Она долго не решалась нажать на звонок, предчувствуя расплату за все свои шалости.
Она не ночевала дома. Она никому ничего не сказала. Она не просила разрешения, заранее зная, что ей откажут, да еще и обвинят во всех грехах человечества. От нее пахнет сигаретами и благовониями. Никого не будет волновать, что это чужие сигареты.
В конце-концов Мила все-таки решилась.
Мать уже давно не спала, она вообще всегда вставала рано.
— Явилась, — процедила она и пропустила Милу в квартиру. Больше она не сказала не слова. Ее молчание было хуже любой отчаянной ругани. Мила все бы отдала, чтобы Елена Ивановна кричала и топала ногами, но не тем она была человеком.
На столе девушка обнаружила завтрак, к которому даже не притронулась.
Елена что-то сооружала у плиты, делая вид, что дочери не существует.
— Прости меня, пожалуйста… — тихо заговорила Мила. Ее слова камнями горного обвала посыпались в пропасть. Она повторила еще раз, потом — еще один.
— Я не глухая, — холодно напомнила Елена Ивановна и соизволила обратить внимание на Милу.
— Прости… — снова зашептала Мила.
Женщина подошла к ней и внимательно заглянула ей в глаза.
— От тебя воняет куревом, — заметила она, резко и сильно ударила девушку по лицу. Она никогда раньше не позволяла себе этого. Мила сидела ошарашенная, словно ее только что облили ледяной водой.
— Потаскуха, — бросила Елена Ивановна и вышла из кухни, оставив девушку наедине с пылающим морем боли внутри и бесконечным чувством вины. За то, что она не была такой, какой ее хотели видеть. За то, что она хотела жить. За то, что она родилась на свет.
Тяжелые пыльные шторы на огромном окне были раздвинуты в стороны, и комнату наполнял яркий солнечный свет. Мила нежилась в нем, как в волнах теплого ласкового моря.
Никогда раньше она не любила долго лежать в постели, но с тех пор, как она стала женой Андрея, все изменилось. Они могли проводить так целые дни, не выбираясь из-под одеяла, разговаривая, смеясь, читая друг другу книги, занимаясь любовью. Такой счастливой Мила не чувствовала себя никогда.
— Не уходи, — сказала она хриплым после сна голосом, хватая пальцами воздух. Андрей собирался на работу.
— Я скоро вернусь… — улыбаясь, пообещал он и нежно поцеловал жену в висок, скрытый растрепанными светло-рыжими волосами. Мила потянулась как кошка и блаженно сощурилась.
— Я буду скучать! — пожаловалась она.
— Я тоже, — признался мужчина. Он кое-как пригладил растрепанные волосы, поправил воротничок рубашки и вышел прочь.
Мила еще некоторое время неподвижно лежала, раскинув руки и глядя в потолок, а после тоже стала одеваться и приводить себя в порядок, предчувствуя скорое появление матери. Одеваясь, она остановилась у большого старинного зеркала в раме из красного дерева и внимательно посмотрела на свое отражение. Глаза девушки, стоявшей по ту сторону амальгамы, сияли чистым и радостным светом летней листвы, в них больше не было холода и пустоты вечного одиночества, все морщинки на коже разгладились, даже цвет ее стал будто бы более здоровым. Ей казалось, что за спиной у нее два невесомых полупрозрачных крыла.
— Мила Худобина, — пробормотала она и приглушенно рассмеялась. Она не знала, почему ее так веселит это сочетание. Было в нем что-то радостное и естественное, но в тоже время до смешного нелепое.
В квартире было тихо: это говорило о том, что Андрей уже ушел.
Мила убрала постель, приготовила себе завтрак и стала дожидаться прихода Елены Ивановны. Не прошло и часа, как та незамедлила почтить девушку своим появлением.
Ее ужасно раздражала квартира Андрея, его старый полуразваленный дом, его вечный бардак, картины его отца («безвкусная мазня шизофреника», старинная мебель и разные эксцентричные штучки. В ее глазах Мила прочитала плохо скрытое желание выбросить всю эту рухлядь и затеять здесь капитальный ремонт.
— Ты опять что-то сожгла? — начала Елена Ивановна с порога. Мила засмущалась — она правда немного пережарила омлет, впрочем, немного было сказано слишком мягко.
Вести хозяйство и готовить она толком не умела, но собиралась научиться в скором времени.
— Надеюсь, у твоего Андрея есть деньги на домработницу? — сказала ее мать, натягивая принесенные с собой домашние тапочки. (Не ходить же в одних носках по этой грязи! А в этом доме никто не знает о существовании гостевой обуви.)
