— Ну заходи.
— Не, давай лучше ты наружу. Посидим где-нибудь, отметим встречу.
Я наскоро собрался. Денег взял.
— Когда вернулся? — спросил его.
— Позавчера.
— Задержали тебя что-то.
— Да, мог бы и месяц назад. Ну да ладно, позади всё.
Суровый такой был, хоть и хотел казаться весёлым.
— Наел ты личико, — сказал ему.
— Да уж, — ответил. — С армейских харчей раздувает.
— «Через две», — смеялся я, напевая. — «Через две зимы…»
— Полтора года служил, — говорил он. — Полтора…
Тогда промежуток был в два-три призыва, когда на полтора года брали.
— Ну чё, как оно? — спросил его, имея в виду вообще всю эту армию.
Он понял, о чём я.
— Поговорим ещё, — ответил. — Куда кости-то бросим?
Бросили в кафешке под открытым небом. Взяли водку, шашлык. Выпили.
— В Очкой-Мартане дело было, — заговорил Илья изменившимся голосом. — Бой там завязался.
Были мы уже изрядно пьяными. Впрочем, я ещё обнаруживал способность соображать. Какой Очкой-Мартан, хотел спросить его. Ты же на Дальнем Востоке служил.
Но не спросил.
— Выстрелы, взрывы, — говорил Илья. — Ничего не видно. Врываюсь в дом — орёт кто-то. «Урусы, — вопит, — гниды! Собаки шелудивые!» Я очередь туда. Подбежал, смотрю: старуха валяется.
Он поднял глаза и пристально посмотрел на меня.
— Представляешь, обыкновенная старуха! Невооружённая.
Я не знал, как мне реагировать на его слова.
— По глупости, в суете старуху застрелил! — опустил он глаза. — Никогда себе не прощу!
— Не казнись, — сказал я. — Ты не виноват. Ты выполнял приказ.
— Всё так, — качал он головой, — всё так. Но на душе-то неспокойно. Как жить теперь с этим?!
Я разлил остатки водки по рюмкам.
— Знаешь, — сказал Илья, поднимая свою, — сколько из нашего взвода ребят погибло?
— Сколько?
— Да все почти!
Снова он одарил меня пронзительным взглядом.
— Семь человек в живых осталось, семь человек!
Я сочувствующе молчал.
— Знаешь, как нас в Грозном косили? Капитан, педрила, отдаёт приказ: лобовой штурм здания. Лобовой штурм! Ты знаешь, что такое лобовой штурм?!
— Нет.
— И не приведи господи тебе узнать это! Бежим, штурмуем… Половины взвода как не бывало!
— Да уж, страшно, — сказал я.
— Давай за них! — кивнул Илья. — За тех ребят, которые жизнь свою отдали на этой войне. Пусть земля будет им пухом!
Он вылил на землю несколько капель водки. Остальное опрокинул в рот.
— За ребят! — поддержал я тост.
Мы взяли ещё, хотя я видел, что уже достаточно. Илья настаивал и спорить с ним почему-то не хотелось.
— Семнадцать ченов я положил, — бормотал он. — За каждого гильзу храню.
— Ты молодец, — говорил я. — Я бы не смог.
— Да, ты бы не смог, — пьяно усмехался он. — Ты в армии не служил, жизни не видел. Хули, всё мамкину сиську сосёшь. Студентик.
— Да, сиську сосу, — кивал я.
Мутными глазами Илья обводил соседние столы.
— Семнадцать бородатых на тот свет отправил, — говорил он, — и ни одного не жалко. А вот старуху эту забыть не могу!
— Не казнись, — успокаивал я его. — Нет там твоей вины.
Он заплакал. Сидел, опустив голову, а слёзы бежали по щекам. Плечи колыхались от всхлипов, и горе, настоящее горе опустило свою печать на его лицо.
— Выпьем, брат, — сказал он.
Глубокой ночью на своём горбу я тащил Илью домой. У подъезда положил его на скамейку. Подожду полчасика, подумал, может оклемается. Не таким же его домой заносить.
Он оклемался. До квартиры поднялся почти самостоятельно.
— А всё-таки правильно, что мы там были, — шептал он. — Мятежи надо усмирять! Целостность государства — это всё, что у нас есть. Раньше я не понимал этого, но армия открывает глаза. Кто на нас с мечом, тот от меча и погибнет!
Мы попрощались наконец.
В конце лета снова столкнулся с Ириной. Она была рада видеть меня.
— Привет, Вадим! — помахала рукой. — Как делишки?
— Всё так же.
— Илья вернулся, ты знаешь?
— Да, мы виделись.
— Виделись? Молодцы. Слышал, что он жениться собирается?
— Нет.
— Ну, блин, чё он тебе не сказал! К нему же девчонка из Уссурийска приехала. Невеста.
— Из Уссурийска?
— Да, где он служил. У нас живёт. Осенью хотят пожениться.
