Он гордится, что Алена — прирожденный лидер. Говорит, живи Алена во время Французской революции, стояла бы на баррикадах, во время гражданской войны была бы комиссаром, во времена комсомольских строек строила бы ГЭС.
Андрей Петрович думает, раз Алена — лидер, значит, она сильная. Но Ольга Алексеевна как историк партии больше про суть лидерства понимает. Как всякий лидер, Алена зависимая, зависит от своего самолюбия, тщеславия, зависит от своих решений. И личная жизнь у таких женщин проблематична, к примеру, Клара Цеткин рассталась с мужем из-за различного отношения к войне, она была против империалистической войны, а муж записался добровольцем в армию.
Андрей Петрович за Аришу боится, думает, — хорошо, что Ариша при Алене. А на самом деле боязно-то за Алену — разве общественный темперамент приносит женщине счастье? Да еще при такой-то красоте!
Слабая-то Ариша на самом деле сильная, такая сила, наверное, была у святых, от житейской суеты отрешенных. Ариша ничего не решает, ни на чем не настаивает, просто живет, производит доброту, как пчела мед…Андрей Петрович ничего про девочек не понимает…
— Я устала, я очень устала… — повторила за Аришей Ольга Алексеевна, прижав руку к груди.
Это правда, она очень устала. Устала от двойной лжи. Никто не должен обсуждать удочерение, люди должны привыкнуть говорить о Нине как об их дочери. А девочки не должны знать, что Нина их сестра…
Может быть, Андрей Петрович прав, не нужно было городить всю эту сложную конструкцию? Но Андрей Петрович сам любит повторять: «Лучше перебдеть, чем недобдеть». Любая лишняя нить может привести к той давней истории.
Ольга Алексеевна обняла своих трех дочек. У нее три девочки, три… От Ариши исходит нежность, успокоение, от Алены как будто током бьет, от Нины… ничего.
— Нина, надеюсь, ты все понимаешь правильно, — все это ради тебя, твоего будущего. А люди… что ж, — спросят и отстанут.
…Это был, конечно, абсурд — убеждать людей, что в семье Смирновых родилась одиннадцатилетняя дочь. Но Ольга Алексеевна не так уж была не права: люди спросят, удивятся и отстанут, сестра так сестра, кому какое дело. И, конечно, прекрасна была уверенность Ольги Алексеевны в том, что, как она захочет, так и будет.
О моей миссии.
Я поступила в театральный кружок для пятых-шестых классов. Кружок ведет актриса Каморная. Она, наверное, жена (не может быть, что однофамилица, потому что фамилия редкая) моего любимого артиста Каморного. Он не только мой любимый артист, он… глупо влюбляться в артистов? Да.
На поступлении нужно было прочитать басню Крылова. Я прочитала «Слон и моська». Меня приняли! Ура!
Ура! Ура! УРА!
Вообще-то, принимали всех.
Будем ставить «Снежную королеву». Я мечтала о роли Герды, или Маленькой разбойницы, или принцессы. Но на распределении ролей мне досталась роль слуги. Хорошо, что не оленя и не вороны.
Я не расстраиваюсь. Хотя, конечно, сыграть Герду было бы здорово, это ведь не просто девочка, а олицетворение верности и преданности.
Но у меня в этом кружке совсем другие цели. У меня МИССИЯ.
Моя миссия — чтобы в мире исчезла национальная рознь.
Не все люди понимают слова «так нехорошо», или «так нельзя». Но все люди понимают искусство.
Я покажу, что все люди одинаковые, все страдают, влюбляются, смеются. Тогда все поймут, что нельзя презирать человека, нельзя говорить презрительно «жидовка», «татарчонок», «армяшка» и др. Потому что от таких слов до убийства людей и детей по их национальности один шаг, совсем недалеко. Все в мире должны это понять, и можно начать с нашей школы.
Я буду делать инсценировку «Дневник Анны Франк».
Я сама напишу и сама сыграю Анну.
Уже написала Вступление. Я буду сидеть за столом (стол в центре сцены, чуть вправо, на столе книги, тетради и плюшевый мишка). Вступление будет читать мой голос за сценой, записанный на магнитофон. Читать надо очень просто, без выражения.
Вступление.
Дорогие потомки!..Вообще-то у меня нет потомков, потому что меня убили. Меня убили за то, что я еврейка.
Я хотела смеяться, целоваться, учиться в университете, и хорошо бы, если бы у меня были дети, мальчик и девочка. У меня даже могли быть внуки, это смешно и невозможно представить — у меня внуки! Когда меня убили, мне было 15 лет.
Я изучала историю, я читала газеты и слышала много разговоров о политике. Я понимаю, зачем Гитлер придумал уничтожить евреев. Для объединения нации ему нужен был враг, а евреи беззащитные, у них нет своей страны, нет армии. Я могу понять, зачем он это придумал.
