Как-то мы с Афанасием шли по Арбату и возле магазина «Колбасы» стояла большая очередь.
— Я перестал есть колбасу: не могу стоять в длинных очередях, — сказал я.
— Зачем стоять в длинных очередях? — посмеиваясь, ответил Афанасий. — Есть очереди короче, надо только знать о них.
— Но все равно очереди, — возразил я.
— К сожалению, да, но необязательно всегда вставать в конец очереди, можно в середину, а лучше — в самое начало очереди…
Я пока стоял в самой общей очереди.
— Неплохо, — сказал Афанасий, закончив смотреть фильм. — Вполне грамотно.
Я понял, что хвалить он меня не будет.
— В чем мой главный недостаток? — спросил я.
— Недостатков нет. — Афанасий молчал, может быть, сомневался, пойму ли я его, — тогда он меня совсем не знал. — Мы все кому-то подражаем. В детстве взрослым, в молодости известным и знаменитым, это нормально. Можно научиться делать, как делали другие. Но это всегда копии. Оригинал — это когда ты сделаешь, как можешь, и не стыдишься этого, не извиняешься, не оправдываешься. Я вот такой, сегодня, возможно, это считается пошлостью, но через десять лет это станет нормой, и многие начнут подражать. В режиссуре как в моде. Все носят с воланами и рюшечками, но возникает Коко Шанель и делает маленькое черное платье.
— Я, значит, снял с воланами и рюшечками?
— Не переживай, — успокоил меня Афанасий. — Первая работа редко бывает без рюшечек.
Но у тебя тоже много рюшечек, подумал я тогда. Афанасий вошел в кино с первого фильма, снятого по рассказу Чехова. И второй фильм был по Чехову. Эти фильмы стали классикой, их показывают по телевидению по несколько раз в год. Потом он вдруг снял фильм об индустриализации, с передовиками производства, с врагом народа, которого чекисты разоблачают на строительстве. За этот фильм он получил свой первый орден. Во время войны он поработал в Ташкенте, снял несколько боевых киносборников, в которых немцев-идиотов играли знаменитые комедийные актеры, наверное, мог бы остаться в Ташкенте до конца войны, но он переехал в Москву и начал работать на студии документальных фильмов. Первый свой документальный фильм о Сталинградской битве он смонтировал из материалов фронтовых операторов и получил Сталинскую премию второй степени. Он хорошо анализировал и оказался под Курском до начала сражения. Он распределил кинооператоров на самых опасных участках и работал с ними, как режиссер с актерами, зная их возможности. Один хорошо снимал танковый бой, другой мог идти в атаку с пехотой, более медлительные не пропускали деталей быта. К тому же он знал генералов и умело снимал их, не слишком выпячивая, чтобы не раздражать Верховного Главнокомандующего. Его наградили орденом боевого Красного Знамени, а за фильм он получил Сталинскую премию первой степени. И уже делать фильм о битве за Берлин поручили ему.
После войны он начал преподавать в Киноинституте. Роман о молодых подпольщиках во время войны он прочитал одним из первых и начал готовиться к съемкам. В этом фильме он снял весь свой актерский курс. Молодые актеры-студенты сразу стали известными. Потом он снял киноэпопею о гражданской войне по книге советского классика. Тогда еще телевидение не снимало телесериалов. На киноэпопею из четырех фильмов ходили четыре вечера подряд. В некоторых кинотеатрах показывали по два фильма сразу. О фильме-эпопее были написаны статьи и диссертации.
Можно понять, почему Афанасий, молодой эксцентричный актер, который снимался у лучших режиссеров того времени, стал режиссером. И тогда, и сейчас молодые считают, что могут сделать не хуже, а лучше стариков (в старики записывают всех, кто старше тридцати), но не все решаются. Я спросил Афанасия:
— Почему вы выбрали для своего первого фильма рассказ Чехова?
— Потому что фильм — это всегда рассказ, случай. А Чехов один из немногих русских писателей-рассказчиков. Россия знаменита своими романистами. Единственный из рассказчиков, кого знают за рубежом, — это Чехов. Поэтому мой первый фильм заметили не только здесь, в России, но и на Западе.
Я не стал спрашивать Афанасия, почему он после Чехова стал снимать про рабочих и чекистов. Я это узнал после его смерти, когда его стали забывать, но очередной юбилей все-таки решено было отметить, и меня попросили написать о нем статью. Я, уже депутат Государственной Думы, запросил дело Афанасия в Федеральной службе безопасности, уверенный, что такое дело существует. В КГБ были дела даже на самых верных и надежных, к тому же верными и надежными они становились после многочисленных проверок перед тем, как присвоить звание народного артиста или наградить очередным орденом.
