— А что, давайте, — тут же согласился Данросс. — Но здесь мы обычно спорим не на деньги, а просто на шары.
— Черта с два, играя в гольф, я буду спорить на свои «шары». Данросс рассмеялся:
— Может, однажды и придется. Мы здесь обычно спорим на полдюжины шаров для гольфа, что-нибудь в этом духе.
— Британцы считают, что спорить на деньги плохо, Иэн?
— Нет. Как насчет пятисот с каждой стороны, а команда победителя получает все?
— Американских долларов или гонконгских?
— Гонконгских. Среди друзей должны быть гонконгские. Для начала.
Ланч подавали в столовой совета директоров на девятнадцатом этаже. Это был угловой зал в форме буквы «Г» с высоким потолком и синими портьерами, пестрыми голубыми китайскими коврами и широкими окнами, из которых был виден Коулун, взлетающие и садящиеся в аэропорту Кай-Так самолёты и открывался вид на запад — до островов Стоункаттерз и Цинъи, и дальше, на часть Новых Территорий. На величественном старинном дубовом столе, за которым могли разместиться двадцать человек, были разложены подставки для приборов и изящное столовое серебро, расставлен лучший уотерфордский хрусталь[67]. Шестерых присутствующих обслуживали четверо молчаливых, вышколенных официантов в черных брюках и белых тужурках с вышитым гербом «Струанз».
Когда Бартлетт с Данроссом вошли, уже были поданы коктейли. Кейси, как и все остальные, пила сухой мартини с водкой. У одного Гэваллана был двойной розовый джин. Бартлетту, хотя он не успел ничего заказать, сразу подали хорошо охлажденную банку пива «анвайзер» на серебряном подносе эпохи короля Георга.
— Кто вам сказал? — восхитился Бартлетт.
— От «Струана и компании», — объявил Данросс. — Мы знаем о ваших предпочтениях. — Он представил гостя Гэваллану, де Виллю и Линбару Струану, принял бокал шабли со льдом и улыбнулся Кейси: — Как дела?
— Прекрасно, спасибо.
— Прошу прощения, — обратился Бартлетт ко всем остальным, — но мне нужно кое-что передать Кейси, пока не забыл. Кейси, позвони, пожалуйста, завтра Джонстону в Вашингтон и выясни, с кем нам лучше всего поддерживать контакт в здешнем консульстве.
— Хорошо, конечно. Если не удастся связаться с ним, я попрошу Тима Диллера.
Любое упоминание имени Джонстон значило «как продвигается сделка?». Ответ «Диллер» означал «хорошо», «Тим Диллер» — «очень хорошо», «Джонс» — «плохо», «Джордж Джонс» — «очень плохо».
— Прекрасно, — улыбнулся ей в ответ Бартлетт, а потом повернулся к Данроссу: — Красивый зал.
— Он соответствует.
Кейси усмехнулась, поняв подтекст.
— Встреча прошла очень хорошо, мистер Данросс. В результате выработано предложение для вашего рассмотрения.
«Как это по-американски — взять и вылезти со всем этим. Ну никакого такта! Неужели она не знает, что о делах говорят после ланча, а не до него?»
— Да. Эндрю рассказал мне в общих чертах, — ответил Данросс. — Не хотите ли ещё выпить?
— Нет, спасибо. Думаю, что в этом предложении затронуты все вопросы, сэр. Нужно ли ещё что-нибудь пояснить для вас?
— Думаю, конечно, будет нужно, со временем. — В душе Данросс, как и всегда, умилился этому «сэр». Это слово употребляют в разговоре многие американки, и зачастую не к месту, обращаясь к официантам. — Мы вернемся к вашему предложению, как только я его изучу. Пиво для мистера Бартлетта, — добавил он, ещё раз пытаясь отложить разговор о бизнесе на потом. Затем обратился к Жаку: — Ça va?[68]
— Oui, merci. A rien. Пока ничего.
— Не переживай, — сказал Данросс. Вчера любимая дочка Жака с мужем попали в ужасную автомобильную аварию. Это случилось во Франции, где они проводили отпуск, и Жак ещё точно не знал, что произошло на самом деле. — Не переживай.
— А я и не переживаю. — Снова это галльское пожимание плечами, скрывающее всю безбрежность тревоги.
Жак приходился Данроссу двоюродным братом и работал в «Струанз» с сорок пятого года. На войне ему пришлось несладко. В сороковом он отослал жену с двумя маленькими детьми в Англию, а сам оставался во Франции. До окончания войны. Вступил в отряд партизанов-маки, потом была тюрьма, смертный приговор, побег и снова партизанский отряд. Недавно ему исполнилось пятьдесят четыре. Сильный кареглазый мужчина с мощной грудью и грубыми руками, покрытый множеством шрамов, он был всегда спокоен, но мог разозлиться, если его выводили из себя.
