Мурка о подвиге своем не знает. Пришла, и все. Ах, умела бы говорить — рассказала бы, где обтрепали ей ухо, где оставила кончик хвоста, где состоялись любовные встречи — округлость тела и размеренная походка обещают появление в доме котяток. Год путешествия. Мурка шевелит ушами, поглядывая с подоконника на воробьев, на машины. Щурится. Воспоминания?
Очень возможно — «иногда она вздрагивает во сне и вскакивает, как по тревоге». Тепло в доме и хорошо — коврик под телевизором, рыба на ужин. Но есть теперь в биографии Мурки удивительный год, год полной свободы, и великое странствие с великой целью: домой, домой!
Мурка собственной персоной.
Фото автора. 2 ноября 1989 г.
(Окно в природу)
В Ситке этот госпиталь знают все. И все ему помогают. Одни жертвуют деньги, другие приходят ухаживать за больными. Пациенты тут необычные — попавшие в беду орлы.
Белоголовый орел — символ Соединенных Штатов. Когда-то он был широко распространен. Но сначала ружье, потом разрушения среды обитания резко снизили численность птиц. Последний удар нанесли химикаты. ДДТ, попадая в организм птиц, нарушал кальциевый обмен — орлы клали яйца с тонкой скорлупкой, в гнезде они разрушались, не давая потомства.
Сейчас применение ДДТ в Америке запрещено. Но численность орлов в сорока девяти «нижних штатах» не возрастает — на всем огромном пространстве обитает несколько сот птиц.
Орлы по-прежнему царствуют лишь на Аляске — пятьдесят тысяч. Орлов тут видишь повсюду.
Глубокой осенью со всей Аляски орлы слетаются пировать в юго-восточную часть штата на речку Челкет. Вода в этой речке не замерзает. Лососи идут в нее на нерест, и орлы, надо думать, уже тысячи лет знают об этой обильной зимней столовой. С первым снежком они слетаются на Челкет. Их тут так много, что издали большие деревья кажутся унизанными воробьями. Кончился рыбоход — орлы разлетаются по Аляске, собирая где живность, где падаль.
Все живое может попасть в беду. И орлы попадают. Один схватил огромную рыбу и не мог с ней подняться с воды — ветром ему заломило крыло, повредило сустав. Другой в поисках пищи попал в капкан, поставленный на пушного зверька, долго бился, обессилел и обморозился.
Случаются столкновения орлов с автомобилями, с проводами электролиний. А в прошлом году в числе многих птиц орлы стали жертвой разлитой на море нефти. Хватая с воды добычу, орлы загрязняли перо и теряли возможность летать. Их находили на берегу жалкими, дрожащими от холода, ко всему равнодушными.
Часть орлов удавалось спасти на месте. Их отмывали от нефти в специальных лечебницах. А птиц травмированных со всей Аляски самолетами отправляют в Ситку. Лечебница для орлов существует тут десять лет. Большинство доставленных сюда птиц в природе неизбежно погибло бы. Тут же лекарства, помощь хирургов, а главное — милосердный уход ставят птиц на крыло. «Требуется много хлопот и терпения.
Пациенты наши не понимают, что мы творим благо. Лечение для них — новая боль. И на благодарность мы не рассчитываем, — рассказывает Джерри Дэн, бизнесмен по торговле замками и главный опекун госпиталя. — Зато какая радость для всех нас увидеть птицу снова летящей».
В лечебнице мы застали восемнадцать орлов. Состояние у них было разное. Одни с любопытством разглядывали вошедших, другие сидели нахохлившись и равнодушно закрыли глаза.
Не всем орлам удается помочь. Одни умирают, другие годятся для жизни лишь в зоопарке. Но большая часть, обретая здоровье, обретает свободу. За десять лет ситкинский госпиталь выпустил на свободу около сотни орлов. Прежде чем птицу освободить, за ней наблюдают в пробных полетах под сеткой. И если видят: жизнеспособна — метят ее несмываемой краской и выпускают. «Для нас самая большая награда получить весточку: «Видели вашего орла с меткой». Значит, жив-здоров, значит, не зря старались».
Лечебница для орлов в Ситке — это не только помощь природе, это способ не дать душе зачерстветь в мире человеческой жизни.
Фото автора. 5 ноября 1989 г.
(Таежный тупик)
Слово «матушки» я слышал от Агафьи и Карпа Осиповича множество раз. Речь шла о каких-то глухих поселениях староверов на Верхнем Енисее. Кто-то жил там уединенно, оторванно от людей, и это Лыковых занимало и волновало. Постепенно дошли к Лыковым имена: матушка Максимила, матушка Надежда, еще какое-то имя. Все были монашками — «матушки». Молва о Лыковых достигла Верхнего Енисея, пришли оттуда приветы на Абакан. «Матушки знают про нас», — сказал незадолго до смерти Карп Осипович.
