Рене падает на колени со странным звуком, словно он сломался оттого, что ему перерезали горло.
— Вот и все, — говорит Кэп. Он снимает с Рене часы, вытаскивает из внутреннего кармана куртки бумажник и несколько тысячефранковых банкнот из кармана штанов. Накрывает тело куском тяжелой парусины. Салютует одному из лучших своих солдат и выходит на палубу, чайки взлетают и кружат над ним.
Причины болезни устранены. Деревня спасена.
В лаборатории профессора Майербака выделили паразита, который совмещает в себе свойства циклоспоры гватемальской малины и бактерии, выделяющейся в ходе технологического процесса на местной молочной фабрике. Кровотечение из поджелудочной железы в обоих случаях — первый симптом. Но теперь у нас есть противоядие.
Дольфа все больше мучают перемены в привычном укладе жизни. Ему не хватает криков точильщиков, мороженщиков и продавцов мидий, доносившихся раньше с улицы, и их ярких, безвкусно размалеванных тележек, влекомых взмыленными пони. Ему некому об этом рассказать. Может, так оно и лучше, ведь когда человек слишком много говорит о чем-то, он не только сам начинает верить в это, но и других старается убедить в своей правоте.
Вдову ван Хоофа не назовешь несчастной. Она постоянно занята, потому как считает, что должна обращать внимание на всякие мелочи, к примеру, раздражаться оттого, что никто не купил автомобиль ван Хоофа, выуженный из канала.
Мы здорово повеселились пару дней назад, спасибо Схампхеларе, Леону. Вы его знаете, Леона, самого безбашенного из всех нас. Мы играли в карты, в «Глухаре», было многовато народу для рабочего дня, и вдруг мы заметили, что Леон то и дело отвлекается и почти не следит за игрой. Мы решили, он задумался о своей болезненной мамаше, с которой живет, или о зяте, которого едва не сделал инвалидом, учинив ему взбучку, но тут Леон и говорит:
— До чего странно, сижу я тут и вижу, что у меня пальцев на руках не хватит пересчитать, сколько из присутствующих здесь мужчин побывали в койке с моей супругой.
Мы думаем: «Господи-сохрани-и-помилуй, да сейчас он разнесет наш „Глухарь“ к дербеням собачьим, волна гнева нашего безбашенного, черт знает во сколько баллов по шкале Рихтера, вполне может докатиться и до границ Бельгии». Однако ничего не происходит. Схампеларе, Леон, говорит:
— Эх, парни, когда сам получаешь до хрена удовольствия от обладания ею, почему бы не поделиться с другими? — Потом глядит в свои карты и спрашивает: — Так что у нас козыри?
Наша Диана бродит, как тень, по резиденции пастыря. Ждет, когда явится новый хозяин. Она больше не готовит обедов. Ах, для меня хорош и американский суп из банки. Родственники Е.П. Ламантайна забрали из подвала все вино.
Да, вот еще что: Алиса и Ноэль поженились. Похоже, им пришлось пожениться. Было много народу, лучшие люди нашей деревни. Но потом все пошло наперекосяк. Жених и невеста, она — в белом подвенечном платье, он — со своим обычным изумленным лицом, заглянули не только в «Глухарь», но посидели и в «Фантазии», «Дерби», «Индиго», а первую брачную ночь Алиса планировала провести в каком-нибудь дорогом отеле, но когда они прибыли на такси к отелю «Кентербери» и с трудом взобрались по каменным ступеням… Вцепившись друг в друга, чтобы не упасть (метафора, которую нашел Учитель Арсен для обычного состояния новобрачных)… Налетая на всех, кто попадался по дороге, и хохоча во весь голос, портье не пустил их внутрь.
— Нет, мадам, нет, минеер, мы не можем позволить вам войти, у нас солидная репутация, мы значимся в списке «Мишлена».
— О'кей. Хорошо! — сказал шофер такси. — Может, вы и правы, но это не по-людски. Нельзя портить новобрачным праздник. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не отправить вас в длительный нокаут.
Так что Ноэлю пришлось успокаивать не только Алису, но и шофера:
— Поехали, у нас есть еще шанс пропустить по рюмочке в «Радуге».
Короче, солнце вставало, но все трое были полны энтузиазма, только несколько утомлены, глаза у них слипались, и они вспоминали добрые старые времена, закончившиеся навсегда, когда зараза поразила Алегем, и куда же подевались пьяные новобрачные в своей законопослушной деревне? Можете угадывать до трех раз. Они отправились в бар «Tricky»!