Но я не могу понять, как взрослый человек может сказать девочке — я тебя сожгу, потому что ты недостойна жить.
Я до сих пор не могу понять — ЗА ЧТО МЕНЯ УБИЛИ?
А может быть, не надо этого вступления, что она жертва войны, а как-нибудь построить по-другому, начиная с Анны-девчонки и постипенно приближаясь к страшному концу. Сыграть живую девочку, а не только жертву войны. Надо будет поговорить с Каморной.
Что Анна жертва, должно быть понятно лишь в самом конце. Тогда действительно будет очень впечатляюще.
И в начале радостный, смешливый тон, постепенно переходящий в удивленный и тоскливый.
Я должна показать обычную девчонку.
Положительные свойства Анны
Доброта
Веселость
Готовность дать списать, отдать сладости Не может гадко говорить о вопросах пола Серьезно относится к дружбе очень откровенная
Отрицательные свойства Анны нетерпимость к матери не очень глубокие чувства не придает значения поцелую легкомысленность
Ну, значит, главная черта в характере Анны легкомысленность
Эта ее черта очень близка мне.
Анна хочет не обращать внимания на насмешки и придирки и поэтому закрывается в себе, и я тоже.
«А так как каждый артист должен создавать на сцене образ, а не просто показывать себя зрителю, то перевоплощение становится необходимым» Станиславский.
Это в большой степени ко мне относится, потому что у меня душевное сходство с Анной.
Но если я покажу себя, это будет никому не интересно. Мне надо показать не себя, а именно Анну, не заштриховывая те ее черты, которые мне не свойственны.
Станиславский подчеркивал, что «характерность — не внешняя сторона», но мне хочется все-таки на нее походить внешне, я ведь не артистка и, по-моему, тогда больше вживусь в образ. Можно сделать такую же прическу, как у нее на фотографии.
«Самой главной бедой в актерской игре является обозначение чувств вместо подлинного их наличия» Товстоногов.
Это особенно страшно для меня, ведь если я не увлеку зал, то надо мной просто будут смеяться.
Каморная все время твердит, что надо думать, о чем говоришь, а не увлекаться красотой голоса. А я хочу говорить красиво!
Хотя абсолютно верно. Я не должна быть «вдохновенным докладчиком своей роли» (Станиславский или еще кто-то, не помню).
Страшно — вдруг не получится?
«Ежели бессчастия бояться, то и счастья не будет»
Петр Первый.
* * *
Удалось ли Тане поставить на школьной сцене «Дневник Анны Франк»?.. Нет. «Дневник Анны Франк» был арестован Фаиной, и со школьной сцены не прозвучало: «Я до сих пор не могу понять — ЗА ЧТО МЕНЯ УБИЛИ?»
Таня стала задумываться, много писала, родители обеспокоились, спросили — о чем ты думаешь, что пишешь? Таня охотно показала им свою написанную до середины инсценировку, и отец запретил ей продолжать.
— Нет, — сказал Кутельман, сгибая пополам Танину тетрадку.
— Что, так плохо? Но я могу все переделать… — пробормотала Таня.
— Не надо переделывать.
— Что, ТАК плохо?.. — задохнулась Таня.
— М-м… нет. Я даже в некоторых местах растрогался… но…
Профессор Кутельман переглянулся с женой.
— Зачем подчеркивать все национальное? — сказала Фаина. — Мы прежде всего культурные люди, а наша культура русская. Разве Пастернак еврей? Он русский поэт. Он отказался войти в Антифашистский Еврейский комитет, сказал, что его отношение к фашизму не исчерпывается его еврейским происхождением… Пастернак прежде всего русский интеллигент.
Фаине хотелось считать себя русским интеллигентом, как Пастернаку, и «все национальное» казалось ей мелким, местечковым.
Профессор Кутельман объяснил дочери — еврейская тема слишком щекотливая. «Дневник Анны Франк» был издан, но — вот такая двойственность — можно было издать «Дневник», но нельзя ставить на школьной сцене, можно говорить об Освенциме, но нельзя об уничтожении евреев на Украине…
— Все, Таня, разговор окончен.
Таня повертела в руках потрепанную книжку.
— Но ее же убили… Я не хотела быть еврейкой, а теперь я хочу… Я ХОЧУ быть еврейкой, раз ее убили!
— Ты можешь быть еврейкой назло своей матери-антисемитке, — улыбнулся Кутельман, — но ты не должна выпячивать свое «хочу» в ущерб другим людям. Слово «еврей» не должно звучать со сцены. Тетя Фира — завуч, ваш классный руководитель, и она еврейка. Ты понимаешь? У нее могут быть неприятности. Ты хочешь, чтобы к ней начали придираться, вынудили уволиться?
