Я поняла, что написала записку в тщетной надежде, что бумага передаст тепло моих рук, мою любовь и нежность, которые пропадают в электронной переписке, и он позвонит…
Но Борис не появился.
Я получила деньги за перевод – бухгалтерия фирмы «Юниапекс», с которой я сотрудничала, оказалась, к моему приятному удивлению, чрезвычайно оперативна и пунктуальна. Накануне вечером я отправила по электронной почте оконченную работу, а уже на следующий день мне позвонили и уточнили, могу ли я приехать за гонораром или следует прислать курьера. «Правда, – сообщил мне извиняющийся женский голос, – курьер сейчас очень занят, поручений очень много, так что, возможно, придется ждать несколько дней…» Я заверила барышню, что мне совсем не сложно приехать. Мысль, что ради меня стали бы гонять курьера, одновременно и смутила меня, и придала какое-то чувство собственной значимости.
Подсознательно я все же всегда ожидаю подвоха от работодателей, хотя никогда не сталкивалась с прямым надувательством. Правда, достаточно часто я позволяла собой манипулировать: соглашалась на отсрочку платежа, меньшие суммы, не спорила, если в последний момент из моего гонорара вычитали налоги или что-то подобное…
Я с удовольствием выехала «в город» – последнюю неделю я не выбиралась за пределы своего района. Забавно, что, поселившись на Гражданке, поездки в центр я стала называть «выездом в город», словно здесь – не город… Денег было не очень много, но вместе с остатком школьных отпускных они позволяли до– жить до начала осени и отдать долг Борису.
До первого сентября оставалось всего ничего, и я по-прежнему не имела никаких известий ни от Бориса, ни от Арсения. Тоска и отчаяние, захлестнувшие меня после возвращения из Швеции, сменились тупой апатией. Я поняла очень простую вещь: мы неразрывно связаны с Борисом. Я приняла свою любовь как данность, как крест. Он растворен для меня в каждом глотке воздуха, в каждой минуте радости, и я, независимо от своего желания, уже никуда от этого не денусь. Но эта глубочайшая внутренняя связь не приблизит меня к Борису – можно ощущать ее ежечасно, а прожить тем не менее всю жизнь порознь.
Не столько ради денег, сколько стремясь занять себя чем-нибудь, я взялась за еще один перевод для «Юниапекса», но не такой сложный и не слишком срочный. Кроме того, с приближением первого сентября бывать в школе приходилось почти каждый день: количество проблем, которые должна была решить именно я, росло как на дрожжах. Ничего, учитель должен быть универсальным специалистом… Да и мое душевное состояние оставляло желать лучшего, так что работа почти спасала меня.
Если бы делать было нечего я, наверное, не выдержала бы. Апатия порой переходила в нестерпимую тоску. Мне хотелось выть, рвать и метать. Я проклинала себя, свою неудачную жизнь, свою нелепость и никому ненужность.
Иногда я даже радовалась, что мы расстались с Борисом так быстро: чудес не бывает! Хуже было бы, если бы мы прожили вместе какое-то время, а потом он осознал бы, что я не подхожу ему, что рядом с ним некрасивая, толстая дура, а совсем не та, о ком он мечтал всю жизнь. Тогда мне было бы в сто раз больнее! Так что – к лучшему!
Однажды кто-то из преподавателей заговорил о проблемах подростков в семье, и завуч Светлана Анатольевна упомянула Арсения Ровенского. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Как бы так незаметно сбежать из учительской…
Как назло, завуч обратилась ко мне:
– Танечка, а ведь вы поддерживали контакт с семьей мальчика? Его отец приходил к вам весной… Да и с Арсением у вас, кажется, контакт наладился. Удалось ли вам повлиять на ребенка и на отношения в семье? – она поправила массивную роговую оправу очков.
– Как изменить неблагоприятную конфигурацию отношений, сложившуюся между ребенком и родителями, и в то же время не навредить, не внести слишком много своего… – изрекла школьный психолог, Елена Сергеевна, пока я подбирала слова для ответа.
Злорадствует, как мне показалось. У Елены Сергеевны, тучной, уверенной в себе дамы с постоянной кичкой на голове, вообще специфическое чувство юмора. Порой ее шуточки могут смутить строителя или солдата срочной службы… Правда, таковых в ее окружении не наблюдается и она изысканно ругается матом в присутствии себе подобных дам бальзаковского возраста.
«Не внести слишком много своего…» Дальше последовало что-то о том, что педагоги, как психотерапевты, – должны сначала решить собственные проблемы, иначе они будут делать это за счет слабых – учеников или клиентов.
Я почувствовала, что краснею.
