На вопрос его никто не ответил. Качки переводили сбившееся от тренажеров дыхание, вытирали пот, а Юрка почти физически ощущал, как в них накапливается изумление от его беспредельной наглости.
– Ты совсем оборзел? – наконец выдохнул один из них. – Ты врубаешься, кого ты сюда привел? Мы же вас тут порвем…
«Физкультурники» обступили их плотным кольцом, и в этот момент Муродали вынул из кармана куртки гранату.
– Вы бы отошли чуть подальше, – посоветовал он. – А то несет от вас, извините, как от козлов. Мылись бы, что ли, почаще… Или проветривали.
Опешившие борцы за чистоту расы замерли, не сводя глаз с гранаты. Муродали выдернул из нее чеку и поднял гранату над головой.
– Внимание. Говорю медленно и отчетливо. Это осколочная граната РГН наступательного типа. Вес – триста десять грамм. Тип запала – ударно-дистанционный. Время горения замедлителя – три с половиной секунды. Радиус разлета убойных осколков – двадцать четыре метра. Всем понятно?
Качки ничего не ответили. В своей практике они привыкли запугивать и подавлять, а этот спокойный таджик никого не пугал. Он просто объяснял им, как и отчего они погибнут.
– Вижу, что всем понятно, – продолжал Муродали. – Теперь ставлю боевую задачу – ведите сюда своего Ежа. Я буду с ним разговаривать.
– Его нет, – выдавил один из окаменевших амбалов.
– Ну, так звоните ему. Только телефон вынимаем медленно и нежно – как обручальное кольцо на свидании с любимой девушкой.
Амбал протянул руку к своей куртке, которая висела на ручке двери, и вынул из кармана телефон.
– Плавнее, братишка, плавнее, – сказал Муродали. – А то у меня нервы не железные.
Амбал осторожно набрал номер.
– Алло, Еж, – негромко заговорил он в трубку. – Ты это… Приезжай на точку. У нас тут косяк… Да нет, Юркин таджик с гранатой… С какой, с какой! С обыкновенной.
Опустив телефон, он посмотрел на Муродали.
– Сейчас подъедет.
– Вот и хорошо. Ну, а мы пока не будем терять время. Продолжим физподготовку. Ну-ка, все приняли упор лежа…
Через двадцать минут татуированные здоровяки абсолютно выбились из сил. Они задыхались, нещадно потели, хватали ртом воздух, но Муродали был неумолим. Он дал им запредельную нагрузку, которой не выдержали бы даже матерые сверхсрочники.
– Работаем, работаем, товарищи фашисты! Не ленимся!
Муродали остановился у одного из тренажеров и усмехнулся, глядя на искаженное от страшного напряжения лицо бывшего Юркиного товарища:
– Халтурим? А ну-ка, ритмичней, ритмичней! И раз, и два! И раз, и два! Жизнь дается один раз. И хочется прожить ее бодро, осмысленно и красиво. Кто сказал?
От дальней стены долетел тяжкий стон:
– Павка Корчагин…
– Неправильно, товарищ фашист. Это сказал Антон Павлович Чехов.
Муродали повернулся к Юрке и подмигнул ему.
– Мало, я гляжу, тут у вас русскую литературу читают. Надо усилить воспитательную работу. А ну, прибавим еще! Ускорить темп! Раз-два, раз-два! Молодцом!
Через пять минут «физкультурники» просто лежали вповалку. Даже если бы они захотели восстать против тирании таджика с гранатой, у них на это элементарно не было сил. Таков и был хитрый военный план Муродали. Сам он продолжал расхаживать между тренажерами и вещать размеренным скучным голосом:
– Гранаты безотказно взрываются при падении в грязь, снег, воду и тому подобное…
В этот момент в тренажерный зал, наконец, вошел Еж. Юрка встал со скамейки, но Муродали стоял к ним обоим спиной, поэтому продолжал свою лекцию.
– При взрыве образуется большое количество осколков, разлетающихся в разные стороны…
– Может, хватит паясничать? – резко оборвал его Еж. – Чего тебе надо?
Муродали обернулся. Он как будто даже обрадовался появлению знакомого лица.
– А, крестничек! Вовремя ты. А то бойцы слегка притомились. Сам-то как? Челюсть уже не болит?
– Нормально все, – хмуро ответил Еж, глядя на гранату в руке Муродали. – Чего хотел?
– Я? – с деланым удивлением переспросил Муродали. – Да ничего.
Еж напряженно прищурился.
– Не взорвешь ты ее, – негромко сказал он.
– Может, и не взорву, – ответил Муродали. – Но, с другой стороны, кто его знает? Вдруг у меня пуля в голове?
