— Кинопрокаты и DVD-плееры, — добавляю я.
— Городские телефоны и автоответчики, — продолжает он.
— Газеты, — подхватываю я. — Настенные и наручные часы. Уверен, кто-нибудь сейчас разрабатывает девайс, с помощью которого мы могли бы автоматически знать время.
— Бумажные книги и библиотеки. Они исчезнут еще не скоро, но в конечном счете это все равно произойдет, так ведь? — Матео замолкает, наверное, думает о тех книжках про Скорпиуса Готорна, которые упомянул в своем профиле в приложении. — И нельзя забывать о животных, находящихся под угрозой исчезновения.
О них-то я как раз и забыл.
— Ты прав. Совершенно прав. Все проходит, всё и вся сходит на нет. Человечество в дерьме, чувак. Мы думаем, мы такие неубиваемые и вечные, потому что мыслим и можем о себе позаботиться в отличие от таксофонов или книг, но, держу пари, динозавры тоже думали, что вечно будут у руля.
— Мы не действуем, — говорит Матео. — Мы только реагируем, стоит нам осознать, что часики тикают. — Он показывает пальцем на себя. — Экспонат номер один.
— Думаю, потому мы следующие в списке, — говорю я. — И исчезнем раньше, чем газеты, настенные и наручные часы и библиотеки. — Вместе с Матео я пролезаю обратно через забор и оборачиваюсь. — Но ты ведь в курсе, что и городскими телефонами никто уже не пользуется?
ТЭГО ХЭЙЗ
09:48
Тэго Хэйзу не позвонили из Отдела Смерти, потому что он сегодня не умрет, но он никогда не забудет, каково это: видеть, как предупреждение о скорой смерти получает его лучший друг. Выражение лица Руфуса будет преследовать Тэго дольше, чем кровища, которую он видел в своих любимых фильмах ужасов.
Тэго и Малкольм все еще в полицейском участке. Они делят между собой камеру в два раза больше, чем их комната в интернате.
— А я-то думал, здесь будет вонять мочой, — вздыхает Тэго. Он сидит на полу, потому что скамейка шатается и скрипит при малейшем движении.
— Нет, только блевотой, — говорит Малкольм, кусая ногти.
Тэго планирует выбросить свои джинсы на помойку, когда доберется до дома. Он снимает очки и позволяет Малкольму и полицейскому на дежурстве расплыться перед глазами. Он так всегда делает, когда хочет дать остальным понять, что ему требуется тайм-аут.
Единственный раз, когда эта привычка Тэго реально выбесила Малкольма, был тот случай во время игры в «Карты Против Человечества». Тэго так никогда и не признался, что карта, которую он вытащил из колоды, шутливо обыгрывала тему самоубийства, отчего он вспомнил о навсегда покинувшем его отце.
При мысли о том, что Руфус жив и здоров, у Тэго болит шея.
Он часто подавляет свой нервный тик, потому что шея, дергающаяся каждые пару минут, не только доставляет ему неудобства, но и делает его в чужих глазах каким-то неприступным и буйнопомешанным. Руфус однажды спросил, каково это — сдерживать тик, и Тэго предложил Руфусу, Малкольму и Эйми задержать дыхание и как можно дольше не моргать. Тэго не нужно было проделывать это упражнение вместе с плутонцами, потому что он и так знал, какое облегчение их ждет, когда все они наконец вдохнут воздуха и моргнут. Его тик для него так же естественен, как дыхание и моргание. Но когда его шея дергается из стороны в сторону, Тэго чувствует тихий хруст и всегда представляет, что с каждым движением у него постепенно крошатся кости.
Он снова надевает очки.
— Что бы ты делал, если бы тебе сегодня позвонили?
— Наверное, то же, что и Руф, — буркает Малкольм. — Только вот приглашать на свои похороны бывшую девушку, парня которой я только что отмудохал, я бы не стал.
— Да, тут он точно лоханулся, — соглашается Тэго.
— А ты? — спрашивает Малкольм.
— То же самое.