– Да, я поддерживала контакт с Арсением, помогала ему по мере возможностей справиться с проблемами переходного возраста. Убеждала его вернуться к отцу и не бросать школу. Разумеется, с началом года он продолжит занятия, – я старалась говорить как можно спокойнее, почти равнодушно, но при воспоминании об Арсении, а значит, Борисе внутри у меня все сжалось, и к горлу подступил ставший уже привычным ком.
Неужели мне не кажется и они действительно смотрят на меня как-то особенно? Почему? Я уверена, что никто из коллег не знает о моем внеслужебном интересе к семье Ровенских! Или я ошибаюсь? Ехидство в словах коллег могло мне только почудиться – у страха, как известно, глаза велики. Но правда – разговор перешел на дачно-огородные дела. Я перевела дыхание и, как только представилась возможность, выскочила из учительской.
Надо купить новый костюм – к первому сентября. Правда, после подсчета наличных средств, идея покупки костюма показалась мне сомнительной, однако окончательно решило дело то, что я похудела (видимо, депрессия положительно влияет на фигуру) и большинство прошлогодних нарядов висели на мне мешком. Так что покупать костюм придется «по-любому» (нужно срочно пересмотреть Масяню – хоть какая-то радость), или, может, из экономии снова растолстеть? Все равно личная жизнь кончилась…
Но хождение по магазинам – прекрасная психологическая терапия. В Гостином дворе я как-то развеселилась. Перемерив кучу нарядов, я остановилась на бежевом брючном костюме и золотистой блузке, отлично смотревшейся с моими каштановыми волосами. Надев костюм в примерочной, я не захотела его снимать, попросила завернуть мою старую одежду и вышла на улицу в обновке.
Настроение мое улучшилось, тоска на время отступила и лишь легкая грусть напоминала мне, что в такой хороший день я не могу, как прежде, позвонить Борису и поделиться своей радостью. Мимо меня текла ленивая летняя толпа. Загорелые красавицы, поддерживаемые под локоток своими спутниками с могучими шеями, фланировали по Невскому, и было не– ясно, то ли одни и те же девушки ходят туда и обратно, то ли следующие так похожи на предыдущих. Я разглядывала прохожих, придумывая, какая может у них быть жизнь, куда они спешат и кто ждет их дома.
Еще я купила мороженое. Продавщица, отсчитывая мне сдачу, вдруг поправила волосы каким-то очень характерным жестом, чрезвычайно знакомым… Господи, кто же так делает? Вспомнила – Тамара, моя троюродная сестрица! Как же я забыла ей позвонить после приезда! Она может обидеться, и я хотела ей подарить одну из кукол Пеппи.
Можно позвонить Тамаре прямо сейчас. Кукла у меня, по случайности, оказалась с собой, я вечно таскаю в сумочке небольшой склад – «а вдруг пригодится». Я достала мобильный, и кузина ответила сразу же.
– Тома, привет. Я вот вернулась из Стокгольма несколько дней назад, могли бы встретиться.
В конце концов, «несколько дней» – понятие растяжимое…
– О, дорогая, ты обо мне наконец вспомнила! Какая честь. Несколько дней, говоришь? – Томка, конечно же, не упустила случая съехидничать.
– Ну Том, ты же знаешь, какой я тормоз… – попыталась я оправдаться.
– Да уж, – с удовольствием подтвердила Тамара. – Ладно, давай подгребай ко мне на работу через полчаса, я заканчиваю скоро уже. Ща, только разберусь с одним клиентом – он перепутал сроки реализации консервов, а теперь считает, что мы тут крайние и будем платить неустойку…
Успею ли я доехать до офиса за полчаса, Тамару не заинтересовало. Ох, не встретить бы мне Бориса – он достаточно часто бывает у Томкиного начальника. Ладно, подожду тихонько в скверике, не буду заходить в контору.
Я подъехала к Тамариной работе и внимательно оглядела стоянку; знакомого серебристо-зеленого джипа не было. К счастью? К сожалению?
Тамара уже вышла из дверей, поднялась по ступенькам и выглядывала меня по сторонам, близоруко щурясь.
Прежде чем подойти к сестре, я несколько секунд наблюдала за ней. Все-таки о семейном сходстве говорить не приходится, и дело даже не только во внешности и манере одеваться… Одета кузина была, кстати сказать, как обычно, весьма радикально: очень короткая юбка и блестящая блузка с глубоким декольте. И каблуки чуть выше обычного (обычного для Томки, а не для простых смертных). В вырезе блузки поблескивали и позвякивали цепочки и бусы – я уже говорила, Тамара обожает бижутерию и способна носить несколько комплектов одновременно…