Он намеренно не отвечал Ежу на его прямые вопросы. Муродали по своему армейскому опыту знал, что противника надо сбить с толку. Противник, который не понимает, что происходит, уже наполовину повержен. В мирной жизни эта тактика применяется практически во всех бюрократических институтах, когда человека заставляют бессмысленно ходить из одного кабинета в другой, а после этого выстаивать длинную очередь в окошко номер два, чтобы получить разрешение на подход к окошку номер четыре. Бюрократы блестяще поняли, что сбитый с толку, уставший от абсурда человек – легкая, размякшая уже добыча. Однако Муродали в текущий момент интересовал только военный аспект этой антигуманной схемы.
– У тебя обувь какого размера? – многозначительно спросил он у Ежа.
– Сорок второго, – опешил тот. – А тебе зачем?
– Мало ли что, – туманно хмыкнул Муродали. – У меня вот, например, сорок первый.
– Ну и что? – уже срываясь на крик, побагровел Еж. – Тебе чего надо?
Ощутив, что клиент созрел, Муродали неожиданно резко приблизился к нему и свободной рукой притянул его за шиворот вплотную к себе.
– Мне надо, чтобы ты и твои уроды забыли про нашу семью. Ты меня понял? Навсегда забыли. Кивни, если понятно.
Еж медленно кивнул.
– Вот молодец. А сейчас дай мне свою руку.
Еж протянул вперед левую руку. Пальцы его слегка подрагивали. Муродали вложил ему в ладонь гранату, и Еж немедленно стиснул ее изо всех сил.
– Ух, рука затекла, – потряс ладонью Муродали и улыбнулся. – Теперь твоя очередь. А мы с Юркой пойдем.
На выходе из подвала он обернулся:
– Только смотри, не отпускай. А то детей во дворе напугаешь.
На улице Юрка немного отстал от Муродали. Он шел, сгорбившись и засунув руки в карманы, лицо его было мрачным.
– Ты чего такой кислый? – беззаботно спросил его Муродали.
Юрка ничего не ответил.
– Сомневаешься? – продолжал Муродали. – А зря. Они вот не сомневались, когда зажигалки свои нам в дом бросали. А у нас там, между прочим, дети. И дом деревянный, если ты забыл. Вспыхнул бы и сгорел как порох. Это во-первых… А во-вторых, граната – учебная.
Юрка остановился и недоверчиво уставился на Муродали.
– Учебная, учебная, – закивал тот. – Или думаешь, я совсем дурак?
Юрка представил себе Ежа с учебной болванкой в руке, своих бывших приятелей, и сколько они там будут стоять вокруг него, думая – уходить им или оставаться. Он представил себе все это и засмеялся.
– Ну вот, – одобрительно хмыкнул Муродали. – Теперь и ты знаешь, что такое несимметричный ответ на внешнюю агрессию.
Домой на Озерную Тетерина привез Михаил Семеныч. Это получилось не из-за того, что он так полюбил своего спасителя, а из-за грибов. Михаилу Семенычу позарез потребовалось отведать грибов Галины Семеновны.
До этого они несколько часов просидели в ресторане, где Тетерин вначале отнекивался, но потом все же начал пить водку. Михаил Семеныч подливал ему за двоих, поскольку сам выпивать еще не мог, но очень хотелось. Вид пьянеющего Тетерина будил в нем теплые чувства, и временами ему казалось, что он пьянеет вместе с ним.
Преодолев с помощью трех больших рюмок первоначальное смущение, Тетерин заказал дорогущее блюдо из морепродуктов, поинтересовался – можно ли ему попробовать кальвадос, и, получив утвердительный ответ, признался, что мечтал об этом напитке еще с юности.
– У Ремарка про него читал… Эрих Мария… Вы понимаете, Михал Семеныч, это такая книга! Вот ведь где жизнь. А что мы? – он вздыхал и безнадежно тряс головой. – Прозябаем! Тоже мне – интеллигенция… А кальвадос – это же… Это понимать надо! Ремарк! Или нет, погодите… Может, Хемингуэй?.. Вы, случайно, не помните, кто из них писал про кальвадос?
– Не помню, – отвечал щедрый Михал Семеныч, которого слегка удивляли неожиданно пылкие монологи Тетерина.
Причина же этой пылкости крылась в том, что время незаметно подходило к вечеру и неприятный для Тетерина поход к чиновникам фонда явно откладывался. Сквозь уютную пелену опьянения до него еще доходили уколы совести, которые в трезвом состоянии наверняка были бы нестерпимы, однако теперь Тетерин даже с каким-то злорадством наблюдал за тем, как они вязнут в его мягкой, словно перина, алкогольной броне.
Избавившись от своих утренних угрызений, он по-детски радовался обретенной на сегодня свободе, успешно отгонял от себя липкие мысли о завтрашнем дне и о том, что идти все-таки придется, и все это время говорил, говорил, говорил…
Михаил Семеныч в конспективном, но все же очень эмоциональном порядке узнал о том, как прекрасно живется в большой семье, как чудесно иметь четырнадцатилетнюю дочь, и о том, что Иван Александрович со Степаном нашли в бане много денег.
