– Поговорим попозже, ладно? – бормочет она. – Мне как-то не совсем…
Она заскакивает в дом и влетает в туалет на первом этаже, судорожно глотая воздух, умоляя свое тело справиться с тошнотой. Джули не тошнило уже лет десять. Она сидит на такой диете, что вырвать ее, по идее, никак не может: никаких пищевых отравлений, никаких бактерий, никаких микробов. Джули вспоминает свой метод борьбы с тошнотой: сохраняй спокойствие, думай о чем-нибудь чистом, дыши ровно, пусти воду из кранов. Она думает о водопадах, зеленых лугах и кубиках льда и пускает воду в ванну. Через несколько минут тошнота проходит, но Джули по-прежнему обливается потом, сердце бьется все так же бешено, а дыхание все еще судорожное и поверхностное. Ну и дерьмовое же выдалось утро. Вдобавок ночью она почти не спала – переволновалась из-за предстоящей поездки. Ей срочно нужна чашка чая.
Ее папа на кухне читает «Гардиан».
– Что с тобой такое? – спрашивает он. – Чего ты носишься как угорелая?
– Я просто… Неважно.
Джули хватается за края раковины и стоит так, пока не выравнивается дыхание. Потом ставит чайник, старательно избегая смотреть на отца.
– Ты выглядишь как девица из героиновой брошюры, – говорит он.
Героиновую брошюру (и другие на близкие темы) выпускают под руководством отца Джули студенты, изучающие искусство в колледже. Их знания о лекарствах групп В и С, полупрофессиональное владение приемами фотомонтажа (отец возражает против компьютеров – говорит, корпорации используют их, чтобы подчинить себе мир) и извращенное, но восторженное отношение к аэрографу в сочетании породили то, чего и следовало ожидать: якобы антинаркотические брошюры с отчетливым пронаркотическим подтекстом, отпечатанные на бумаге, толщина которой в аккурат подходит для сворачивания «штакетин».
– Спасибо, папа.
– Точно! Ты – героинщица. Это бы все объяснило. Может, поэтому и вертолет прилетал – за тобой, должно быть, следят.
– Да, очень смешно. Сейчас восемь утра. Героинщики в восемь утра не встают. Можешь поместить это в свою брошюру под рубрикой «явные симптомы».
– Мы больше не перечисляем «явные симптомы». Теперь мы просто говорим людям, как стерилизовать иглы. И вообще, ты как миленькая вскочила бы в восемь, если бы за тобой явились федералы.
– Я все же абсолютно уверена, папа, что в нашей стране федералов нет.
Отец упорно называет полицию «федералами». Возможно, он думает, что в этом есть какой-то особый юмор или ирония. Или, что более вероятно, так говорят его зеленовласые студенты, и у них это выходит так забавно, что он им подражает. По правде, это не самая раздражающая его привычка, но, если составлять список, она окажется где-то наверху. Две его наиболее раздражающие привычки – подпевать «Слипнот» и «Лимп Бизкит», когда их показывают в «Сливках попсы», и таскать с собой на работу готовый обед в жестяной коробке фирмы «Тандербердз», потому что это – ретро, а он старается быть клевым. На самом деле, думает Джули, сама по себе эта привычка скорее милая. Просто ее раздражает, когда так делает отец.
Он пропускает ее слова мимо ушей.
– Или если бы ты была, ну, скажем, врачом. Ты в курсе, что профессиональные медики – самые заядлые наркоманы?
Джули наливает себе чай.
– Колледж еще затоплен? – спрашивает она.
– В нашем районе все не так уж плохо. Вот дорога на Лондон – та пострадала. А что творится в «Крае»?
– Полагаю, сейчас там все о'кей. Нам пришлось поменять плитку на полу.
Джули слышит, как хлопает парадная дверь, потом нa кухню входит Дона в белых леггинсах и розовой куртке, мокрой от дождя.
– Привет, ребята, – говорит она. – Раненько ты встала, – добавляет она, обращаясь к Джули.
Дона обычно заходит домой выпить чашку чая перед тем, как отправиться в вояж по заводам.
– Вчера вечером звонил этот ваш менеджер из «Края», – сообщает она. – Он сказал, что отменит приказ о твоем увольнении, если ты вернешься на работу не позже семи или типа того.
Дуг смеется.
– Увольнение? – говорит он, глядя на Джули. – Ты что, уволена?
– Никто меня не увольнял, – говорит Джули. – Я забастовала.
Глаза Доны расширяются.
– Забастовала? Почему?
– Оуэн повел себя совершенно по-свински. На самом деле мы забастовали вдвоем – я и один парень.
– Так, значит, ты теперь безработная?
– Найду другую работу.
– Когда?
– Не знаю. Не надо так на меня смотреть, папа. Мы поступили правильно. Нас эксплуатировали.
