Отдохнуть почти не удалось, меня тревожили сны и воспоминания, которые были куда страшнее снов. Усталые веки тяжелели, но как только они опускались, воспоминания словно превращались в осколки стекла и впивались в кожу. В минуты бодрствования глаза болели, и когда ранним вечером я включил свет, он показался невыносимо ярким. Я почти полчаса просидел в полумраке, прежде чем неприятное ощущение прошло.
К тому времени я проголодался и, понимая, что в такой час в новом жилище вряд ли найдется еда, решил подготовиться к выходу.
Я тщательно оделся, побрился и направился в знакомый ресторанчик на Кингс-парад. Выбрал именно его, потому что мои знакомые редко заходили туда. Я заказал выпивку и бифштекс с кровью, откинулся на спинку мягкого стула и огляделся по сторонам. Несмотря на привычную обстановку, я испытывал странное чувство нереальности, будто маленький ресторан был театральной декорацией, за которой скрывались зловещие инженерные конструкции. Я представлял, как за этими закрытыми дверями вращаются шестерни и колеса, а звуки, запахи и виды вечернего Кембриджа за окном лишь маскируют механизмы иного, темного мира. Я медленно пил спиртное, ожидая, что мир снова придет в норму, но ощущение усиливалось… оно вовсе не было неприятным и все-таки тревожило меня. Мимо окна прошла пара — юноша и девушка, чьи лица в свете уличных фонарей казались неестественно бледными. Я смотрел на них лишь миг, но образы задержались в моей памяти и после того, как эти двое скрылись. Лицо молодого человека было обращено к девушке, а она застенчиво опустила взгляд. Мне показалось, что мое новое зрение позволяет видеть кости и плоть под их кожей, внутреннее устройство тел, загадочные тихие движения мускулов и ток крови.
Эта мысль напугала меня; я вдруг ужаснулся самому себе. Я говорил вам, что никогда не был фантазером, и подобные мысли словно принадлежали не мне, а кому-то другому, какому-то демону с извращенным чувством юмора. Я решительно обратил все помыслы на заказанный бифштекс, красный, плавающий в лужице густого мясного сока. Официант подал тарелку, улыбнулся с отсутствующим видом, как это умеют только официанты, и оставил меня наедине с ужином. Я приступил к трапезе с отменным аппетитом: вдыхал густой мясной аромат, отрезал куски бифштекса и глотал их, почти не жуя. Силы возвращались в ослабевшее тело и измученный разум. «Именно то, что нужно, — удовлетворенно подумал я. — Хорошенько поесть, чтобы прийти в себя». Розмари и ее компания теперь казались далекими и ненастоящими. Неужели я и вправду столько увидел, выстрадал и испытал — больше, чем выпадает обычному человеку за всю жизнь? Я уже сомневался в реальности событий минувшей ночи и подозревал, что кровавые и радостные видения были навеяны каким-то сильным галлюциногеном, который ввел мне Рэйф.
Мир вдруг снова покачнулся, накренился. Я смотрел в тарелку, на остатки мяса и кровь, и неожиданно меня затошнило. Я вспомнил другую кровь, пахучую и обильную, вспомнил, как она пульсировала в жилах, как она лилась — безрассудно, щедро… вспомнил кислый металлический вкус открытой раны. Человеческое мясо светлее, чем говядина, неожиданно подумал я, и все же один вид скота похож на другой.
Странно, но меня ужасали отнюдь не преступления, которые я совершил. Возможно, мой смятенный разум просто не мог их вместить. Воспоминание о том, как я терзал неостывший труп убитой женщины, было отчужденным и неубедительным; я ощущал лишь смутную, отстраненную вину, словно вспоминал извращенный сексуальный сон. Но меня пугало и до сих пор пугает — сильнее, чем я могу выразить, — то, что подобные вещи существуют, таятся за прочным фасадом обыденной жизни. За сценой находится целый мир стремительного, лихорадочного бытия. Стоит увидеть его — не сможешь забыть. А я стал частью этого мира, зацепился за его колесо. Мне чудилось, что во время катания на ярмарочной карусели я взглянул вниз и узрел открытые детали механизма, который меня нес. Или заметил, как облетает краска с нарисованного неба, являя лик Бога, подобного огромному кукольнику. Окруженный шестернями и рычагами, перемещающими звезды, Бог с усмешкой смотрит вниз, на землю, и держит в руке солнце, словно мячик на резинке.
Я отодвинул тарелку, не в состоянии больше есть.
Обострившиеся чувства терзали меня новыми чудовищными ощущениями: тепло бифштекса на тарелке взывало к теплу в моем животе, где незримая машина пищеварения превращала съеденное мясо в фекалии.
