— Спасибо. Договорились на пять, — Евгения Фоминична посмотрела на часы.
Уже пятый час. Надо бы привести себя в надлежащий вид — переодеться, подкраситься, хоть это и забавно в такие годы. Ее всегда потешали подобные ветхие кокетки. А вот, поди же… Недавно Сеид подарил французский косметический набор. Евгения Фоминична собиралась передарить его дочери, да все не было оказии. Ладно, Анька обойдется, наверное, сшибает на этих отпеваниях нестыдные деньги — народ мрет с таким энтузиазмом, словно ждал, когда власть возьмут демократы, чтобы потерять последнюю надежду на приличное существование…
Евгения Фоминична придвинула к зеркалу банкетку, села и достала бархатную коробочку с косметикой. Интересно, откуда у Сеида деньги на такой недешевый подарок? Говорит, что подрабатывает на рынке, приглядывает за электрохозяйством и холодильной установкой. Но что-то не особенно верилось. Вряд ли на зарплату электрика можно особенно разгуляться…
Забранный в старинную красного дерева раму серебристый овал зеркала проявил лицо пожилой женщины. Гладкая, не по годам, смугловатая кожа набухала мешочками под серыми глазами. На ровный, чуть выпуклый лоб падала прядь льняных волос с нитями седины. Когда-то вздернутый носик — предмет гордости Евгении Фоминичны — слегка загнулся вниз. И все равно выглядел мило над пухлыми, не по возрасту, губами, с чуть приспущенными уголками большого, волевого рта. Аккуратные уши проглядывали из-под прически, помеченные изящными коралловыми сережками. Подарок мужа в день их серебряной свадьбы. Вскоре после которой муж внезапно скончался.
В былые времена Евгения Фоминична ловко справлялась с косметикой. С годами навык пропал. И торчание перед зеркалом с вытаращенными глазами ее раздражало. Да еще и веки щипало от черной туши на ресницах. «Ну, форменная дура! — попрекнула она себя. — Придет Наум и увидит форменную дуру! Да пошел он к черту, этот Наум! Буду я еще себя малевать. Он и сам похож на старый матрац!»
Она вытащила из шкафа любимый бирюзовый костюм с белыми воланами на воротнике. Поднесла к окну и придирчиво рассмотрела. В этом костюме особенно рельефно рисовалась грудь. «Бывшая грудь!» — хмыкнула Евгения Фоминична раздраженно… Какого рожна Наум с такой истовостью названивал, напрашивался в гости? Да и какие могут быть гости в наше время?! Нахальный бездельник-старик. Она дала ему визитку из вежливости. Ну, может… не только из вежливости — хотелось и похвастать. Его Роза за всю свою жизнь — прости Господи! — добилась лишь сального кухонного фартука. Это вовсе не повод напрашиваться в гости! Да еще ввалится со своей собакой! Наверняка прихватит собачонку… Может, не поздно позвонить ему, сказать, что разболелась голова?! Она почувствовала неприязнь к Науму Бершадскому. Просто какую-то злость…
— Женечка! Какая вы у нас красивая! — Лаура заглянула в комнату.
— А все твой муж со своей косметичкой, — буркнула Евгения Фоминична.
— Неправда. Вы ею и не пользовались, я вижу.
— А ресницы?
— Ну только чуть-чуть. В этом костюме у вас… такая фигура!
— Была когда-то, — с тайным удовольствием обронила Евгения Фоминична. — Ну… Что он там не идет, мой гость?!
— Еще нет пяти, — ответила Лаура. — Да и кто приходит ровно?!
— Только короли! — засмеялась Евгения Фоминична.
Нюма не был королем. Он уже минут десять топтался у подъезда дома Жени Роговицыной, поглядывал на часы и мучительно соображал — явиться ли точно в условленное время или чуть опоздать? Вообще этот визит вызывал тягостные вопросы. Первый вопрос: идти вообще в гости или нет? Даже после того, как они договорились по телефону! Второй вопрос: что надеть? Не являться же шаромыжником? Да и голову помыть не мешало, а тем более постоять под душем. Что, в отсутствие горячей воды, являлось проблемой. Третий вопрос: как прийти с пустыми руками? У Самвела в шкафу стояла бутылка вина. Просить ее, значило вызвать подозрение. А учитывая появление в жизни Самвела «мамы-бабушки» шмендрика, просьба о вине заранее обречена на отказ. Конечно, можно бы и купить, но сама мысль о «вино-водочной» очереди вгоняла в страх. Люди занимали очередь с ночи — ради бутылки водки или двух бутылок «сухого» в одни руки. Дрались, лезли по головам к заветному окну в магазине. Сколько раз Нюма наблюдал эту картину… А если прихватить пару банок «сгущенки»?! Эту идею Нюма вынашивал почти двое суток, деля мучительные раздумья между сгущенным молоком и пачкой сахарного песка…
И вот, решив все эти вопросы, он маялся перед подъездом дома на улице Скороходова. В его руке томились три гвоздики, завернутые в газету «Смена». А взор следил за минутной стрелкой, повергая Нюму в томительное состояние ожидания. В четверть шестого он стеснительно вошел в подъезд… Даже нажимая кнопку звонка, Нюма задавался вопросом — для чего он затеял этот визит? И не шмыгнуть ли обратно в кабину лифта?!
