Врач задумался и от усердия даже пожевал губами.
— Думаю, что не увеличатся. А зачем вы мне это рассказываете?
— Вы не понимаете?
— Нет.
— Видите ли в чем дело. У вас на входе стоит постовой. Очень вежливый мужчина. Пять минут назад он отказался пропустить меня внутрь больницы на основании того, что в 1964 году министру здравоохранения ни с того ни с сего пришло в голову подобные визиты запретить.
— Ага. И вы собираетесь об этом написать в своей газете?
— Собираюсь. А когда люди Петушкова будут спрашивать меня, зачем я так подставил их шефа, я объясню, что вы не смогли справиться с подчиненными вам милиционерами. Уверяю вас — Петушков этого не забудет.
Я наклонился к собеседнику и прошептал:
— Между нами говоря, он мерзкий и злопамятный человек. Удивительно мерзкий и удивительно злопамятный.
Доктор заволновался:
— Погодите, погодите. Зачем же так драматизировать ситуацию?
Приблизительно три минуты он рассказывал мне о том, как он любит газеты вообще и мою в частности. Потом спросил, не хочу ли я, чтобы постовой извинился? «Не хочу», — сказал я.
Через пять минут дородный медбрат в белом халате провожал меня на вожделенное третье отделение.
Честно сказать, во всей рассказанной истории не было ни единого слова правды. Фамилии Курицына и Петушкова я придумал за секунду до того, как принялся излагать врачу всю эту бредятину.
Глупо, конечно, но ведь помогло.
На стене кабинета, в котором меня попросили подождать, висел рукописный плакат «Когда идешь к урологу-врачу, попридержи в канале всю мочу!». Я уселся в потертое кожаное кресло и от нечего делать полистал лежавшие на столе брошюры.
Одна из них — «Памятка школьникам старших классов» — описывала, как именно следует заниматься гомосексуализмом, чтобы не подцепить что-нибудь совсем неожиданное.
Вместо «привет» Осокин спросил, принес ли я сигареты? Выглядел он хреново: небритый, осунувшийся, в дурацких пижамных штанах на два размера больше, чем нужно.
Я через стол кинул ему пачку «Lucky Strike» и сказал, что он хреново выглядит. Он сорвал с пачки целлофановую обертку, сунул в зубы сигарету и глубоко затянулся:
— На себя посмотри.
— Расскажи, жиголо, почему я должен был переться в эту юдоль скорбей? Неужели ты забыл о технике безопасности?
— Пьян я был, не помню ни хрена.
— Выпьешь?
— А что у тебя?
— Коньяк.
— Хороший?
— Наверное… Дорогой… В «Гостином дворе» купил, на втором этаже.
— Выпей. Мне нельзя. Меня сегодня с трех часов дня колоть стали. Черт знает что за гадость колют — на задницу не сесть. Сказали, выпью хоть грамм — помру к едрене-фене.
— Долго будут колоть?
— Послезавтра последний день. Чего нового на работе?
— Да так…
— Да так?
Я вытащил из внутреннего кармана куртки бутылку коньяка, отвернул пробку и сделал большой глоток. Коньяк оказался ничего, и я отхлебнул еще раз. Затем завернул пробку и убрал бутылку обратно в карман.
Чтобы рассказать Леше обо всем, что случилось вчера в метро, у меня ушло минут двадцать.
— Вот это ты, парень, влип! Стоило отлучиться поболеть…
— Если бы ты не отлучился, то влип бы сам. Степашин собирался отдать всю ирландскую банду под твое руководство.
— Хрен бы я влип! Думаешь, я бы стал таскать этих чудиков по подземке? Парней — в клуб, девицу — в койку. Разговор короткий.
Цинизм Осокина иногда меня раздражал. Я вытащил коньяк и приложился к бутылке еще разок.
— Точно не хочешь?
— Говорю же — нельзя. Что ты собираешься со всем этим дерьмом делать?
— А что с ним можно делать? С нами был капитан, пусть он и ищет убийцу. Я здесь ни при чем.
— Сам-то что думаешь? Кто зарубил парня?
— Трудно сказать. Я ж не знаю их никого.
— Ни единой мысли?
— Не знаю. Честно не знаю. Может быть, Мартин? Но — не знаю.
— Почему Мартин?
— Нас там было шестеро. Один убит, значит, подозреваемых пять. Допустим, я и капитан не в счет. Остаются трое. Девушка? Вряд ли. Ты бы видел, как всажено лезвие — по самое древко… Блин, лесоруб какой-то работал… А Дебби не похожа на лесоруба…
— Хороша?
— Охренеть можно, какая девица. Остаются двое — Брайан или Мартин. Шансы — фифти-фифти. Но Брайан — как сказать? Он веселый парень. Смеется все время, пиво всем покупает, Дебби за задницу щиплет. А Мартин… Не знаю. Странный какой-то. Как робот.
