— Молчи, телка, че орать-то, все равно мы с тобой одни в доме, — пробормотал парень.
Сашка поняла — это новый охранник, она его видела внизу, он сегодня заступил на дежурство первый раз. Видно, его забыли предупредить, что ее нельзя трогать. Ни Юрик, ни Витек даже не заходили к ней в комнату. Юрик почти все время дремал перед телевизором, а Витек без конца пытался шутить, когда она спускалась вниз, на кухню, ей даже стало нравиться посмеиваться над ним и его дурацкими, но беззлобными шутками. Она привыкла к этому и перестала днем закрываться в своей комнате, а сегодня долго проспала и не закрылась на ночь, хотя что его могло остановить и днем?
— Идиот, убирайся, тебе разве не сказали, что ты должен выполнять все мои требования, иди на свое место! — резко сказала она.
Его только разозлили эти слова, напрасно она так себя повела с ним.
— Щас я те покажу, где мое место, — он изловчился смачно поцеловать ее в губы, потом, придерживая ее одной рукой, другой начал расстегивать свои джинсы.
Сашка вытерла мокрый от его слюны рот. Она никак не могла выскользнуть из-под него, совсем ослабла за последние дни, ее трясло от страха и отвращения.
— Уйди, уйди, я тебя прошу, — она уже плакала и все пыталась его оттолкнуть.
— Щас уйду, я быстро, сделаю дело и уйду, — этого кретина уже ничто не могло остановить.
Сашка лежала перед ним совершенно голая, полотенце он давно отбросил. Она заорала во весь голос, продолжая отталкивать его. Парню это не понравилось, он влепил ей оплеуху, перстень на его руке сильно рассек ей губу.
— Не ори, дура!
— Помогите! — она кричала, не переставая, чувствуя во рту солоноватый вкус крови.
— Заткнись, я сказал! — он резко двинул ее кулаком в бок.
Сашка подавилась криком. От страха и бессилия у нее стучало в висках, она совершенно ничего не видела в темной комнате и, уже не надеясь ни на что, продолжая упираться в его грудь обеими руками, почувствовала, как сильно колотится его сердце… «Остановись! Остановись!» — потребовала она, не задумываясь, машинально, и тотчас, мгновенно, увидела его сильное, большое сердце, втягивающее и выталкивающее кровь, как насос, мысленно взяла его обеими руками и изо всех сил сдавила. Автоматически она и в самом деле сжала свои руки, впилась при этом ногтями в его кожу. Сердце было таким здоровым, крепким, упругим, никак не хотело останавливаться, прошло несколько секунд, а оно продолжало биться, трепыхаться. От страшного напряжения у нее зазвенело в голове, и вдруг там словно лопнула какая-то струна, девушка потеряла сознание. Она уже не почувствовала, как охранник удивленно замер, прислушиваясь к себе, но продолжая по инерции прижимать ее одной рукой, потом охнул, скатился на пол. Сашка лежала без сознания и не слышала, как он хрипел и стонал.
Рыжий кот с белым пятном вылизывал лапы и поглядывал на нее слишком осмысленным взглядом. «Ну вот, опять…» — промяукал, не открывая рта. Сашка позвала его, но говорящий котяра спрыгнул на пол и ушел. Она очнулась от холода, в комнате чуть посветлело, наверно, было часов пять или шесть, она в Москве так рано никогда не просыпалась. Нет здесь никакого кота, опять приснился… Так явственно, что не поймешь, сон это или нет… За окном было серо, тихо шелестел по стеклам нудный осенний дождь. Она лежала обнаженная, ноги совсем замерзли, хотела закутаться, потянула одеяло из-под себя, но вдруг разом вспомнила ночные события, резко села, от этого движения голова у нее закружилась, хотела снова лечь, но тут же увидела на полу у кровати давешнего здоровенного парня, охранника, она даже не знала, как его зовут. Он лежал неподвижно, удивленно глядя остекленевшими глазами в потолок и обеими руками держась за грудь, под носом темнела засохшая струйка крови. Что с ним? Без сознания, что ли? — Сашка не могла понять. Осторожно дотронулась до его щеки — твердая и холодная… Мертв?! Девушка в ужасе закричала и вскочила, кинулась судорожно одеваться и, кое-как натянув футболку и джинсы, бросилась из комнаты. От слабости ее качнуло, и она не попала в дверной проем, сильно стукнулась плечом о косяк двери. На середине лестницы вдруг вспомнила о запертой наружной двери и вернулась. Дотрагиваться до мертвого было страшно. Потоптавшись, все же наклонилась над лежащим парнем, от слабости ее снова качнуло, и она стукнулась лбом о ребро кровати. Потом осторожно пошарила в его карманах, нашла ключи и уже более спокойно оглядела насильника: джинсы были расстегнуты, и его бледно-голубая плоть выглядывала наружу… Она схватила свою сумочку, куртку и пошла прочь.