— Совет да любовь.
Ирина была симпатичной девочкой. У нас даже могло что-то получиться.
— В субботу у них помолвка, — сказала она.
— Ого! Поздравляю.
— Приходи.
Она нравилась мне. Я был не прочь познакомиться с ней поближе. Вот только…
— Не смогу, — объяснил я ей. — Дела.
— Илья расстроится, — сказала Ирина. — Он к тебе так хорошо относится.
— Не расстроится.
Мы стали прощаться.
Самое главное, — сказал я ей напоследок. — Передай ему, чтобы гильзы берёг. И пусть восемнадцатую добавляет. Старуха тоже считается.
— Ты куда? — вышла в коридор мама.
Пятилетний Дима нахмурился и недовольно пробурчал:
— Жопой резать провода.
Кухонное полотенце выпало из маминых рук.
— Что?.. — изумилась она.
Дима хихикал — собственная шутка безмерно радовала его. Мама подскочила к нему.
— Негодник! Засранец! — выкручивала она ему ухо. — Где нахватался, на улице? Кто тебе сказал, Владик сказал? Всё, не будет ноги Владика в нашем доме.
— Не Владик, не Владик! — захныкал Дима. — Это большие мальчики говорили.
Было больно.
— На улицу не пойдёшь, — вынесла приговор мама. — Глядите-ка на него! От горшка два вершка, а уже ругаться научился.
Весь вечер Дима сидел на диване и плакал. Ухо распухло.
— Ты чё вчера не выходил? — отчитывал его Владик.
— Матуха не пустила.
— Фу, матуха. Смотался бы!
— Она следила…
— Такое пропустил! Танька из третьего подъезда трусы снимала!
— Трусы!? — удивлению Димы не было предела.
— Ага. Мы ей мороженое купили и она согласилась.
Дима был убит этим известием.
«Матуха проклятая! — негодовал он. — Чтоб ты сдохла!»
— Ты куда? — выглянула из кухни мать.
Дмитрий поморщился.
— Жопой резать провода, — ответил раздражённо.
— Немало ты их нарезал, — мама попыталась свести разговор к шутке.
— Перестань! — сказал он. — Мне тридцать два года, хватит спрашивать куда я иду.
— Пока ты со мной живёшь, я за тебя отвечаю. Вот женишься, будешь жить отдельно — тогда делай, что хочешь.
Угрюмо сопя, Дмитрий надевал ботинки.
— Если снова напьёшься, то лучше не возвращайся, — сказала мать.
— Ладно, лягу на лестничной площадке.
— Сын-пьяница мне не нужен!
— Тебе вообще сын не нужен. Не пойму, нафига ты меня заводила.
— Я думала, ты умный, правильно жить будешь. Ты же книжки читать любил, интересовался всем.
— Что мне с книжек этих — деньги свалились, счастье?
Мать тяжело вздохнула.
— Тебе с хорошей девушкой надо познакомиться.
Дмитрий коряво засмеялся.
— Обязательно, обязательно.
— Как ту девушку звали, которая приходила к нам как-то? Ирина? У вас же было что-то. Может, стоит позвонить ей, продолжить общение.
— Какая Ирина! — отмахнулся сын. — Она уехала давным-давно.
— Ну, другие есть.
Дмитрий открыл дверь.
— Отстань! Тошно мне уже от тебя.
В подъезде ждали два приятеля.
— Ну чё, сколько надыбал? — спросили его.
— Тридцать рублей.
— Маловато…
— Мать ещё пенсию не получала. Что нашёл.
— Ладно, на штырь наберём.
В голове всё ещё звучал голос матери.
«Чтоб ты сдохла! — думал Дмитрий. — Никакой жизни с тобой!»
— Ты куда? — тяжело передвигая костыль, вышла в коридор мать.
Дмитрий Сергеевич вздохнул и, облизнув пальцы, пригладил редкие волосы на голове.
— Жопой резать провода.
— Дмитрий! — мать смотрела на него с горестным укором. — Тебе пятьдесят семь, а ты всё грубишь мне.
— А ты не лезь не в своё дело. Приляг лучше. Тебе доктор запретил вставать.
— Ты не насчёт огорода?
— Нет, не насчёт огорода.
— Не вздумай продавать его!
— А что с ним делать? Всё равно за ним никто не смотрит.
— Я, дай бог, ещё поработаю там.
— Ну конечно…
Дмитрий Сергеевич надел кепку и потянулся к дверному замку.
— Ты лекарства взял? — спросила мать.
— Взял, взял.
— Смотри, не злоупотребляй! И так уже до инвалидности допился.
— Отстань!
— Звони, если что.
Машина службы досуга стояла у подъезда.
— Это я звонил, — заглянул он в окно.
— Садитесь, — кивнул шофёр.
До места доехали быстро.
Вывели трёх девушек. Дмитрий Сергеевич выбрал самую маленькую, тёмненькую. Звали Полиной.