— Я думаю, что нет, — честно призналась Мила. Она налила своей гостье чаю, но та отодвинула от себя чашку, сказав, что не будет пить это пойло, уже не первой свежести заварки. Девушка все ждала, что мать скажет еще что-нибудь о том, что она совершенно не умеет заваривать мяту, хотя и училась этому с детства. Но ее гостью занимали другие мысли.
— Один плюс, — задумчиво произнесла Елена Ивановна, — я наконец-то могу сказать родне, что ты вышла замуж. Уже начинали думать всякое…
— Например? — заинтересовалась Мила. Она слышала много всевозможных гадких предположений на свой счет и готова была ничему не удивляться.
— Что ты чокнутая, — похоже, мать вспомнила о ее стихах. Это потрясение никак не могло забыться даже спустя много лет. Как часто девушка жалела, что в один из периодов, когда между ними воцарилось что-то вроде перемирия, она решилась немного открыть свою душу самому близкому человеку, показав ему свое творчество.
«А Андрею они нравятся!» — с гордостью подумала Мила. Это было главным для нее. В эту минуту она вдруг почувствовала себя очень смелой, ей захотелось показать, что она тоже человек и нельзя все время вытирать о нее ноги только потому, что она немного отличается от привычной Елене Ивановне морали.
Но она молчала.
— Ты, надеюсь, больше не пишешь эти ужасные вирши? — тем временем продолжала мать, — замужество — повод избавиться от подростковых глупостей…
— Нет, не пишу… — честно призналась Мила. Она давно ничего не писала, только потому, что чувствовала себя счастливой. Светлых и радостных стихов у нее не было, чаще всего строчки рождались у нее от сильной боли, которую некуда было выплеснуть.
— Вот и хорошо.
— А Андрею нравятся мои стихи, — набравшись смелости, заявила Мила и внимательно посмотрела Елене в глаза. Она изучала мать, словно видела ее в первый раз и с удивлением думала о том, что при всем внешнем сходстве, у них нет абсолютно ничего общего.
Мила ждала хоть какой-то реакции.
— Боже! — в конце-концов всплеснула руками Елена Ивановна, — как тебя угораздило прочитать это мужчине?! Хочешь, чтобы он счет тебя ненормальной и бросил? Кому захочется возиться с…
— Он любит меня такой, какая я есть, — перебила ее Мила с жаром и откинулась на спинку стула. Квартира Андрея как будто успокаивала девушку, помогая ей сдерживать бушевавшие эмоции. Ароматы, скрип паркета, старые вещи, блики света из окна, обнимали ее за острые плечи и шептали в уши: «скоро она уйдет… потерпи немного… Ты больше не принадлежишь ей. Она не может находиться здесь вечно…»
— Глупая, наивная девчонка, — вздохнула мать, встала с места и стала нервно ходить по кухне, чувствовалось, что ей очень неприятно здесь находиться, — когда ты уже наконец-то научишься думать своей головой?! Ты думаешь, он тебя любит? Ты уверена в этом? Да он с тобой, только потому, что ты подсуетилась и привязала его к себе супружескими узами. Твой Андрей из тех, которые не любят ответственности, с него вполне хватило бы немного поразвлечься с тобой, пользуясь твоей наивностью!
— Не надо, пожалуйста, — взмолилась Мила, — ты не знаешь Андрея. Он не такой. Он правда любит меня. Я не заставляла его на себе жениться!
Она говорила правду, хотя в ней и была некоторая доля лжи. Мила действительно боялась, что он уйдет от нее, что для него все не так серьезно, как ей хотелось бы, как для нее. Она прекрасно понимала, что ребенок или брак — единственный способ удержать его рядом с собой, но если первого она ужасно боялась, на второе вполне можно было решиться.
Мила не умела давить на людей, как это делала мать. Но она умела давить на жалость.
Андрей видел, как сильно она стала зависима от него, как тяжело ей расставаться с ним каждый раз, в каком психозе она пребывает, стоит ему ненадолго исчезнуть. Он не смог жить со страхом, что она просто возьмет и покончит с собой в один из дней самого черного отчаяния. И он захотел спасти ее от самой себя. Большего и не нужно было.
— Все они «не такие», — усмехнулась Елена Ивановна, оторвав девушку от собственных мыслей, — до первой секретарши. Не такие женщины нужны твоему Андрею, как ты!
— Такие, как я… никому не нужны, — пробормотала Мила. Не нужно было быть очень сообразительной, чтобы понимать это. Ее мужа окружали совсем другие представительницы прекрасного пола — красивые, смелые, самоуверенные. Закомплексованная рыжая девчонка, в двадцать лет не избавившаяся от подростковых комплексов, с ее суицидальными наклонностями и безумными стихами, едва ли достойная соперница этим кровожадным тигрицам.
