- Новый ковер, - поясняет Дэнвер. - Способен выделять ядовитый формальдегид вплоть до двух лет после того, как его постелили.
Брэнди говорит:
- Как мне знакомо это чувство.
* * *
Получалось так, что если промежность Мануса не губила мужчин, то Манус сидел, развалясь, в здании суда на свидетельской скамье, и рассказывал, как обвиняемый приблизился к нему в эдакой угрожающей, показной, публично-мастурбаторской манере, и попросил закурить.
- Как будто, глядя на меня, сразу подумаешь, что я курю, - жаловался Манус.
Трудно сказать, какие именно нравы он больше защищал этой фразой.
После Санта-Барбары мы поехали в Сан-Франциско и продали "Фиат Спайдер". А я все время писала на бумажных салфетках:
"наверное, твоя сестра в другом городе. она может быть где угодно".
В гасиенде в Санта-Барбаре мы с Брэнди нашли бензедрин, декседрин, старый куаалюд, сому и немного капсул диалоза, который оказался размягчителем кала. И какой-то крем "Солакин Форте", который оказался отбеливателем для кожи.
В Сан-Франциско мы продали "Фиат Спайдер" и часть наркоты, и купили большой красный "Настольный врачебный справочник", чтобы не воровать больше бесполезные размягчители кала и кожные отбеливатели. В Сан-Франциско старики повсюду продавали роскошные особняки, набитые лекарствами и гормонами. Мы раздобыли демерол и дарвоцет-N. Не какие-нибудь слабенькие пятидесяточки дарвоцета-N. Брэнди прекрасно отдохнула, когда я пыталась устроить ей передоз большими 100-миллиграмовыми колесищами дарвоцета.
После "Фиата" мы взяли напрокат большой "Севилль" с убирающимся верхом. Между собой мы звали друг друга детишками Зин.
Я, значит, была Компа Зин.
Дэнвер был Тора Зин.
Брэнди - Стелла Зин.
Именно в Сан-Франциско я пустила в ход тайную гормональную терапию для Дэнвера, чтобы уничтожить его.
Детективная карьера Мануса начала выдыхаться, когда уровень задержаний упал до одного в день, потом до одного в неделю, потом до нуля, потом на нуле и остался. Беда была в солнце, в дублении кожи, и в том факте, что он старел и уже стал известной приманкой: никто из бывалых, которых он забирал раньше, теперь не приближался к нему. А молодые просто считали его староватым.
Так что Манус немного раздался в стороны. Больше и больше "Спидо" становились ему малы, что, опять же, хорошо не смотрелось. Начались требования заменить его новой моделью. И вот теперь ему пришлось заводить беседы. Общаться. Быть забавным. По-настоящему работать над тем, чтобы встречаться с парнями. Развивать в себе образ; и все равно парни помоложе, те немногие, что не сбегали, едва завидев его, молодые парни все равно отказывали, когда Манус предлагал им прогуляться в кусты или под деревья.
Даже самый озабоченный юноша, обшаривающий взглядом всех вокруг, отвечал:
- Ой нет, спасибо.
Или:
- Сейчас я хочу побыть один.
Или, еще хуже:
- Отвали, старый пердун, пока я не позвал легавого.
* * *
После Сан-Франциско, Сан-Жозе и Сакраменто мы подались в Бино, и Брэнди превратила Дэнвера Омелета в Чейза Манхэттена. Мы мотались туда-сюда повсюду, где удавалось найти сколько нужно наркоты. Деньги Эви могли и подождать.
Перенесемся в Лас-Вегас, и Брэнди делает Чейза Манхэттена Эберхардом Фэйбером. Мы едем в "Севилле" по проливу Лас-Вегаса. Все эти спазмы неона; красные фары движутся в одну сторону, белые - в другую. Лас-Вегас выглядит, как должны смотреться по ночам райские кущи. Мы ни разу не поднимали верх в "Севилле", за все две недели пока он у нас был, ни разу не поднимали верх.
Пересекая пролив Лас-Вегаса, Брэнди сидит на багажнике, взгромоздив задницу на крышку, с ногами на заднем сиденье, одетая в эдакое облегающее платье без бретелек из парчи металлического окраса, - розовое как горящая сердцевина дорожных огней, с украшенным драгоценностями корсажем и отцепляемой длинной пелериной из шелковой тафты, с дутыми рукавами.
Она смотрится так хорошо, что Лас-Вегас, во всем своем ослепительном сиянии, казался всего лишь набором фирменных модных аксессуаров Брэнди Элекзендер.
Брэнди поднимает руки, обтянутые длинными розовыми оперными перчатками, и берется завывать без слов. А отцепляемая длинная пелерина шелковой тафты с дутыми рукавами берет и отцепляется.
И уплывает в лас-вегасский поток машин.