Мы помолчали. Я еще раз приложился к коньяку. В бутылке его осталось меньше половины.
— Какие планы на вечер?
— В «Хеопс» пойдем. Поболтаем.
— Точно! Сходи, поболтай. Распутаешь дело — тебя Степашин редактором отдела журналистских расследований сделает. С прибавкой к жалованью.
— Ты, прежде чем острить, от гонореи вылечись. А то выпить по-человечески не можешь, а остришь.
***
Когда я уходил из больницы, главврач лично вышел проводить меня до дверей.
Он улыбался, говорил, чтобы я заходил еще, и мечтал о том, чтобы никогда в жизни больше меня не видеть.
Я старался на него не дышать.
— Буду жив — зайду.
— Что вы имеете в виду?
— Опасная у меня, знаете ли, работа.
Я вышел под дождь.
Первое, что я услышал, когда мы ввалились в «Хеопс», — охранник жаловался типу в дорогом галстуке и пиджаке с эмблемой клуба на нагрудном карманчике:
— Слушай, Леша, эти громилы тренировались и, это… зеркало в раздевалке у девушек раскололи. Вдребезги… Два стакана грохнули об пол. Они же пьяные в сосиску! Как выступать будут?!
— Эти выступят. А зеркало у меня еще одно есть. Новое повесим.
Мы заплатили за вход и разделись. Гардеробщик выдал каждому по номерку в виде египетской пирамиды.
Я спросил у охранника:
— Что у вас сегодня за программа?
— Борьба без правил. Четыре поединка по двадцать минут каждый.
Мы поднялись на второй этаж и сели за свободный столик у самой сцены.
— Мне срочно нужно выпить.
— Да, неплохо бы.
Покупать напитки послали меня. У ирландцев были красные рожи, и правила русской грамматики теперь давались им с трудом.
— Какие у вас сегодня коктейли?
— Фирменные. Как обычно.
— Что-нибудь посоветуете?
— Возьмите «Мумию».
— А что это?
— Виски пополам с черным пивом. Четырнадцать долларов порция.
— ЧЕТЫРНАДЦАТЬ?
— Да.
— Не надо коктейлей. Дайте мартини. Бутылку.
— Бутылки продают в магазине. У нас напитки подают в стаканах.
— Тогда дайте в стаканах. Четыре по двести. Сухого, если можно.
— Совсем сухого? Ножи и вилки подавать?
— Не стоит, мы погрызем.
Выставляя стаканы на стойку, бармен процедил: «Отдыхайте». В отсутствие основной массы клиентов ему было скучно.
Я вернулся за столик и попытался опустить бокалы на стол так, чтобы не пролить больше половины содержимого зараз.
— …Ни хрена это не стильно. Это пошло и буржуазно. Правда, Илья?
— Вы о чем?
— Мы обсуждаем местный дизайн. Я считаю, что это очень роскошный и очень стильный интерьер, а Брайан спорит. Этот клуб считается дорогим?
— В общем, да. Недешевым.
— Девушки в стрип-шоу здесь красивые.
Было еще рано, но на сцене пара крашеных блондинок уже вполсилы демонстрировала публике ягодицы.
Дебби скривилась:
— Коротконогие и плоскогрудые жабы.
Все сразу посмотрели на ее бюст. Бюст у Дебби был что надо.
— Охранник внизу говорит, что сегодня здесь будет борьба без правил.
— Надеюсь, это будет не борьба публики с этим охранником.
— Четыре поединка по двадцать минут каждый.
— Настоящий бой? Прямо на сцене?
— Наверное.
— Терпеть не могу, когда люди соглашаются бить друг друга за деньги.
— Это же не всерьез. Так, аттракцион.
— Один раз в Лондоне я был в клубе, где под потолком была натянута сетка, а на ней здоровенные негритосы трахали девчонок. Внизу посетители сидят, разговаривают, едят дорогую пищу, а они прямо над их головами делают любовь. И все слюни, сперма, пот — все это капает прямо посетителям в тарелки… Смотрится очень стильно.
— Где это? Мне казалось, я неплохо знаю Лондон.
— Это закрытый клуб. Пускают туда не всех.
— Ты знаешь клуб «Silence World»? Это на Westinford Road. Нет? А ты, Дебби? При входе там выдают наушники, и каждый посетитель слушает свою собственную музыку. В зале стоит абсолютная тишина, а народ танцует изо всех сил. Каждый свое — кто-то быстро, кто-то медленно. Очень весело. У вас в городе есть что-нибудь подобное?
— У нас в городе есть клуб «Going Down», и в этом клубе для богатых посетителей есть крейзи-меню.
— Crazy menu? Что это?
— Чисто русское развлечение. Тоже очень веселое. Когда кто-нибудь из посетителей заказывает крейзи-меню, смотреть сбегается весь клуб.