— Ты бы… — Малкольм не продолжает. Сейчас совсем другая ситуация, не похожая на тот случай, когда Малкольм помогал Тэго преодолеть писательский затык. Тэго тогда работал над «Доктором на замену», а Малкольм постеснялся своей придумки про врача-демона, который носит на шее стетоскоп и читает мысли пациентов. Крутейшая была идея. То, что Малкольм хочет спросить сейчас, точно выведет Тэго из себя.
— Я бы не стал искать маму и пытаться узнать, как умер мой отец, — опережает Тэго.
— Но почему? Если бы я больше узнал о той мрази, которая спалила дотла мой дом, я бы полез в первую в своей жизни драку, — говорит Малкольм.
— Меня заботят только те люди, которые хотят быть частью моей жизни. К примеру, Руфус. Помнишь, как он нервничал и не хотел признаваться, что он бисексуал, потому что боялся, что мы не захотим с ним дальше жить в одной комнате, пускай нам и было так весело вместе? Вот этот парень точно хочет быть в моей жизни. А я хочу быть частью его жизни. Сколько бы ему ни осталось.
Тэго снимает очки и дает волю нервному тику.
КЕНДРИК О’КОННЕЛЛ
10:03
Кендрику О’Коннеллу не позвонили из Отдела Смерти, потому что сегодня он не умрет. Жизнь свою ему, возможно, и удастся сохранить, а вот работу продавца сэндвичей в кафе он уже точно потерял. Кендрик не снимает фартука, и плевать он на все хотел. Он выходит из кафе и зажигает сигарету.
Кендрик никогда не был везунчиком. Даже когда в прошлом году он нажил состояние после долгожданного развода родителей, прошло совсем немного времени, и удача вновь покинула его. Его мама и папа подходили друг другу не больше, чем детские ботиночки взрослой ноге; даже в девять лет от роду Кендрик это понимал. Мальчик многого тогда не знал о жизни, но сознавал, что между родителями нет любви, если папа спит на диване, а маме плевать даже на то, что ее мужа ловят на измене с какими-то молоденькими девчонками в Атлантик-Сити. (У Кендрика всегда были проблемы с сованием носа не в свое дело, и скорее всего он был бы куда счастливее, если бы меньше знал.)
Первые алименты на содержание ребенка подоспели как раз вовремя, потому что Кендрику были жизненно необходимы новые кроссовки: подошвы на старых расклеились спереди, и одноклассники безжалостно издевались над ним за то, что его кеды при ходьбе «просили каши». Открывались — закрывались, открывались — закрывались. Кендрик умолял маму купить «джорданы» самой последней модели, и она потратила на них три сотни долларов, потому что Кендрику «нужна была победа». По крайней мере так она сказала его дедушке по отцу, человеку жуткому, — однако к истории это не имеет никакого отношения.
В своих новых кроссовках Кендрик чувствовал себя настоящим трехметровым великаном, пока четверо парней под метр восемьдесят не напали на него и не украли обновки прямо с ног. Из разбитого носа шла кровь, идти домой в одних носках было неприятно и больно, но все исправил тот парень в очках, который достал из рюкзака упаковку бумажных платочков и снял с себя кроссовки. Снял и отдал Кендрику, просто так, ничего не попросив взамен. Кендрик больше никогда не видел того парня и имени его так и не узнал, но Кендрика все это и не заботило. Важнее для него было никогда больше не позволять никому надирать ему зад.
И вот тогда Дэмиен Ривас, в прошлом одноклассник Кендрика, который гордо бросил школу, помог Кендрику стать сильным. Ему понадобилась неделя занятий с Дэмиеном, чтобы научиться ломать запястье любому, кто осмелится на него напасть. Дэмиен отправлял Кендрика на улицу и, как свирепого питбуля, натравливал его на ничего не подозревающих старшеклассников. Кендрик подходил к жертве, давал в табло и одним ударом укладывал ее на землю.
Так Кендрик стал Королем Нокаута и продолжает быть им до сих пор.
Безработным Королем Нокаута.
Королем Нокаута, которому некого лупить, потому что его банда распалась, когда один из ее членов, Пек, нашел подружку и попытался зажить нормальной жизнью.
Королем Нокаута в королевстве людей, которые постоянно поддразнивают его наличием целей в жизни и просто сами напрашиваются, чтобы им дали в челюсть.
