Месье Тот расхохотался и произнес примерно следующее (его слова в точности я воспроизвести не могу ввиду их излишней резкости):
– Ваши регбисты – не мужчины, а недоразумение, и, судя по всему, ходят в розовых юбочках и на высоких каблуках.
20 часов,
внизу, бокс 6
Гектор, шесть лет, травма головы. Видно, придется подлатать скальп. При моем появлении у него сработал рефлекс, как у собаки Павлова: слезы, вопли. Какой догадливый мальчик! Сразу понял, что я не конфеты продаю.
Наверное, следовало найти к нему подход. Но я слишком устал, чтобы напрягаться… Он меня ненавидел, да и я в тот момент не был уверен в том, что обожаю его вместе со всеми его выкрутасами.
Подоспела Брижит. И пошло-поехало: смех, шутки, щекотание под мышками, подражание разным звукам и голосам животных.
– Ну-ну! Иго-го! Мяу-мяу! Хрю-хрю! Бе-е-е-е!
Дитя успокоилось.
– Ух-ух! Фьюить-фьюить! Р-ррррррр-гав-гав-гав! Ме-е-е-е!
Наша медсестра – мастер отвлекающих маневров. Она задала вопрос, после которого все сразу же изменилось:
– Кто твой любимый супергерой?
Он ответил не задумываясь:
– Тор.
Будучи фанатом американских комиксов, я не разделял его мнения:
– По сравнению с Халком в гневе он гроша ломаного не стоит!
Начался спор о том, кто кого уложит, если они встретятся. Брижит удалилась со сцены, на прощание хлопнув меня по плечу: мол, миссия выполнена. Мальчишка утих, я спокойно наложил швы, обсуждая с ним комиксы. Моя коллега – просто чудо.
Однажды вы заболеете. Такое непременно случается с каждым из нас. Вам будет страшно? Это нормально. Не волнуйтесь, в больницах и кабинетах врачей полным-полно таких женщин и мужчин, и они вас ждут.
Однажды со мной случится крупная неприятность. Захлебнусь в стакане воды, страшно вывихну лодыжку, получу ожог третьей степени на Сретенье (фламбировать блины, полив их ромом, – очень опасное занятие).
Я хотел бы, чтобы меня привезли в такое же место, как то, где мне встретились эти мужчины и женщины. Они сберегут меня для человечества.
Они помогли моей матери произвести меня на свет. Год за годом, каждую ночь они начеку. Спасают, лечат. Они всех охраняют.
21 час,
внизу, бокс 3
Я осматривал месье Аримана семнадцати лет. Вторичное инфицирование раны: рука красная, горячая, лоснится и жутко воняет.
Что-то в этом юноше меня смущало, мне было как-то не по себе. Пора заканчивать с ужастиками. Любой киноман сказал бы, что месье Ариман словно пришел из последнего фильма Уэса Крэйвена с примерно таким названием: “У холма есть глаза, и они косят”.
В его взгляде было определенное кокетство. Как говорила моя бабушка, “одним глазом он следит за чайником на плите, а другим будто предупреждает: “Осторожно, злая собака!” (Никогда не понимал, что это значит, но бабулю обожаю!)
Парень сообщил:
– У меня была кошка припадочная. Спряталась куда-то, я ее искал, а она меня, дура, тяпнула. Ну я ее и урыл.
У него было какое-то нехорошее выражение лица, когда он это говорил, злое и глупое. Будь у него побольше извилин, он бы, может, выучил язык жестов, чтобы рассказать глухонемым, как это круто – слышать.
Я, маленький мальчик из страны Заботливых Мишек, задал наивный вопрос:
– ТЫ УБИЛ КОШКУ?!!
– Ну да, эта поганка мне руку разодрала! А я ей башку разнес. Булыжником.
Mea maxima culpa, я люблю ближнего своего, но на сей раз ради блага человечества стал молить ББЗ (бога бактериального заражения), чтобы он:
• замедлил действие антибиотиков;
• сделал так, чтобы в аптеке вместо анальгетиков пациенту выдали плацебо;
• в следующей жизни превратил Аримана в мышь;
• провел в жизнь закон о безусловном запрете браков между двоюродными братьями и сестрами…
Антуан де Сент-Экзюпери написал: “Знаешь, отчего хороша пустыня? Где-то в ней скрываются родники”[35].
Бывают пустыни, где копать приходится слишком глубоко…
21 час с небольшим, у меня в голове
Добро и зло – понятия относительные. Первое, что я усвоил в своей профессии, это что мы не знаем, почему люди такие, как есть. Думаешь, что разбираешься в них, распределяешь их по категориям: мерзавцев – в одну сторону, хороших – в другую. Шеф Мегафон против Фабьенн. А на самом деле все сложнее, потому что в дело вмешивается жизнь. Мы никогда не будем продуктом случайности. Никто нарочно не выбирает, становиться ему негодяем или нет: жизнь сдирает с нас человечность, и порой довольно безжалостно.
