В любом случае было похоже на то, что легкий налет сожаления и эти шесть или восемь бокалов красного вина не очень хорошо ладят между собой в моей голове, и потом, когда я впустила в себя музыку, это тоже пошло не на пользу, и все стало еще хуже и как-то слишком. Во мне медленно нарастало беспокойство, мне казалось, что я в душной ловушке. Я попыталась смотреть на Тонкого Капитана, но он на меня не смотрел. Он смотрел на толпу. Было видно, что он любит толпу, тысячу безымянных лиц, слитых в одно. Толпа нравилась ему своими размерами. Огромное раскачивающееся животное. Я тоже была его частью. Я была его глазами. Тонкий Капитан любит, когда взгляды прикованы к нему. Он всасывает в себя любовь. Мое сознание обваливалось куда-то вниз, кружилось.
Я стала пробираться к выходу.
Высосали ли из меня любовь?
Бывает ли моржам одиноко? Были ли у них братья?
Я выбралась на свежий воздух и рухнула на лестницу. Прохожие, наверное, принимали меня за старый мокрый флаг, брошенный на ступени. Белый бетон врезался мне в спину, холодил ее. Мне нравилось это ощущение.
— С тобой все в порядке, подружка? — спросил вышибала, который, казалось, исполнял боевой танец, а на деле просто складывал огромные смуглые руки на груди.
Я поразмыслила о своем прекрасном платье, которое теперь выглядело однозначно убого из-за пятна от пролитого пива. Я поразмыслила о своей голове, которая не очень-то отличалась от платья и была липкой и размокшей от алкоголя. Я втянула в себя запах океана и, даже не пробуя встать, ответила:
— Поразмыслив обо всем, могу сказать: да, у меня все в порядке.
— Знаешь, не стоит тебе здесь лежать, а то вдруг кто-нибудь на тебя наступит. — На руке у вышибалы была татуировка в виде якоря.
Моя мысль качнулась взад-вперед: может, это знак, может, нет. Но мне не хотелось шевелиться. Ни капельки не хотелось. Поэтому я застонала в надежде, что это, может быть, заставит его отнестись к моему положению чуть более сочувственно.
— Подружка, ты слишком много выпила?
— Да, — сказала я, подозреваю, чуть резковато, потому что все его сочувствие как-то сразу улетучилось.
— Послушай, если тебя тошнит, туалеты там, за углом. Боюсь, что должен попросить тебя подняться. — Он стоял прямо надо мной, как тень.
Я на ощупь перевернулась и встала, опираясь на перила и буравя его тусклым взглядом. Я ненавидела, когда кто-нибудь указывал мне, что я должна делать.
Осознав, что мне надо возвращаться внутрь, я испытала усталость. Но я не могла сдаться. Я не хотела снова там оказаться, но должна была вернуться за ним, за Тонким Капитаном. Я до отказа вобрала в себя воздух. Я была готова. Я нетвердо держалась на ногах, я дышала, я была наполнена любовью. Я решительно нырнула обратно.
К счастью, концерт закончился, и люди расходились или собирались у бара. На сцене никого не было. Тонкий Капитан исчез. Я все равно его найду. Он попросил меня прийти. Он хочет, чтобы я нашла его. Он ждет меня. Он скажет: «А, вот и девушка в красном платье. Я так рад, что ты пришла». Он…
— Девушка, а пропуск у вас есть?
Я нашла дверь, ведущую за кулисы.
— Какой пропуск?
— Пропуск за кулисы. Не могу впустить вас без пропуска, извините.
— Но меня пригласили.
— Извините, леди. Нужен пропуск. — Охранник скрестил руки на груди и стал каменной стеной. А я стояла и излучала отчаяние, когда вдруг другой мужчина обнял меня за плечи.
— Все нормально, Рон, она со мной, — сказал он мужчине-стене. Все произошло как по волшебству: мужчина-стена автоматически сделал шаг в сторону, и мы вошли внутрь. Вот как все просто. Я чувствовала себя так, как, должно быть, чувствовал себя Христос, когда расступилось Чермное море[1]. Волшебник был почти полностью лысым — не старым, просто лысым. Еще он был потным. У него были белая кожа с легким синеватым оттенком и кошачьи глаза, и, хотя он продолжал обнимать меня за плечи, я не была уверена в его реальности.
Казалось, все произошло в одну секунду. Я не успела ни поблагодарить его, ни спросить о чем-нибудь, как… вот я уже там, в комнате для музыкантов, в пространстве свободного полета, куда допускаются только избранные.
Это была маленькая безобразная комнатка. С одной стороны диван, посередине столик с нарезанными фруктами и сыром, ряд зеркал, холодильник. Там были люди, они стояли и сидели группками, курили, болтали, смеялись. Они выглядели постарше, чем я. Я сразу же увидела Тонкого Капитана. Он меня не видел. Он сидел на диване с девушкой и разговаривал с ней. Одной рукой он ее обнимал.
