Здесь я возьму с твоего позволения, мой дорогой читатель, небольшую паузу в своем повествовании и позволю себе более пристально взглянуть на твое состояние, на то, какое отражение мои слова находят в твоем восприятии. И хоть я и рискую показаться чересчур опрометчивым в своих суждениях, и может быть порок в характере моих размышлений, а потому в некоторой степени и в моих расчетах, покажется тебе намного более серьезным, нежели простая, свойственная человеку поспешность, возможно ты узришь в моих предположениях поверхностность, я тем не менее предположу, что мои слова ты воспринял с некой опаской, ибо тебе показалось, будто я говорю о рассуждениях и анализе как о чем-то столь редко встречающемся в нашей жизни, о чем-то, что можно наделять неким духом благоговения, который, безусловно (я это и сам заметил) присутствует в вышесказанных мною словах. Я не буду оправдываться, не только потому, что считаю ( и всегда считал) это абсолютно бессмысленным занятием, но и потому, что оправдываться мне абсолютно не за что. Мои благоговейный тон не был случайным, он происходит от моего преклонения перед чудом, которое становится возможным благодаря расчету и анализу, ибо не могу я подобрать иного кроме как «чудо» слова для обозначения столь странного в своей возможности быть управляемым человеком по одной ему пришедшей в голову прихоти, сколь и восхитительного явления в своей окончательной свершившейся форме по предсказанию будущего средствами, доступными любому человеку от природы, средствами, не таящими в себе скрытой мистики. Ничего необычного, лишь наша человеческая способность рассуждать холодно и беспристрастно. Надеюсь, что этими словами я вполне объяснил весь смысл расставленных мною акцентов, и разрешил наше некое взаимное затруднение, вызванное, скорее всего, разными взглядами на обсуждаемое понятие. И во всех этих рассуждениях мы с тобой, мой дорогой читатель, совершенно забыли о нашей героине. И хоть наша с ней связь в какой-то мере можно назвать односторонней, ибо слово это будет означать главное – оно покажет, что только мы, соглядатаи, наблюдаем за ней, в то время как сама Ева ничего о нас не подозревает, и от мыслей ее и догадок далеки наши с тобой любопытные взоры.
И здесь, пока мы имеем эту уникальную и завидную возможность наблюдать за человеком, находясь в пока еще не разоблаченном укрытии, надежно скрывающим нас от встречного пытливого и недоумевающего взора, мне бы хотелось, чтобы ты, мой милый читатель, вновь обратил внимание на лицо Евы. О, нет, конечно же, как ты легко мог понять и в чем безусловно уверен, я не буду вновь обсуждать поистине неисчерпаемую, бездонную тему образов, также не собирался я в этом месте моего повествования затрагивать более узкую тему красоты, я просто хочу, чтобы ты рассмотрел выражение лица Евы, ведь лицо человека, словно открытая книга, которая снимает завесу тайны с многого из того, что без ее поясняющих знаков казалось бы неразрешимой загадкой. Итак, лицо Евы, вернее его конкретное выражение, которое существует лишь в данный момент, расслаблено, меж бровей наконец-то исчезла хорошо мне знакомая пытливая морщинка, являющаяся признаком размышлений, рот слегка приоткрыт, и взгляд ее ничем не опечален. Все выражение лица Евы говорит нам с тобой о том, что наша героиня находится в состоянии столь завидной, сколь и недостижимом для многих состоянии гармонии. Здесь, как не стали мы вновь рассуждать о красоте и зрительных образах, так не станем мы обсуждать сложное, многогранное и загадочное понятие гармонии, а лишь позволим себе заметить, что чем бы в остальном это состояние не определялось, сколько бы проявлений (лиц) оно не имело, лишь одно можно сказать о нем с уверенностью, а именно – состояние гармонии является антиподом рассуждений, ибо рассуждения, как мы уже заметили в начале этой небольшой по объему, но насыщенной по содержанию главе, имеют своей целью дать нам возможность заглянуть из нашего настоящего в будущее, то есть рассуждения имеют цель, а потому представляют собой дорогу и движение, в то время как гармония цели не имеет, и представляет скорее место отдыха на этой дороге, но отдых этот не получит заплутавший в своих собственных мыслях путник.
И снова я просто обязан обратить внимание на твое, как мне кажется, недавно возникшее недовольство, мой дорогой читатель, возможно происходящее от твоего несогласия со мной, которое тем более тебя расстраивает, что в моих рассуждениях я давно не брал паузы, а потому ты не имел ровным счетом никакой возможности для того, чтобы высказать свои собственные замечания. Я постараюсь как можно скорее исправить эту оплошность и внимательно выслушать все твои возражения, а потом, если ты позволишь, я отвечу на них, стараясь при этом подвести итог этой главы самыми главными и убедительными словами.
Ты сказал столь очевидные вещи о том, что гармония несовместима с расчетом и холодным анализом, призванным перенести нас в прогнозируемое нами же будущее, но этим ты не сказал ничего нового, – вот как, скорее всего, будут звучать твои упреки. Как и обещал, я немедленно отвечу на них и в этот раз постараюсь сформулировать мысль так, чтобы не было нужды брать паузу и выяснять причину нашего легкого несогласия.
Но прежде, чем завершить наши рассуждения, мыслью, как мне кажется достойной этого, я все же осмелюсь задать тебе еще один вопрос – как часто тебе, мой дорогой и терпеливый читатель, приходится видеть выражения лиц озадаченных, лиц, чьи прекрасные черты терзают немилосердные морщины, выступившие преждевременно лишь вследствие тяжелой напряженности, вызванной противоречивыми мыслями и трудными расчетами и прогнозами? И как часто тебе доводилось встречать людей, пребывающих в заветном состоянии гармонии, чьи лица были бы расслаблены, а взгляд ясным и чистым, позволяющем максимально приблизиться к незатуманенному стереотипами взгляду на вещи, как они есть. И снова я прошу прощения, но на сей раз причиной тому послужила вовсе не излишняя запутанность и витиеватость моей мысли, которую я не мог привести к одной единственной цели, словно начинающий, без достаточного опыта, пилот, который кружит над аэродромом, не находя в себе силы посадить самолет, а за то, что задал тебе по сути риторический вопрос, да еще и потребовал на него ответа.
И снова вернемся к нашей героине, и на этот раз обратим взоры не на нее, ловящей лучи ласкового солнца и вдыхающей пряный аромат цветов, покрывающих пестрящий разными красками луг, а на ее мысли, высказанные мне во время одной из наших многочисленных и поистине невоспроизводимых дословно, так уж много их было, бесед. А начала она свою странную мысль с весьма поразивших меня слов, заявив, что на ее взгляд излишние размышления, скрупулезная вдумчивость и зачастую неискоренимое и неуправляемое человеческое желание все подвергать тщательнейшему анализу способствует лишь одному, а именно все это может спугнуть судьбу, спутать клубки и тогда может произойти непоправимое…В ответ на мое недоумевающее выражение в тот момент, на высоко вскинутые брови и округлившиеся глаза (а Ева тоже читает лица как книги) она незамедлительно дала свое пояснение: «Судьба – это кто-то или что-то заранее предопределенное, возникшее еще до нашего появления, что-то, таинственное и скрытое от нас. Но кто-то должен этим управлять. Почти все называют это богом. Но чтобы это ни было, подчинить это себе, а потом спугнуть и этим все испортить, мы можешь лишь единственным способом – пойдя этому наперекор».
Тут мне придется добавить кое-какие пояснения уже со своей стороны, и закончить главу несколько неожиданной, но очень убедительной на мой взгляд мыслью…Хотя, мой дорогой и любезный читатель, за все наши взаимные затруднения и разногласия, которые сопровождали мой рассказ на протяжении всего моего повествования, и возникавшие исключительно по моей неосмотрительности, я просто обязан предоставить тебе возможность самому завершить эту главу, высказав вслух ту мысль. Почему я так уверен в том, что высказанные тобой слова, совпадут с тем, что собирался сказать я, подводя итоги? Еще одну секунду, мой терпеливый читатель, и ты все поймешь сам. А я, в свою очередь, задам тебе вопрос, который тогда так поразил меня, прозвучавший из Евиных уст – вообрази себя на мгновение богом, могущественным создателем, наградившем людей не только жизнью, но и сценарием ее развития, что обычно именуется судьбой, и вносящим в нее коррективы по своему усмотрению, а теперь ответь мне на вопрос, и пусть этот ответ завершит наши рассуждения относительно главной темы этой затянувшейся главы, просто ответь – стал ли бы ты, будь ты богом, вершителем судеб, возиться с людьми, предпочитающими самой жизни анализ всех возможных вариантов ее развития, и в этих расчетах напрочь игнорирующих великое и даже для тебя существующее понятие случая? …Я был уверен в том, что ты ответишь именно так.