На пятом этаже, в отделении неврологии, заместителем заведующего отделением работает месье Ахура. Мы впервые встретились три года назад. Ни намека на улыбку. Не человек, а айсберг! Пришлось прибегнуть к ОПП (оружию против придурков): я ему улыбнулся.
Меня отправили стажироваться в другое место, потом спустя несколько месяцев я вернулся в эту больницу практиковаться в паллиативной медицине. В коридоре я столкнулся с месье Ахурой. Он не изменился: я бы скорее научился танцевать танго на Эмпайр-стейт-билдинг, чем заставил его улыбнуться. Я достал мое ОПП.
Однажды ночью, около трех часов, по “скорой” мне привезли месье Ахуру. Жар и рвота. Медицинская карта толщиной с энциклопедию. Операции, осложнения, серьезные лекарства и т. п.
Я отнесся к нему очень внимательно.
Эту истину, которая подтверждается день за днем, я тоже открыл в больнице: люди редко бывают откровенно злыми, гораздо чаще – глубоко несчастными.
Теперь, когда я встречаюсь с ним в коридоре, он мне улыбается. Я ему тоже. И никто из нас себя не принуждает. Он знает, что я знаю.
Я спрятал ОПП в шкаф, а вместо него достал оружие против несчастья. Впрочем, боеприпасы к нему те же…
22 часа,
бокс 4
Уточнение: наверное, все же существуют плохие люди. Или неисправимые.
Женщины, которых бьют, похожи на море. Они приходят и уходят, как прилив и отлив, потом снова возвращаются, но большинство из них не в состоянии разорвать узы, связывающие жертву с изувером.
Почему?
Из-за любви: да, можно любить чудовище, притаившееся под личиной обычного человека. Часто из страха. Ради соблюдения приличий: “У нас дети, и пока что они живут с нами”. Все еще на что-то надеясь: “Он изменится, станет таким, каким я его когда-то полюбила”. Из сочувствия: “Он несчастный человек”. Из-за заниженной самооценки: “Я же полный ноль!”
Женщины, которых бьют, похожи на волны: у нас они разбиваются, затем катятся назад, гонимые условностями и чувством долга. Иногда больше не возвращаются:
• если сумели наконец взорвать плотину и вырваться на волю. Это хорошо;
• если разбились о скалы и превратились в морскую пену, как сказочная Русалочка.
У меня была пациентка – темноволосая, худенькая, невысокая. Казалось, другие ее заботят куда больше, чем она сама… Волна, которую я назвал Викторией.
Три этапа:
1. Месяц назад. Она попала в руки моих коллег, Фроттис и Анабель. Их женская жизнь, как и профессиональная, только началась.
К ним на прием пришли Виктория и ее сожитель, двадцать один год и двадцать три года соответственно. Она поступила с травмой лица, он – с травмой руки.
Фроттис занималась юной дамой. Правый глаз у пациентки заплыл, речь была бессвязной. Упала с лестницы, ударилась об угол шкафа… В общем, путалась в показаниях.
Анабель осмотрела юного господина. Перелом правой кисти, пострадали две пястные кости, зато говорил четко: “Я стукнул по двери. – И, ухмыльнувшись, добавил: – Сильно стукнул. Несколько раз”.
Виктория отказалась подавать иск. “Я его разозлила, сама виновата, он больше не будет”.
Он твердил одно и то же с косой ухмылкой: “Я вышиб дверь”.
2. Две недели назад. Новое избиение, и снова она попала в больницу. Перелом запястья, все тело в синяках. На приеме она плакала и объясняла, что виновата во всем сама и он это сделал ради ее же блага, потому что нельзя быть такой дурой.
Я попытался с ней поговорить, но напрасно: попробуйте успокоить женщину, вздрагивающую при малейшем вашем движении…
В тот день, окрестив ее Викторией, я надеялся, что начертал у нее на лбу счастливый знак. Такая первобытная магия: “Нарекаю тебя Викторией, и с этой минуты у тебя появится достаточно сил, чтобы уйти от мерзавца, который норовит расколоть твою голову, как скорлупу ореха”.
3. Сегодня ночью. Пациентка лежала на носилках в коридоре. Ее лицо до того раздулось, что его под опухолью было не различить. Это лицо напоминало подгнившую картофелину: белое, зеленое, синее. И все мыслимые оттенки красного.