— Ну? И кто же тебя пригласил? — поинтересовался лысый мужчина.
Я видела, что на меня смотрят. Я очень выделялась. Красное платье. Оно было неуместным. Оно было надуманным и громким. Мне хотелось приглушить его. Мне хотелось в чем-нибудь его растворить. Я дико уставилась на лысого мужчину. Я не могла говорить. Я не могла ответить, кто меня пригласил. Из угла комнаты поползли смешки, и я почувствовала, что мои мысли встают дыбом, как шерсть на загривке животного. Казалось, что до этой минуты мои разнесчастные, отупевшие на солнцепеке мысли еле волочили ноги, как старые толстые ленивые королевы в длинных одеяниях, а теперь, очутившись в комнате для музыкантов, они вдруг забегали, стали встревоженными и тощими. Я попыталась не обращать на них внимания. Я попыталась хотя бы на мгновение сосредоточиться на чем-нибудь простом, например на влажном сиянии лысой головы передо мной, но, прежде чем я успела вмешаться, эти мысли-бегуньи заставили меня подумать, что я нахожусь в окружении крокодилов. Огромные, хохочущие, напористые крокодилистые люди с раздраженными мордами. И нельзя сказать, чтобы у этих людей были ненормально большие челюсти или угрожающие зубы, просто воздух вокруг меня стал напряженно-накаленным.
Я услышала, что в одной из группок говорят о стрижках. Кто-то указывал на чью-то залысину. Потом я заметила девушку с белыми волосами в штанах в обтяжку, которая рассказывала, как она прыгала с парашютом и как обручилась с «залысиной», и все в один и тот же день. Потрясающе, подумала я, в основном для того, чтобы убедиться, что я способна выносить здравые оценки. Обрученная девушка наклонилась, чтобы затушить сигарету, и я увидела, что на ней такие трусики, у которых сзади только веревочка. Их было видно, они выглядывали над поясом тугих штанов. Это навело меня на размышления о моих серебряных туфлях, что естественным образом привело меня к осознанию того факта, что их на мне не было как раз в тот момент, когда мне больше всего нужно было произвести впечатление. И что было хуже всего, я стояла босая посреди комнаты для музыкантов, с велосипедной корзинкой, в которой лежала книга с океаническими пейзажами, и с головой, в которой гуляли мысли о крокодилах.
— А-а-а, так ты фан! — ухмыльнулся лысый мужчина в ответ на мое безмолвие. — Хочешь поболтать с Фрэнком? — Он дернул подбородком в сторону Тонкого Капитана.
— Нет.
Я выдохнула это слово, отчаянно желая, чтобы он оставался рядом со мной. Я поняла, что фаны были низшими из низших, и хотя, строго говоря, я на деле не была фаном, я безусловно не хотела, чтобы меня швырнули в их ряды. Во всяком случае, никак не до того момента, когда прекратится аэробика моих мыслей. Я попыталась объяснить сама себе, что у меня нет оснований чувствовать себя закрокодиленной; в конце концов, это были обычные люди, такие же как я, только немножко постарше, с более сексуальными трусиками и с музыкальными инструментами.
Лысый мужчина нахмурился. Он не был философом. Да и вообще, никто из них не говорил о человеческих страданиях или о международных отношениях. Они не открывали антител, не спасали лесов, они даже не писали картин, от которых сердце колотится в груди, так почему я должна чувствовать себя размазанной и приниженной перед ними?
— Я ударник. Так ты видела, как мы дурили, или что?
— М-м-м. Видела. Но не всё. Слишком много народу было.
Он кивнул и направился к холодильнику.
— Хочешь пивка?
— Ага, спасибо.
Я не хотела пива. Я его ненавижу. Но я хотела, чтобы он оставался со мной, чтобы закрыл меня собой. Мне было не важно, кто он и что говорит, лишь бы он оставался рядом. Он был той формой, за которой я могла спрятаться, в которой могла раствориться. Пока я была с ним, я, по крайней мере, сливалась с человеческой массой. Я чувствовала себя медузой, такой мягкотелой, такой внутренней и маленькой.
«Прятаться за него бессмысленно. Они все думают, что ты идиотка, — сказал Некто Противный. — Они знают, что ты жулик». Я слабо возразила, что они, может быть, такие же, как диско-девушка: хорошие изнутри. Может быть, они меня даже не заметили. Но мне не удавалось себя убедить.
Лысый мужчина дал мне пиво, и я опустилась на скамеечку, чтобы приобрести небрежно-ожидающий вид, но я знала, что выглядит это нарочито и у меня не получается сделать это правильно. Поэтому я вздохнула и оставила свои попытки. Я браво сказала сама себе: «Да кому какое дело, что они там думают?» И хотя Некто Противный хмыкнул с большим сомнением, я глотнула пива и в доказательство своего пренебрежительного к нему отношения украдкой еще раз взглянула на Тонкого Капитана.