На одно омерзительное мгновение я ощутил суету бактерий в кишечнике и смерть миллионов клеток мозга в процессе мышления. Я видел себя через гротескное увеличительное стекло: в один миг я был беспредельным, атомы моего тела неслись сквозь пространство со скоростью света в огромную черную топку на краю хаоса, а в следующее мгновение делался крошечным, бесконечно умирающим, ничтожной точкой во тьме, беспомощной и затерянной, неимоверно далекой от Бога.
Я покачнулся, потеряв привычные ориентиры, и в тот же миг все встало на места: ресторан, тусклый свет свечи на столике, запах мяса, красное вино в бокале. Заглянув в преддверие ада, я едва мог вспомнить свою тревогу. Отрезал еще кусок бифштекса и съел, ощущая первобытную радость насыщения. Да, я был избранным.
Я заказал фрукты, пирожное, еще вина, а под конец — кофе и бренди. Попросил у официанта газету и за четверть часа прочел «Ивнинг пост», с некоторым удовлетворением отметив, что труп в склепе еще не найден. Отчеты о «мертвом теле в водосливе» перекочевали на третью полосу, поскольку расследование буксовало, хотя Скотленд-Ярд продолжал над ним работать. Я поискал новости о том, что произошло прошлой ночью в пивнушке, и наконец наткнулся на сообщение — полдюжины строчек на четвертой странице под заголовком «Пламя унесло две жизни». Пожар, который разожгли мои спутники, чтобы скрыть улики, ввел полицию в заблуждение — по крайней мере, на время. Мне стало гораздо легче, я заплатил по счету, взял пальто, надел шляпу и направился на свою новую квартиру. Я шел вдоль реки, наслаждаясь беспечностью этих минут, тихим журчанием Кэм и окутывающей меня темнотой. Не ощущал ни малейшей усталости, хотя было поздно, а я не привык бодрствовать по ночам. Я решил, что дома займусь работой, но не успел переступить порог, как все мысли о книгах вылетели из головы. Едва я протянул руку и собрался включить свет, как меня остановил голос — до ужаса слабый, хриплый, но несомненно знакомый.
— Дэнни, не зажигай свет… это я.
Я моргнул, пытаясь привыкнуть к темноте, снял очки и разглядел слева от себя бледный бесформенный силуэт.
— Роберт?
Ответа не было — лишь такой же хриплый, еле слышный вздох.
— Роберт, с тобой все в порядке?
Снова этот призрачный звук, сопровождаемый шорохом и поскрипыванием со стороны кровати. Я еще не обвыкся в этой комнате, к тому же выпил больше обычного; пытаясь подойти к другу, впотьмах ударился о стол, потерял равновесие и чуть не упал, запнувшись о складку на ковре.
— Как ты нашел меня? У тебя неприятности?
Всхлип во тьме.
Наконец я добрался до Роберта и понял, что он полулежит на кровати, полностью одетый. Он коснулся моей руки — его ладонь была холодна как лед. Слабый запах лекарств исходил от одежды, смешиваясь с куда более сильным запахом виски. Я прижал его к себе, попытался согреть и успокоить, как ребенка; и отчаянно гадал, что же сказала ему Розмари. Это ее рук дело, я не сомневался, только она могла довести Роберта до такого состояния. Он всегда оставался жизнерадостным и практичным, твердо отстаивал собственные взгляды, но я уже понял: он не был сильным человеком. Один взгляд на то, что мне было позволено узреть в последние сутки, сокрушил бы его. А я сумел приспособиться, и впервые за все время нашего знакомства мы с Робертом поменялись ролями. Он цеплялся за меня, его дыхание было болезненным и неровным, и я укачивал его, стараясь успокоить и подбодрить. Что бы ни случилось, сказал я себе, Роберт не должен ничего заподозрить, не должен узнать правду о Розмари. Я еще не понимал, кого защищаю, его или ее.
Я баюкал его, шептал бессмысленные слова утешения, пока Роберт не расслабился; и все это время я мысленно прикидывал, как начать разговор.
— Немного перепил? Ничего, держись. Я сварю кофе.
Я поднялся без малейшего труда (глаза уже привыкли к темноте), прошел к раковине, зажег маленькую лампочку над ней. Налил воды в чайник и открыл дверь, чтобы пройти в маленькую кухню.
— Не уходи! — Голос Роберта дрожал.
— Все в порядке, старина, сейчас вернусь, — ответил я. — Сварю кофе. Вот увидишь, это тебя взбодрит.
Когда я вернулся, он кое-как взял себя в руки и уже сидел в одном из кресел спиной к свету. Шляпа лежала рядом на полу. Роберт выглядел так, словно недавно плакал. Даже в тусклом свете на его лице выделялись пятна, а руки, сложенные на коленях, подрагивали.