– Эксплуатировали? – переспрашивает Дуг, отсмеявшись. – А чего ты, черт возьми, ждала, работая официанткой в своем гребаном «Крае»? Ты же сама всегда говорила, что тебе это нравится. Ты всегда говорила, что это…
– Да, что это просто. Хватит об этом. Я передумала.
– Нормальные люди не «бастуют». Нормальные люди вступают в профсоюз и решают свои проблемы через него.
– Я найду другую работу.
– Ты не можешь здесь жить за бесплатно.
– Я живу здесь не за бесплатно. Я плачу за свою комнату, плачу по счетам…
– Теперь ты безработная – где возьмешь деньги?
– Дуг, – говорит Дона, – уймись. Она найдет другую работу. О, кстати – Сериз с керамической фабрики ищет упаковщицу. Я могу узнать, нельзя ли тебе пройти собеседование.
– Спасибо, Дона. Я думаю, что устроюсь куда-нибудь официанткой.
Дуг встает.
– Официанткой. Жизненная амбиция моей дочери – быть официанткой.
– У нее и в мыслях нет никого обидеть, – говорит Дона. – Если это то, чего она хочет…
– Я вырастил слабоумную, – говорит Дуг, направляясь к двери. – Чтоб я сдох.
Когда он уходит, Дона говорит:
– Он вовсе так не думает.
– Нет, думает, – отвечает Джули.
После обеда Джули стучится в дверь Шантель. Открывает Никки, одетая в теплые треники и футболку с надписью «Любовь = Война».
– Я поставила кассету с «Пайлетсом»[36] на паузу, – говорит она. – Когда закончу, выпьем чайку?
– Да, чудесно. Э-э… а Шантель дома?
– На втором этаже, прямо по коридору, в самом конце.
– Спасибо.
Комната Шантель намного меньше, чем у Никки. Одна стена целиком покрыта картинками слонов. На другой наклеены серферские постеры; на одних белокурые девчонки в гидрокостюмах, на других – бесполые фигуры катятся по безукоризненно синим волнам. Над кроватью картина: группа людей в закатном солнце сушит волосы у костра на берегу. На стене напротив – прозрачные полки, украшенные орнаментом. Здесь гораздо чище и уютнее, чем в комнате Джули, больше смахивающей на мешанину проводов от музыкального центра, ноутбука и телевизора, всевозможных шмоток и исписанных цифрами клочков бумаги, кучей лежащих на полу. Здесь, кажется, все вещи на своих местах. Синий халатик – на нем пасутся маленькие слоники – аккуратно повешен за дверью, а под кроватью выстроились в ряд десять разных пар тапочек. Около пятидесяти флакончиков лака для ногтей расставлены на туалетном столике, как цветовая палитра – от оттенков красного до оттенков синего, темные тона снизу, светлые сверху. Вокруг рассажены несколько игрушечных слонят, стоит электрическая зубная щетка (упаковка не снята) и лежат какие-то письма с незнакомыми марками. Посреди всего этого великолепия Шантель рассовывает на кровати фотографии в альбом. Играет «Радио-1» – Джули слышит, как Марк и Лард шутят по поводу погоды.
– Привет? – говорит Джули, постучав по открытой двери.
Шантель поднимает глаза и задумчиво смотрит на нее.
– О… Привет, Джули.
Она встает, приглушает радио, потом опять садится на кровать со своей кипой фотографий и альбомов.
– Прости, что так получилось утром, – выпаливает Джули, сделав несколько шагов в комнату. – Утро у меня было просто жуткое. Я подумала, что лучше загляну к тебе и извинюсь, ну, все объясню, типа того. Наверно, я показалась страшной грубиянкой – взяла и убежала ни с того ни с сего.
– Когда? А, это на улице-то. Не беспокойся. Хочешь сесть?
Джули неловко пристраивается на краю кровати. Больше негде.
– Как Люк? – спрашивает Шантель.
– В порядке. Сильно психует из-за поездки в Уэльс.
– Он правда никогда нигде не был?
– Да.
– Кстати, про Уэльс мне Шарлотта рассказала, – говорит Шантель. – В смысле, вот откуда я знаю… Я никому ни гу-гу. Она попросила не трепаться.
– Спасибо. Что ты там спрашивала про автофургон?
– Шарлотта сказала, что ты хочешь его у кого-нибудь одолжить. Я думала, ты поймешь, о чем я. То есть, если честно, автофургона у меня пока нет, но я сказала Шарлотте, что хочу им обзавестись, чтобы ездить на серфинг, когда сдам экзамены. А она говорит: очень жаль, что ты не можешь одолжить его Джули прямо сейчас, потому что, мол, когда вы поедете в Уэльс, Люку потребуется больше места, чем у тебя в машине, его ведь не выйдет уложить и чем-нибудь прикрыть на заднем сиденье малолитражки.
– Это правда, – говорит Джули. – Тут еще выяснилось, что Дэвид тоже поедет, так что места определенно не будет.
