себе приходить в таком виде на встречу с работодателем, я не сомневалась, что он будет просить у меня денег или помощи в устройстве на работу.
— Что будешь пить? — спросила я.
— Извини, у меня туго с финансами.
— Я заплачу.
— Первый раз за меня будет платить женщина.
Не в первый, подумала я тогда, за тебя платили и я, и твоя жена, она, правда, деньгами своего отца.
Хренов изучил меню и выбрал самое дорогое виски. Меня выставляли. Мне стало грустно. Я с утра готовилась к этой встрече. Сходила в парикмахерскую, сделала маникюр, надела новое платье от Версаче.
Хренов выпил, быстро съел салаты, достал сигареты «Пегас», но, увидев у меня пачку «Парламента», попросил сигарету.
— Ты, как всегда, хорошо выглядишь, — сказал он.
«Не всегда», — хотела я ответить, но промолчала.
— Я, собственно, хотел поговорить с тобою по делу.
— Я так и думала.
— Но почему же? Нас с тобою связывали не только дела.
— Дела нас с тобою как раз и не связывали.
— Тем более. А первая любовь, как известно, никогда не забывается.
— Кому известно?
— Все так говорят.
— Не верь. Все забывается.
— Ты, значит, забыла?
— Да, переходи к делу.
На самом деле никто ничего не забывает. Я помнила, как он плакал и просил у меня прощения, а через несколько дней перестал со мною здороваться, будто не он, а я ему изменила. Я знала, что после окончания института он начал работать в киноиздательстве, потом тесть помог ему получить должность редактора в Комитете по кинематографии.
— В данный момент я, как и большая часть творческой интеллигенции, без работы.
— Давай без обобщений, конкретнее, чего ты хочешь?
— Я знаю, что ты организовала частное книгоиздательство. Я прошу тебя помочь мне с трудоустройством.
— Формулируй точнее. Ты хочешь, чтобы я тебя взяла на работу? А что ты можешь?
— Как что? — обиделся Хренов. — Я три года проработал в издательстве. Я хороший редактор.
— По моему объему работы мне не нужен второй редактор. С редактированием я справляюсь сама. Мне нужен менеджер.
— Сейчас все себя называют менеджерами, но никто не знает, что это такое.
— Я знаю.
— Объясни.
Так на работу не устраиваются. Но все-таки он был моим сокурсником и нуждался в работе. Пришлось объяснять. Я уже не справлялась — толковый работник, который бы снял с меня часть организационных хлопот, мне требовался. Я задавала ему конкретные вопросы по своим издательским проблемам и получала неконкретные ответы. Хренов мог только читать рукописи и давать советы, а в советах я не нуждалась. Конъюнктура книжного рынка быстро менялась. Меньшим спросом теперь пользовались зарубежные детективы, и на прилавках появились детективы из современной российской жизни. Я предполагала, что и на зарубежные кинороманы скоро тоже упадет спрос. Я отобрала две видеокассеты с фильмами, действие которых происходило в России. Нормальная киноклюква со съемками в России и в Финляндии с советскими «Жигулями» и «Волгами», которых было много в Финляндии. Советские милицейские погоны навешивались на финские шинели, а звезды на финские ушанки. Действие якобы происходило в Ленинграде. Мне нужен был писатель или сценарист, чтобы сюжет этого фильма преобразовать в роман. Хренов таких не знал и стал меня убеждать в аморальности подобной деятельности. В мои планы не входило ни обучение, ни перевоспитание Хренова.