Дверь квартиры приоткрылась, и в проеме показалась моложавая особа в ярком домашнем халате.
— Проходите, проходите! — голос ее прозвучал с уже знакомым кавказским акцентом.
— Я к Жене, — проговорил Нюма и добавил: — К Евгении Фоминичне…
— Знаем, знаем, — кивнула особа.
— Наум?! — прервал ее хрипловатый голос завзятой курильщицы. — Долго ты ко мне добирался. Сорок лет и пятнадцать минут!
— Ну… такая точность, — подхватил смешливую интонацию Нюма. — Так ведь транспорт отвратительно ходит, сама знаешь.
— И цветы принес? — Евгения Фоминична покачала головой.
— Да, вот, — Нюма неуклюже протянул газетный кулек.
— О, сегодня у нас гвоздичный день! — довольным тоном проговорила Евгения Фоминична. — И не знала, что Наум такой ухажер.
— Ты многого не знаешь, — радовался Нюма, что угадал с подношением.
В блеклых глазах Жени вспыхнули голубоватые искорки. Словно магической силой отсылая память Нюмы в далекие пятидесятые годы…
— Если ты, Женя, на пенсии, то я вообще…
— Мафусаил, — подсказала Евгения Фоминична, помогая стянуть куртку с плеч гостя. — Ну, Наум… В костюме ты молодой Мафусаил. Мафусаильчик!
— Правда?! — с детской наивностью Наум похлопал ладонями по накладным карманам серого костюма.
— Особенно мне нравится этот хлястик! — язвила Евгения Фоминична. — Словно наш Мафусаильчик только вернулся из школы.
Лаура громко захохотала.
— Другого у меня нет, — буркнул растерянно Нюма.
— И не надо! — не удержалась Евгения Фоминична. — Глядя на тебя в этом костюме, я чувствую себя школьницей…
Она мягко подхватила локоть гостя и шагнула к дверям своей комнаты.
— Женя, долму давать? — вопросила Лаура.
— Не сразу же! — бросила через плечо Евгения Фоминична. — Кстати, Наум, это Лаура. Она с мужем живет у меня. Приехали из Еревана.
Нюма обернулся и кивнул.
Евгения Фоминична прикрыла за собой дверь и подвела Нюму к креслу. Сама же пристроилась на диване у окна.
Нюма огляделся. Просторная комната была полна добротными надежными вещами — шкаф, кресла, массивный стол на узорных ножках, портьеры, бронзовая люстра с фарфоровыми подвесками, несколько картин в темных рамах, множество старинных вещиц за стеклом горки…
— Наум, Наум… Ты, словно маклер, оценивающий жилплощадь, — засмеялась Евгения Фоминична, — взгляни на меня. Я специально вырядилась в честь нашей встречи.
— Да, да, — Нюма ловил себя на том, что избегает смотреть на хозяйку дома, точно знает о какой-то давней обоюдной вине. — Какое неожиданное имя — Лаура…
— Армяне нередко носят подобные имена… Гамлет, Офеля, Марксэн — Маркс-Энгельс… Я часто бывала там в командировке…
— У меня тоже живет армянин. Самвел. Только он из Азербайджана… Бежал от этого ужаса…
— Вот, вот… И мои так же. Только ее муж — азербайджанец. Они бежали уже из Армении… Просто сумасшедший дом! Соседи требовали, чтобы Сеид отдал им Карабах! Соседи, с которыми годами жили бок о бок. Знаешь, как на Кавказе! Это не то, что у нас. Они там все как братья были. И вдруг… В голове не укладывается…
— Вот, вот… И с Самвелом такая же история, — вздохнул Нюма. — Давно они к тебе приехали?
— В восемьдесят восьмом. Четыре года живут.
— И Самвел в восемьдесят восьмом…
— В год, когда умерла Роза, — произнесла Евгения Фоминична.
— Да, — Нюма пожал плечами.
— А чему ты удивляешься? Мы столько лет были самыми близкими подругами. Хоть и не виделись… институтское братство… не все еще поумирали.
— Да. В восемьдесят восьмом, — уклонился Нюма. — Наша дочь, Фира, сдала ему комнату… Вскоре Роза и умерла.
Они помолчали. Из глубины квартиры слышался стук посуды, шум воды…
— Кажется, нам не очень повезло с дочерьми, — обронила Евгения Фоминична и воскликнула: — Слушай, как ты справился со своей штаниной? Сам зашил? И, кстати, где твоя прелестная собачка? Думала, что ты явишься ко мне с собачкой…