О возможности свидания с матушками в то время не помышлялось. Но после того, как Агафья летала на вертолете и самолете, после того, как поездом ездила к родственникам в Таштагол, свидание с матушками перестало казаться несбыточным.
В этом году в апреле Агафья прямо сказала, что летом намерена пробираться на Енисей. Трудности путешествия и особое ее положение в жизни, конечно, заботили, но остановить не могли: «Как-нибудь с божьей помощью…» Мы с Николаем Николаевичем Савушкиным готовы были ей помогать, но тут приспело путешествие на Аляску, и я сумел лишь кое-что разузнать о местах обитания матушек от туристов.
Большой Енисей сливается в Туве у Кызыла из двух горных рек. Одну из них, Каа-Хем, туристы давно облюбовали для спортивных плаваний на плотах и на лодках. Рискованное путешествие по порожистой быстрой воде дает острые ощущения и возможности видеть дикую, еще не затоптанную человеком природу.
Больших селений тут нет — редкие избы давно поселившихся староверов.
Московский инженер Олег Сергеевич Дерябин, припоминая у карты путь по реке, сказал, что был у матушек пять лет назад. «Маленький монастырь — семь женщин. Настоятельницу зовут Надежда. Уже старушка, но все хозяйство ведет исправно. У них там было две лошади, три коровы, куры, пасека, огород с картошкой, арбузами, помидорами, огурцами. Для горной Тувы это почти «мичуринство». Нас встречали приветливо. Угостили молоком, медом, попросили починить им сарай. Ночью, помню, разбужены были ударами в рельс. Пожар? Оказалось, настоятельница прогоняла медведя. Крошечный монастырь является осколком разоренного в этом крае после войны большого монастыря…»
Олег Сергеевич снова собирался в эти края. Погоревав, что не можем отправиться вместе, условились свидеться осенью. Договорились, если встретит на Енисее Агафью, всячески ей помочь.
И вот сидим у нас в редакции над картой Тувы. Олег Сергеевич находит точку на Каа-Хеме (Малом Енисее). «Тут я встретил Агафью. Чуть выше у глухой таежной избы спросил, не слыхала ль хозяйка о гостье. «Да, я, — говорит, — третьего дня с ней вот как с вами стояла. Она в монастырь приходила».
Монастырь был на месте. Настоятельница Олега Сергеевича узнала. Пожаловалась: «Все ветшает — сами стареем, и постройки поизносились. От пасеки осталось три улья. Одна корова осталась. Кормимся огородом».
Агафья гостила в монастыре три дня.
Встретили ее тут ласково. Все показали — молельню, хозяйство и огород. Рассказали, какими путями сюда пришли, и, конечно, внимательно слушали гостью, которой тоже было что рассказать. Три дня для знакомства было довольно.
Выяснилось: вера Агафьи со здешней не совпадала. Но от обычных «идеологических дискуссий» обе стороны воздержались. Проводили Агафью, как и встретили, дружелюбно, одарили гостинцами. «Она, как ребенок, — сказала мне настоятельница, — чистый ребенок…»
Гостевой якорь Агафья бросила у живущей на ручье Чударлык матушки Максимилы.
В здешнем селении десять изб. Живут тайгою, огородами, держат кур, скотину. Максимила тут служит духовным пастырем. К ней приходят со всеми бедами и заботами — посоветует и рассудит.
Река кормит рыбой, тайга — орехами и грибами.
Агафью встретила Максимила сердечно. Обнаружилось близкое сходство веры, да и возраст сближал. Какими были тут разговоры в течение трех недель, Олег Сергеевич выяснить не сумел. При нем решался главный вопрос: оставаться ли тут Агафье, а если уезжать, то одной или вдвоем с Максимилой? Вопрос этот был, судя по всему, главным в одиссее на Енисей. Агафья попыталась залучить жилицу в свою обитель на Абакане. Она явилась с подарками: двумя мешками картошки — вот, мол, какая родится в ее огороде. Картошку хвалили, дивились рассказу о богатствах леса на Абакане, однако согласиться оставить насиженное место Максимила не захотела, предложила Агафье поселиться на Енисее. Агафья с ответом не торопилась, но, пожив две недели, остаться наотрез отказалась: «Земля родит у вас плохо, кедрача почти нет, воздух негодный — я мерзну, задыхаюсь и кашляю».