В такую рань, к тому же в такую погоду, в любом дачном поселке было бы совершенно пусто. Сашка огляделась: разнообразные, но все очень большие и все недостроенные дома скрывались за высокими кирпичными заборами, — огораживались тут в первую очередь. Она не представляла, в какую сторону ей идти, потом заметила вдали слабый свет фар проехавшего автомобиля и пошла туда. Идти по размокшей земле было скользко, асфальта здесь еще не было, на кроссовки быстро налипла глина. Саша все шла и шла вдоль бесконечных глухих заборов, вернее, тащилась, после небольшого прилива энергии, появившегося утром, опять наступил спад, и она еле переставляла ноги. За одним из заборов раздался лай сторожевых псов, его подхватили собаки на других участках, но ни один сторож не выглянул, вокруг все так же было пусто. Дождь стекал по волосам, попадал за шиворот короткой куртки, встречный косой дождик полностью промочил спереди ее джинсы.
Выйдя на шоссе, она увидела автобусную остановку неподалеку и пошла к ней, там села на скамью под навесом и принялась ждать. Ее кроссовки были так залеплены грязью, что цвет стал неразличим. Подобрав щепку, Сашка кое-как очистила их, потом вспомнила, что не причесывалась сегодня, достала расческу и попыталась привести себя в порядок. Ее тяжелые гладкие волосы даже не сильно спутались, только сейчас совершенно промокли, как после душа. Вскоре подошел автобус. Она спохватилась: а есть ли у нее деньги? Но в сумке нашлась мелочь, а в кармане лежала небольшая пачка купюр — плата за лечение Надежды Николаевны, лысый не обыскивал ее и не отобрал эти проклятые доллары… Сашка прошла на последнее сиденье — в пустом салоне сидели только кондуктор и с нею рядом старушка. Беглянка смотрела на дождь за окном, потом вдруг вспомнила ту расстегнутую ширинку, начала тихонько смеяться и уже никак не могла остановиться… Она положила руки на спинку переднего сиденья, опустила на них голову и продолжала вся трястись от странного, надрывного смеха, изо всех сил стараясь только, чтобы не слишком громко… Потом осознала, что уже не смеется, а плачет…
Автобус подъехал к станции метро, ей надо было здесь выйти, и она вышла, собрав все силы, но идти дальше, до метро, не смогла, села на скамье. Рядом сидели две старушки, неторопливо обсуждали какую-то свою подругу. Бабульки болтали, как школьницы… К остановке подошел толстый дядька в плаще и шляпе, покосился на сидящих и встал рядом с Сашкой. Он все топтался и поглядывал на нее. Явно хотел, чтобы она уступила ему место. Сашке было неловко сидеть, когда пожилой человек стоит рядом, но встать не могла, сил совершенно не было, она бы просто упала. Толстяк принялся в упор смотреть на нее. Девушка хотела уж извиниться и объяснить ему, что плохо себя чувствует, но не успела. Он вдруг сам сказал ей:
— Встань-ка, ишь, расселась… Молодежь пошла, сама не догадывается, дылда, старшему уступить место!
Ее как будто толкнули, она даже качнулась, так отчетливо ощутила волну его агрессии. У нее перехватило дыхание.
— Тебе, тебе говорю! Чего уставилась?
Сашку словно окружило плотное облако неприязни, она стала задыхаться и как утопающий, пытаясь глотнуть воздух, глотает воду, так и она жадно вдохнула и …потянула его энергию. Теперь она уже видела всю его ауру, такую плотную, упругую, активную, злобную. Она душила ее, и Саше ничего не оставалось делать, как глотать, впитывать ее всей кожей. Мелькнула мысль: «Я же отравлюсь от его злобы…» Но злоба осыпалась как шелуха, не принеся ей вреда, и хотя морально она чувствовала себя отвратительно от такого отношения постороннего человека, но физически ей стало легче, и через несколько минут она поднялась.
— Садитесь, пожалуйста!
И вовремя это сделала, потому что мужик внезапно почувствовал себя плохо, он, наверно, никогда в жизни не испытывал такой слабости. Дядька плюхнулся на скамью и сидел, хватая ртом воздух.
Он не смог ничего сказать, сидел, пытаясь расстегнуть плащ. Старушки испуганно засуетились вокруг мужика, расстегнули верхнюю пуговицу его плаща, обмахивали лицо его же папкой. Сашка повернулась и пошла к метро. Черт, кажется, это из-за нее мужику плохо стало. Как так вышло? Она ведь не хотела ему навредить, просто почему-то стала задыхаться… Выходит, она чувствует чужое отношение к себе и, если оно негативное, испытывает удушье? Странно, никогда раньше, пока она жила дома, такого не было.