Камиллы не было. И Неджма, которую после ее североафриканских приключений ничем не смутишь, приютила новобрачных. Она пригласила их войти и устроила в номере четыре, который Камилла с помощью открытой коллекции предметов искусства, превратила в спальню Луи Шестнадцатого. Пробудившись в три часа пополудни, парочка обнаружила, что в постели они не одни: между ними лежала бронзовая, обнаженная Неджма.
— В одном не везет, повезет в другом, — заметил Ноэль. Как обычно.
Кажется, он все еще играет на банджо, но, говорят, прогресса не заметно.
Теперь Юлия. Эта перебралась в Амстердам, где все шумит, кружится и взрывается, где все готово к рождению нового, прекрасного мира, который, если я правильно понял, должен выглядеть так: возможно, все будут очень бедными, зато у всех всего будет поровну. Она выступает вместе с Сержем, поет по-английски, старательно копируя лондонский акцент. Они называются «группа Фламинго». Их даже показывают иногда по ТВ: на Рождество, в детских программах. Или в программах для тинейджеров, не помню точно. Во всяком случае, Гедвига Ромбойтс говорит, что ее дочь — личность творческая и весьма успешна. Я думаю, Юлия до сих пор тайно встречается с Рене Катрайссе, для этого она и перебралась в Амстердам. Старая любовь не ржавеет.
Хотя Жерар у себя в «Глухаре» открыто заявляет, что Рене навсегда убрался с лица земли. Или, лучше сказать, под лицо земли. Он догадался об этом по тому, с каким безмятежным видом шествует по миру экс-комиссар Блауте.
— Мне не нравится этот поступок Блауте, — говорит Жерар. — Вообразите только: прямо у нас под носом один из нас, человек, которого мы знаем с детства, безнаказанно, бессовестно убит? Как в Сицилии? Поневоле усомнишься в том, что у нас есть власть и она следит за исполнением законов.
— Сомневаться полезно для здоровья, — говорит Учитель Арсен. — Сомнения указывают на то, что мы не готовы воспринимать реальность такой, какая она есть.
И так как в «Глухаре» не нашлось никого, кто мог бы его остановить, он заговорил о тотальных тенденциях связи между духом и материей, о невозможности непрерывного материального «я», и пошел, и пошел. Он долго бы еще разорялся, но тут мы услыхали срочные сообщения о более серьезных вещах: случилось наводнение, какого за сто лет не припомнят, с полутора тысяч гектаров смыло плодородный слой, погибли животные, и — что там еще у нас? — потонул танкер с горючим, на котором двадцать человек сгорели живьем. Ах, минеер, поговорим-ка мы лучше о чем-нибудь другом.
— Весь ужас смерти состоит в том… — начал было Учитель Арсен, но мы не дали ему договорить:
— Учитель, остановитесь, вы не в классе.
Теперь Альма. Ей придется переехать, потому что пивовар хочет отдать ее винный магазин своему племяннику. Она кашляет и с трудом двигается. Иногда болезненно улыбается Дольфу.
Обычно она сидит в плетеном кресле в саду за домом, среди разросшегося ревеня и сорняков.
— Нет смысла бороться с сорняками, все равно переезжать, — говорит Дольф.
Сорняки опутали все, включая проржавевший тандем со сплющенным передним колесом, который валяется у забора.
Знаете что, пошлите как-нибудь Альме открытку. Ей будет приятно.
II
Незавершенное прошлое
Двадцать лет спустя
Садись сюда. И придвинься поближе. Этим ухом я лучше слышу. Все выходит из строя. Вот доживешь до моих лет — увидишь. Ревматизм. Память отказывает. Моя идеальная память. Каждую детальку каждого дела помнил.
Когда в комиссариате не могли разобраться с делом даже при помощи компьютеров, говорили: «Передайте-ка это досье Жильберу!»
Ладно. Вот только куда я трубку дел? Видишь, начинается. Наверное, оставил где-то. А, вот она.
Тебе удобно? Нам ведь, скорее всего, до вечера не управиться. Мне нужны детали. Главное — разобраться в деталях.
Ты не торопись. Если трудно о чем-то говорить, остановись, переведи дыхание. Я заметил, ты иногда заикаешься. Это ничего. Некоторые над этим смеются. Только не я.
И еще, я навострился понимать с полуслова. Многолетняя практика, годы допросов. Они и рта не успеют раскрыть, а я уже знаю, правду мне говорят или врут.
Ладно, начинай сначала. Если ничего не хочешь сказать перед тем, как начнешь.
Начать сначала, «Begin the beguine»[100]. Я играл на банджо.
Ты еще играешь на банджо?
Нет. Больше никогда.
