Через полгода Надя вышла из больницы. Она поехала домой, к Сереже, надеясь, что он ее ждет, встречает, беспокоится. Она так хотела с ним поговорить, все объяснить, расспросить. Но дверь ей открыла свекровь.
— Сережи нет. Я тебя в дом не пущу. Уезжай. — Регина Владимировна выставила ей на порог давно собранный чемодан с вещами.
— А дочка? — вяло спросила Надя.
— Какая дочка? Нет у тебя никакой дочки! Уезжай, я сказала.
Надя вышла с чемоданом во двор, доехала до вокзала и села в зале ожидания. Денег не было, зато на пальце было обручальное кольцо. Надя, как в тумане, вспомнила, что видела вывеску — «Ломбард». Там она заложила свое кольцо, сережки и купила билет в Тобольск. Ехала долго. В дороге ее «просифонило», как сказала ей женщина — случайная попутчица, которая и спустила ее со ступенек поезда в родном городе. Надя из-за температуры, которая держалась последние сутки и не спадала, несмотря на то что попутчица растирала ее водкой, соображала плохо. В голове крутились только слова свекрови, что у нее нет дочери. Неужели девочка умерла? Но Надя хорошо помнила, что слышала крик малышки, чувствовала, как ее положили ей на грудь. Она помнила, что родила. Что с дочкой, хоть и семимесячной, все было хорошо. Ей даже доктор сказал, что все будет хорошо. И врач в психиатрической больнице ей сказала, что дочку забрала бабушка. Неужели что-то случилось уже дома?
Надя встала, заставила себя встать с чемодана, на котором сидела уже очень долго, и пошла на остановку. Добралась до дома, где и упала на руки матери. Та зашлась, заплакала, запричитала, начала расспрашивать. Надя пыталась рассказывать про дочь, про Сережу, про Регину Владимировну, про психушку, и было непонятно, то ли она бредит, то ли говорит правду. Пришлось вызвать врача, и Надю опять положили в больницу, на этот раз с воспалением легких.
Надя просыпалась утром и уже не помнила, где она — то ли в роддоме, то ли в психушке, то ли в Москве, то ли уже дома. На попытки вспомнить, восстановить в памяти хоть какие-то детали у нее уходили все силы, и она опять забывалась в мутном сне. Она открывала глаза и видела перед собой маму, которая сидела рядом и плакала. Иногда ей казалось, что на месте мамы сидит Регина Владимировна и говорит, что у нее, Нади, больше нет дочери и что Сережа нашел себе другую женщину. Тогда Надя начинала всхлипывать, вздрагивать, метаться по кровати так, что приходилось звать медсестру. Наде вкалывали успокоительное, и она затихала, а когда просыпалась вновь, то видела папу, который гладил ее по руке. А ей казалось, что это Сережа, и она опять начинала стонать и плакать, и опять приходилось звать медсестру. Та говорила Надиным родителям, что их дочь все-таки придется перевести в психиатрическое отделение.
Надя тяжело шла на поправку — не боролась за жизнь, не цеплялась. Даже врачи разводили руками — должна, должна была уже поправиться, а не хочет.
Пока Надина мама плакала, глядя, как ее единственная дочь угасает, испаряется, улетает, а Надин отец держал ее за руку, потому что не знал, что ему делать, из экспедиции вернулся Сережа и застал ту же картину, от которой убегал. Регина Владимировна носилась с внучкой, вся кухня была заставлена ковшиками с отварами, кашками и прочими малопонятными жидкостями. Сережину комнату Регина Владимировна превратила в полноценную детскую. Там стояла кроватка, пол оказался застлан старыми покрывалами, на которых были разбросаны погремушки, так что и не ступить.
— Мам, а где Надя? — спросил Сережа, осторожно, как по минному полю, пробираясь в свою квартиру, которую он не узнавал. Повсюду висели детские ползунки, сушились пеленки, стояли тазики с замоченными вещами.
— Домой уехала, бросила дочь и уехала, — ответила Регина Владимировна. — А ты чего ждал? Вышла из психушки, забрала вещи и умотала.
Сережа открыл шкаф, все еще не веря в то, что это происходит с ним, но мать не врала. На вешалках не было Надиных платьев, в коридоре не висело ее пальто, исчезли и ботиночки на квадратных каблучках. Не было Нади. Испарилась. Исчезла.
— Ты руки помыл? — спросила Регина Владимировна.
— Помыл, — покорно ответил Сережа.
— На, подержи Леночку, мне нужно ее кроватку перестелить.
Регина Владимировна сунула сыну девочку, которая уже была похожа на обычного ребенка. Сережа взял ее на руки. Леночка, недолго подумав, заплакала, оказавшись на чужих, незнакомых руках.
— Как же ты ее держишь? — подскочила Регина Владимировна. — Кто ж так держит? Все, иди, не мешай, мне ее уложить надо.
Регина Владимировна засюсюкала над Леночкой.
Сережа ушел на кухню, не зная, что ему делать — где спать, что есть, как помыться? И главное — что делать с Надей? Ехать за ней? Возвращать?
Он долго рылся в телефонной книжке, пока не нашел номер Надиного телефона в Тобольске. Позвонил, уйдя в ванную, сидя на унитазе и разглядывая замоченные в мыльном порошке детские вещички и висевшие у него над головой пеленки в цветочек.
— Тобольск вызывали? Говорите! — прокричала в трубку телефонистка.
На том конце провода ответил Надин папа. Сережа даже не успел ничего спросить. Тесть даже не кричал, он стонал, рычал и извергал в трубку проклятия. Его можно было понять — врачи сказали, что у Нади неутешительные прогнозы: организм отказывается бороться, и потом все равно придется переводить ее в психиатрию. Надин отец сказал зятю то, что должен был сказать: «Никогда больше сюда не звони», — и положил трубку.
Сережа сидел на унитазе, пока мать не вывела его из ступора.
— Ты там чего? Мне еще стирать! — постучалась она в дверь.
Спал Сережа в комнате матери, которая перебралась в детскую, чтобы вставать к Леночке.
Регина Владимировна не так уж далеко была от истины. Все-таки она хорошо знала жизнь. Получалось, что она даже не врала Наде, а говорила чистую правду. В последней экспедиции у Сережи действительно появилась женщина. Впрочем, они были у него и в прошлых экспедициях, но фрагментарно, случайно, не так, как эта, последняя, Наталья. Сережа влюбился в нее, но это была другая любовь. Не такая, как к Наде. Они были совсем разными. Наталья была пожестче, покрепче, потвердее внутри и снаружи. Сережа попадал в ее руки, в ее дом и чувствовал себя маленьким мальчиком, вокруг которого крутится мир, а он — центр этого мира. И если бы не Надя, он бы, не задумываясь, женился на Наташе. А еще лучше, оставил бы все как есть — в Москве Надя, о которой он должен был заботиться, а здесь — Наташа, которая заботилась о нем.
Но Наташа к этой истории не имеет отношения, если только опосредованное. Так случилось, что Регина Владимировна случайно попала в точку, взяв с потолка другую женщину, случилось, что Сережа чувствовал свою вину перед Надей. Случилось то, что случилось, и изменить ничего было нельзя.
Регина Владимировна, несмотря на заботу о внучке, от своего плана не отступала. Она выписала невестку из квартиры, что было достаточно просто, и начала готовиться к своей главной битве — лишению Нади родительских прав. Сына она ставить в известность не собиралась и только ждала, чтобы Сережа опять уехал в экспедицию.
Надя же в своем Тобольске выкарабкалась вопреки всему. Ее выписали из больницы «практически здоровой». Она ходила на работу в музейчик, приходила домой, пила чай, таблетки и уходила в комнату. Все так же куталась в одеяло, мерзла и никак не могла согреться. В глазах была такая тоска, что у ее мамы холодело сердце.
— Ну что ты так мучаешься, поезжай в Москву, — наконец сказала она.
Надя посмотрела на мать и заплакала.
Потребовалось еще три месяца, чтобы Надя собралась с силами и поехала в Москву. Как сомнамбула, она добрела до своего бывшего дома, поднялась на третий этаж и позвонила в дверь.
— Что ты сюда приперлась? Ты здесь больше не живешь! Убирайся, чтобы глаза мои тебя не видели! Выписала я тебя! Все по закону! — кричала Регина Владимировна.
Надя молчала. Слова бывшей свекрови для нее ничего не значили. Она слышала, как в комнате плачет девочка — плачет громко, требовательно. Значит, жива ее дочь. Не умерла. Значит, Надя не сошла с ума. И дочь не умерла. Все хорошо.
Надя остановилась в гостинице и утром опять поехала к своему бывшему дому. Она стояла поодаль и смотрела, как Регина Владимировна играет с внучкой на детской площадке. Услышала, что дочку зовут Леночка. И долго проговаривала про себя — «Леночка, Леночка». Сережу Надя так и не увидела — видимо, он опять был в отъезде.
Надя вернулась домой, не зная, что ей делать в Москве.
Регина Владимировна после неожиданного приезда невестки развела бурную деятельность. Очень вовремя вернулся из экспедиции сын, погруженный в ту, экспедиционную, жизнь.
— Тебе надо с Надей развестись, — объявила ему Регина Владимировна.
— Как развестись? — не понял Сергей.
— Так же, как женился. Подавай на развод и на лишение материнских прав.