- Сворачивай в объезд! - кричит Брэнди. - Эту пелерину нужно утром вернуть в "Баллок".
После того, как детективная карьера Мануса покатилась под откос, нам приходилось ежедневно работать над собой в тренажерке, иногда даже по два раза в день. Аэробика, укрепление, питание, все играет роль. Он был культуристом, если это значит лакать питательные коктейли прямо из миксера над мойкой по шесть раз на день. Потом Манус начал заказывать почтой такие плавки, которые в нашей стране не купишь: маленькие мешочки на завязках и микрофиламентные технологии; он натягивал их сразу по нашему возвращению из тренажерки, а потом бегал за мной и спрашивал, не сильно ли его задница плоская на вид?
Если бы я была голубым парнем, не считала бы я, что ему нужно подрезать лобковые волосы? Не кажется ли мне в роли педика, что он слишком отчаявшийся? Слишком отчужденный? Достаточно ли у него широкая грудь? А может - слишком широкая?
- Не хочу, чтобы парни принимали меня за тупую коровищу и не больше, - говаривал Манус.
Не смотрелся ли он, ну, слишком педиком? Голубым нравятся только те, кто косит под натуралов.
- Не хочу, чтобы парни считали меня большой пассивной жопой, - говаривал Манус. - Не должно казаться, будто я тут же шлепнусь на месте и дам себя пялить кому ни попадя.
Манус оставлял после себя кольцо сбритых волос и бритвенного крема вокруг стока ванной, а я, значит, должна была чистить.
Всегда на заднем плане маячила мысль о том, чтобы вернуться на должность, где в тебя стреляют посторонние, стреляют преступники, которым нечего терять с твоей смертью.
И могло статься, что Манус ловил какого-нибудь пожилого туриста, который случайно забрел в плиточно-прогулочную часть Вашингтон-Парка, но в большинство дней начальник участка донимал его тем, чтобы начать подготовку молодой смены.
В большинство дней Манус выпутывал серебряно-металлическую тигровую полоску плавок-бикини на завязках из узловатой кучи в его ящике для нижнего белья. Он втискивал задницу в это маленькое ничто из заплатки в форме буквы А, и разглядывал себя в зеркало: сбоку, спереди, сзади, - потом сдирал их, и я находила очередной оставленный на кровати маленький мертвый комочек звериной расцветки. Были полосы зебры, потом полосы тигра, пятна леопарда, потом рысь, пантера, пума, оцелот, - пока его время не истекло.
- Это мои счастливые бикинчики-талисманы, - говорил он мне. - Ну, скажи честно.
И вот это самое я для себя продолжала считать любовью.
Сказать честно? Уже не знала, с чего и начать. Так давно не пробовала.
После Лас-Вегаса мы взяли один из эдаких семейных фургонов. Эберхард Фэйбер стал Хьюлеттом Паккардом. Брэнди одела длинное белое хлопковое платье-пике с открытыми боками на ремешках и юбкой с высоким разрезом, который совершенно не шел ко всему облику штата Юта. Мы остановились и попробовали на вкус Великое Соленое Озеро.
Вот именно это было очень нужное и стоящее дело.
Я постоянно писала на песке, писала на пыли в салоне машины:
"может, твоя сестра в другом городе".
Писала:
"на, возьми еще викодина".
Как раз после того, как Манус не смог разыскивать парней, подходивших к нему за сексом, он и начал покупать порножурналы "парень-на-парне" и ходить по гей-клубам.
- Расследование, - сообщал он.
- Можешь пойти со мной, - говорил он мне. - Но не стой слишком близко, я не хочу выдать себя неверным знаком.
После Юты Брэнди в городе Бьют превратила Хьюлетта Паккарда в Харпера Коллинза. Там, в Монтане, мы взяли напрокат "Форд Проуб", и Харпер вез меня, вдавленную в заднее сиденье, и через каждый миг Харпер повторял:
- Мы идем на ста десяти милях в час.
Мы с Брэнди только пожимали плечами.
Скорость ничего не значит в огромном краю вроде Монтаны.
"может, твоя сестра вообще не в соединенных штатах", - написано помадой на зеркале в ванной мотеля в Грейт-Фоллз.
И вот, чтобы сохранить Манусу работу, мы ходили по голубым барам, я сидела одна и говорила себе, что у мужчин по-другому, другие принципы привлекательности. Манус флиртовал, танцевал и посылал напитки каждому, кто вызывающе смотрелся. Манус проскальзывал к табурету у стойки по соседству с моим, и шептал уголком рта:
- Не могу поверить, что он с тем парнем, - говорил он.
Манус кивал мне самую малость, показывая, с каким именно парнем.
- На прошлой неделе он отказался провести со мной день, - шипел Манус на выдохе. - Я не понравился, а этот паршивый светленький кусок дерьма, выходит, лучше?