— Вас устраивает эта сделка в принципе? — продолжала Кейси. Данросс вздохнул про себя и полностью сосредоточился на ней.
— Возможно, у меня будет контрпредложение по некоторым незначительным пунктам. В то же время, — решительно добавил он, — вы можете исходить из того, что в целом она приемлема.
— О, прекрасно, — сказала довольная Кейси.
— Здорово. — Бартлетту тоже было приятно это услышать, и он поднял свою банку с пивом. — За успешное заключение сделки и большие прибыли — для вас и для нас.
Они выпили. Остальные, заметив в поведении Данросса признаки надвигающейся грозы, размышляли, в чем могут заключаться контрпредложения тайбаня.
— Много времени потребуется, чтобы нам завершить все это, Иэн? — спросил Бартлетт, и все услышали это Иэн. Линбар Струан даже неприкрыто вздрогнул.
К их изумлению, Данросс лишь ответил:
— Нет, — словно подобная фамильярность была в порядке вещей, и добавил: — Не думаю, что адвокаты накопают что-либо непреодолимое.
— Мы встречаемся с ними завтра в одиннадцать, — вставила Кейси, — мистер де Вилль, Джон Чэнь и я. Мы уже получили от них предварительное исследование... там все в порядке.
— Доусон — хороший специалист, особенно по налоговому законодательству США.
— Кейси, может, нам следует вызвать нашего налоговика из Нью-Йорка? — предложил Бартлетт.
— Конечно, Линк, как только мы будем готовы. И Форрестера. — Она повернулась к Данроссу: — Это глава нашего подразделения по пенопласту.
— Хорошо. На этом мы закончим говорить о делах до ланча, — сказал Данросс. — Правила дома, мисс Кейси: никаких дел за едой, это очень вредно для пищеварения. — Он подозвал Лима: — Мы не будем ждать мастера Джона.
Мгновенно ниоткуда материализовались официанты. Они выдвигали кресла для присутствующих, расставляли отпечатанные карточки с именами, обозначавшие место каждого, на серебряных подставках и разливали суп.
В меню был суп, рыба или ростбиф и йоркширский пудинг, на выбор, из гарнира — отварная фасоль, отварной картофель и морковь. К супу предлагалось шерри, к рыбе — шабли, к ростбифу — кларет. На десерт — бисквиты с шерри и взбитыми сливками. Портвейн и сыры.
— Вы надолго приехали, мистер Бартлетт? — спросил Гэваллан.
— Насколько потребуется. Однако, мистер Гэваллан, мы, похоже, собираемся надолго установить деловые связи, поэтому, может быть, вы отставите эти «мистер Бартлетт» и «мисс Кейси» и будете называть нас Линк и Кейси?
Гэваллан не сводил глаз с Бартлетта. Ему хотелось сказать: «Видите ли, мистер Бартлетт, мы здесь предпочитаем не торопиться с такими вещами: это один из немногих способов отличать друзей от знакомых. Для нас имена — дело приватное. Но раз тайбань не стал возражать против вашего „Иэн" — ужас как странно звучит, — ничего поделать не могу».
— Почему бы и нет, мистер Бартлетт? — вежливо ответил он. — Не вижу необходимости настаивать на церемониях. Верно?
Жак де Вилль, Струан и Данросс хмыкнули про себя при этом «мистер Бартлетт», отметив, как искусно, используя то, что ему пришлось принять против воли, Гэваллан поставил американцев на место и вынудил их потерять лицо, чего ни тому, ни другому никогда не понять.
— Спасибо, Эндрю, — поблагодарил Бартлетт. Потом добавил: — Иэн, позвольте мне нарушить правило и задать ещё один вопрос до начала ланча: вы сможете закончить к следующему вторнику?
Токи в зале тут же потекли в обратном направлении. Лим и остальные слуги замерли. Все взгляды обратились на Данросса. Бартлетт подумал, что зашел слишком далеко, а Кейси была в этом просто уверена. Она наблюдала за Данроссом. На его лице не дрогнул ни один мускул, но выражение глаз изменилось. Все в зале понимали, что самому Тайбаню бросили вызов. Или давай действуй, или нечего и рот раскрывать. К следующему вторнику.
Все ждали. Молчание, казалось, повисло в воздухе. И продолжало висеть.
И тут Данросс нарушил его.
— Я дам вам знать завтра, — проговорил он спокойным голосом, так что роковой момент миновал, сотрапезники перевели дух, а официанты продолжили свою работу, и все ощутили облегчение. Кроме Линбара.
Он по-прежнему чувствовал выступивший на руках пот, потому что один знал про то, что связывало всех потомков Дирка Струана, — внезапный и странный, почти первобытный, позыв к насилию. И он видел: этот позыв чуть не выплеснулся наружу, почти выплеснулся, но не совсем. На сей раз он прошел. Но понимание того, что он есть и в любой миг заявит о себе, ужаснуло Линбара.