Дело на Афанасия завели в середине тридцатых годов, когда он снял свой первый фильм. Особый интерес для меня представил рапорт оперативного уполномоченного НКВД о выявленных несоответствиях в его биографии. В пункте «Социальное происхождение» Афанасий написал: «…из служащих. Отец — бухгалтер, мать — домохозяйка». Уполномоченный уточнял: отец был бухгалтером, но после революции. А до революции владел несколькими кинотеатрами в Томске.
В пункте «Имеются ли родственники за границей?» Афанасий записал: «Не имеются».
Уполномоченный отметил: старший брат Афанасия, офицер колчаковской армии, по-видимому, вместе с бандами атамана Семенова ушел в Харбин. Была отметка уполномоченного: сведения уточняются.
Возможно, Афанасия вызывали на Лубянку и уточняли эти самые сведения.
Никто уже не сможет объяснить, испугался ли он тогда или по здравому размышлению пришел к выводу, что защитой ему может быть только верная, беспорочная служба советской власти и Коммунистической партии, в ряды которой он вступил во время войны.
Еще в деле были донесения секретных агентов КГБ, выезжающих за рубеж в делегациях кинематографистов, — чаще всего именно его назначали руководителем подобных делегаций. Фамилии агентов были заклеены. На одном из донесений на месте подписи был подклеен довольно большой кусочек черной бумаги, — по-видимому, агент подписался не только фамилией, но и указал звание, народный или заслуженный артист, и многочисленные премии.
Во всех донесениях отмечалось, что он давал верную политическую оценку увиденных фильмов, разъяснял политику Коммунистической партии и Советского правительства зарубежным коллегам. Альтерман-старший говорил: если человека покусала собака в детстве, страх перед собаками у него на всю оставшуюся жизнь.
Я ничего не знаю о страхах Афанасия и, наверное, не могу понять людей его поколения, потому что вырос без страха. Были детские страхи перед болью, когда старшие мальчишки били меня. Но когда я понял, что они так же боятся моих камней, страх пропал, вместо страха появился расчет.
Как-то в начале зимы я ждал Афанасия на кафедре в институте, он позвонил и сказал:
— У меня не завелась машина. Приезжай в Театр киноактера, позвони мне, и я через десять минут подойду.
Афанасий жил в высотном доме на Красной Пресне.
Квартиры в высотках получала советская элита: министры, ученые, маршалы, народные артисты, директора крупнейших заводов. У Афанасия были две машины: на «Волге» его возил шофер, и Афанасий платил ему за каждый час работы, и «Жигули». Ему нравилась эта небольшая городская машина. Как все несоветские машины, она не требовала постоянного осмотра и ухода.
— Если хотите, я посмотрю машину, — предложил я.
— А посмотри, — обрадовался Афанасий. — Мой пенсионер заболел. Позвони мне от вахтера.
Он спустился со своего двадцатого этажа и дал мне ключи. У меня машина завелась сразу.
— Пересосали, — объяснил я ему. — Когда заводите, не давите на педаль газа.
— А на «Волге» надо.
— Это машина другого поколения.
— Как и я, что ли? — спросил Афанасий.
— Классики вне поколений.
— Молодец, — похвалил меня Афанасий. — Хорошо льстишь. Если можно ехать, зачем идти?
За три минуты мы доехали до Театра киноактера, который был создан по инициативе Афанасия. Молодых киноактеров зачисляли в этот театр, и они играли даже в спектаклях, получая маленькую зарплату. В труппе были и заслуженные старики, которых уже не снимали, и они ездили с концертами по провинции.
С Афанасием здоровались почтительно, буфетчица тут же поставила перед нами кофе, вероятно зная его запросы.
— Есть хочешь? — спросил Афанасий.
— Хочу.
— Покорми его, — сказал Афанасий. — А мне два коньяка и лимон.
Актеры пили коньяк, но лимона ни у кого не было.
— Лимон для избранных? — спросил я.
— Я сам себя избрал, — усмехнулся он. — Завез ей три килограмма лимонов, теперь для меня и моих гостей в холодильнике всегда есть персональный лимон.
Старый известный актер обрадовался, увидев Афанасия, потащил свой стул к нашему столу, наткнулся на неподвижный взгляд Афанасия и сказал:
