В шкафу у Джейка, под нижней полкой, на которой лежали аккуратно сложенные рубашки, хранился спальный мешок. Джейк развернул его, расстелил на полу в тени кровати и забрался внутрь. Еще с полчаса крошечные колокольчики амфетамина в крови и мозгу не давали ему уснуть. А потом все вдруг стихло.
Его сон только один раз ненадолго прервал Домино, но Джейк накрылся с головой, и тот отстал. Прошло еще очень много времени, прежде чем в комнату вошел Джонни и разбудил Джейка, усевшись на край кровати у него над головой. Он протянул руку прямо в его сны и энергично потряс за плечо.
— Джейк, Джейк.
Из сна он прямиком вынырнул в море света. Кто-то раздвинул шторы на окне.
— Чего?
У Джонни возле ног лежал пластиковый пакет. Видеокассеты.
— Джейк, ты знаешь, что тут?
Джейк помотал головой.
— Порно? — предположил он.
— Нет. Не порно.
Джейк изо всех сил старался проснуться. Голова просто раскалывалась где-то в районе глаз.
— Не порно?
— Тут настоящая хрень. Реальное насилие. Этот чувак трахает детей в своем доме.
Теперь Джейк проснулся окончательно.
— Ты это видел?
— Выдержал только одну минуту. Джанк отказался такое переписывать. Просто не мог на это смотреть. И хотел бы я знать, какого хрена Кевин Доннелли прислал этого парня ко мне? У него вообще с головой все в порядке?
Джонни выбежал из комнаты и, перепрыгивая через ступеньки, влетел в гостиную. Джейк выбрался из спального мешка и пошел за ним. Джонни стоял, наклонившись над диваном, и разговаривал с Феей. Никто не знал, куда ушел Кевин Доннелли. Фея предположил, что он, должно быть, работает, но Джонни так не думал.
— Сегодня же воскресенье, мать его! Какая, на хрен, работа в воскресенье!
— Чай кто-нибудь будет? — спросил Джейк.
— Чай? Да меня им вывернет! — Джонни достал из пакета кассету и помахал ею в воздухе. — Там реальный ребенок, совсем мальчишка, с вот такими выпученными от боли глазами. Этот Кевин что, совсем больной? Ведь это тот самый чувак, который когда-то его самого затрахивал до смерти, а Кевин ему теперь помогает. И пока он помогает, этот мудак делает то же самое с другими детьми.
В конце концов Джонни все-таки согласился на чашку чая. За один час он выглушил несколько чашек крепкого и очень сладкого варева — и его не вывернуло. Кевин Доннелли объявился как раз на третьей чашке.
Он остановился напротив дивана, и все трое уставились на него, казавшегося еще более сгорбленным и побитым, чем обычно. На Кевине опять была его повседневная одежда — теплая куртка и джинсы в обтяжку. Карманный воришка из Борстала — у них на скамье подсудимых.
— Этот долбанутый ублюдок — он вообще кто, а? — спросил Джонни.
— Гэри Холлидей, — ответил Кевин.
Джонни сказал, что ему насрать, как этого парня зовут, он только хочет знать, какого черта Доннелли его к ним прислал. Мальчик не знал, что ответить, и прикусил свою тонкую нижнюю губу.
— Я вообще не врубаюсь, тебе-то это на фиг нужно? — Джонни повернулся к Фее. — Не, ну что за хрень происходит, а?
Джонни чувствовал себя так, будто вывалялся в грязи. Он сказал об этом не один раз. Он сидел на диване, и видно было, что ему не по себе: грязной кажется его же собственная одежда и даже кожа. Джейк никогда еще его таким не видел.
— Он говорит мне, что делать, — сказал Доннелли.
— И ты делаешь?
— Если не делать, будет только хуже.
Джейк снова припомнил историю Кевина: после того, как тот провел один год в исправительном доме, приставленный к нему социальный работник счел этот срок достаточным. Но Гэри Холлидей сказал: нет, мальчик еще не готов, еще несколько месяцев и тогда, может быть… но не сейчас. Сказал — и все. Каково это — пережить подобное в четырнадцать лет? И еще: всякий раз, когда он убегал, ему добавляли несколько месяцев сверх положенного срока. Даже если бы не все остальное, одного этого было довольно, чтобы убедить Доннелли в том, что у него нет другого выхода, кроме как продолжать в том же духе и выполнять все прихоти Холлидея.
Джонни говорил отчетливо и твердо, даже немного торжественно. Джейк таким его никогда раньше не видел.
— Ты больше там не живешь. Ты живешь здесь. Тебе семнадцать лет, ты сам зарабатываешь на жизнь и можешь поступать так, как тебе хочется.
Кевин топтался на ковре перед диваном.
— Он говорит мне, что делать, и я стараюсь его не подвести.
— Нет. Нет. Нет. — Джонни говорил еще медленнее и еще громче — так, наверное, вдалбливают идиотам очевидные вещи. — Этот жирный лысый ублюдок подползает к тебе, и ты делаешь все, что он говорит? Нет. Послушай меня, в следующий раз пни этого козла по яйцам. Или разбей стакан о его рожу. Понял?
Кевин мотал головой.
— Он не жирный и не лысый. Это мистер Форд, а не Гэри.
— Кто?
— Мистер Форд, наставник в отделении Дрейка. Гэри — из отделения Ради.
Джонни все никак не мог въехать. Он ведь видел парня на кассете.
— Гэри не жирный и не лысый, — настаивал Доннелли. — Правда?
Джейк вдруг понял, что мальчик в упор смотрит на него. Он помотал головой.
— Нет. Довольно молодой. С волосами.
— Так кто же тогда Форд? — не унимался Джонни.
Кевин, мямля и запинаясь, объяснил, что в школе было четыре наставника: в отделениях Дрейка, Рали, Нельсона и Скотта.
— И все четверо трахают детей?
Доннелли кивнул.
— В Колчестер-Холле — четверо. Но иногда они брали нас с собой на вечеринки в другие исправительные дома.
Торжественность улетучилась из голоса Джонни, он начал понимать, что все намного сложнее, чем он предполагал. Оказывается, мало просто пойти и вырубить этого парня — одним ударом по яйцам проблему не решишь. Но и принять страшную правду он никак не мог.
— Почему никто ничего не делает? Не может быть, чтобы об этом никто не узнал, раз их так много!
Джонни забыл, что ведь и сам он тоже об этом знал. Знал задолго до сегодняшнего дня. Ну или, по крайней мере, слышал разговоры про это. Разница состояла лишь в том, что теперь он своими глазами увидел видеозапись того, как жирный лысый череп обрабатывает плачущего мальчугана. Уж слишком это было наглядно. И теперь его интересовало, почему никто до сих пор не обратился в полицию.
— Думаю, в полиции знают, — сказал Доннелли.
— Как?
— Ну, должны знать. Ведь это они нас туда отправляют, и они же привозят нас туда снова. Я знаю, что некоторые ребята говорили им про это. И то ли они все об этом знают, но им насрать, то ли ни слову не верят.
Джонни размахивал над головой кассетой.
— Но ведь у тебя есть доказательства, мать его! Теперь-то они просто обязаны поверить!
Доннелли все больше и больше съеживался в своей одежде, становился короче и сверху, и снизу, как будто парня засасывало в ту самую его часть, которой больше всего доставалось. Ему было наплевать на доказательства, ему неинтересно было знать, что там увидел Джонни на пленке.
Джонни отшвырнул кассету.
— Полиция Манчестера ненавидит геев. Как же они могут допускать такие вещи и продолжать через день устраивать облавы в Деревне?
Он никак не мог прийти в себя. И два часа спустя все продолжал возмущаться слепым тупизмом полиции. Никто не знал, что ему на это сказать.
— Чтоб они сдохли, лицемеры долбаные.
Джейк и Джонни снова шли вдвоем по полосе гудрона, смеси из грязи, стекла и солярки, к дому Джанка в противоположной стороне Хьюма.
Джейк смог выдвинуть только одно предположение, придумать что-то получше не удалось.
— Полиция ничего не видит. Все, что происходит в Колчестер-Холле, — мертвая точка.
— Да ни хрена! Все это происходит прямо у них под носом!
— Нет. Это происходит у них за спиной. Под носом у них только такие места, как Мосс-Сайд, Уэлли-Рендж[70] и Деревня. Они думают, что ведут войну со злом, им и в голову не придет заглядывать в разные там исправительные дома и докапываться до учреждений, которые помогают им в работе.
Когда они проходили мимо поля для мини-футбола, в глаза бросился искореженный забор, из которого повыдергивали бетонные опоры — наверное, утащили но время мятежей, проходивших тут в начале года, и использовали в качестве тарана. По всему Мосс-Сайду и Хьюму стены домов изрядно пообтрепались — их разбирали по кирпичику и пускали на боеприпасы. На дороге тут и там темнели выжженные пятна — это мятежники поджигали машины и возводили баррикады. Однажды вечером можно было подумать, что тут снимают римейк фильма «Бронкс, форт апачей»: работали телекамеры, а народ карабкался на крышу полицейского участка Мосс-Сайда и грозился выжечь логово легавых дотла. Вот это действительно была война. В нее полиция верила, и не только полиция, но и все остальные — как ее сторонники, так и противники.
— Андертон знает, что все его ненавидят. Муниципалитет набит троцкистами, студенческие союзы бастуют против полицейской жестокости, половина города побывала на мятежах. Его крепость в осаде, так с чего бы ему вдруг начать вылавливать таких людей, как Холлидей?
