— Так что, мне так и сидеть тут, пока вы там разберетесь?!
Где он находится? В багажном отделении, в подвале? Как, его там закрыли? Ну, это уж слишком! Что они себе позволяют, эти таможенники?! Почему он сразу не сказал? Сейчас они постараются его освободить. Если не получится, они пошлют кого-нибудь сменить его в качестве заложника. Нет причин волноваться…
— А я и не волнуюсь. Я человек терпеливый, привык в армии. Просто хочется ускорить дело. Так что давайте освобождайте нас отсюда. И не забывайте держать меня в курсе.
— Да-да, конечно. Кстати, у вас прекрасная связь. Я вас слышу так, будто вы говорите внутри моей головы.
— Это потому, что я говорю по спутниковому телефону. Так сказать, небесная коммуникация…
— Небесная связь, прекрасно! В общем, ждите, мы скоро. Раз уж небеса с нами…
Он отключается. Теперь Кадровик может наконец посмотреть на гроб. Странно, он уже трое суток занимается этой женщиной. С той первой минуты, когда услышал о ее гибели и дал обещание взять это дело на себя. Опрометчивое, конечно, обещание, не исключено, что он слишком поспешил с ним, но сказано — сказано, это дело действительно целиком легло на его плечи. Который уж день он им занимается и только сейчас впервые встречается со своей подопечной, так сказать, лицом к лицу. Не совсем, конечно, «к лицу», в мертвецкой на Сторожевой горе, когда ему предложили взглянуть на ее лицо, он отказался, а сейчас оно, что ни говори, скрыто гробовой доской, но, как бы там ни было, теперь они впервые наедине друг с другом, в одном тесном и закрытом пространстве. Ну, что ж, разрешите представиться, госпожа Рогаева, произносит он с кривой улыбкой. Вот он я, начальник отдела кадров той пекарни, где вы некоторое время работали. То есть это раньше называлось «кадры», а потом Старик переименовал их в пышные «человеческие ресурсы». Ему показалось, что «ресурсы» звучит человечнее, чем «кадры». Короче, я Кадровик. А вы, как я понимаю, — Юлия Рогаева, бывшая работница нашей пекарни, имеющая все права пострадавшего согласно Закону о национальном страховании, не так ли?
Он протягивает руку и прикасается пальцами к холодному металлу крышки. Как это воспарял в своем описании тот лаборант из мертвецкой? «Точно заснувший ангел»? Интересно, только ли потому, что уж очень хотел соблазнить его на опознание, или действительно увидел наметанным глазом какую-то особую красоту в ее мертвом лице? А вот сейчас оно скрыто крышкой гроба, а гроб стоит в багажном подвале чужого аэропорта. Можно сказать, в тамбуре между двумя мирами — ее родиной и его родиной. И ждет освобождения. В сущности, они оба ждут освобождения: она — чтобы вернуться в свою землю, он — чтобы вернуться на свою. Разве что теперь их роли изменились — из ее опекуна он превратился в ее заложника. Да, жаль, что нельзя приоткрыть крышку. Хотя бы сейчас, пока они здесь наедине. Хотя бы на минутку. Тогда бы он попрощался с ней действительно лицом к лицу. И заодно увидел бы наконец, была ли она так уж красива на самом деле. И что это за странная складка была у нее над глазами?
Увы — гроб плотно прижат к стене. И не известно даже, есть ли у него там задвижка или замок. А окно в этой комнатке, кстати, маленькое и расположено чуть не под потолком. Типичное окошко арестантской камеры. Если понадобится проветрить помещение, открывать будет трудно. Что ж, придется проститься с покойницей заочно. Произнесем же и мы нашу надгробную речь: «Прощай, Юлия Рогаева! Чего ты искала в нашей стране? Что ты надеялась найти в нашем Иерусалиме, этом тяжелом, угрюмом городе, который в конце концов убил и тебя? Чем он так удерживал тебя, что ты осталась в нем даже после того, как твой единственный сын бежал оттуда? Почему ты не последовала за ним?»
Странная мысль вдруг приходит ему в голову. Даже если бы гроб сейчас действительно распахнулся — ведь он бы, пожалуй, не знал, как ее встретить! Что, раскрыл бы этот кожаный чемодан, выхватил оттуда ее белое свадебное платье и предложил надеть по случаю воскресения из мертвых? Или угостил ее теми дурацкими пирогами и халами, которые послал с ним Старик? А может, торжественно вручил бы навязанные им нелепые письменные принадлежности? Пусть бы описала, пока не поздно, свои живые впечатления о загробной жизни. Пока они еще не стерлись из ее памяти…
Он пытается представить себе, что бы они сделали дальше, но тут его праздные размышления прерывает резкий телефонный звонок. Опять тот же мужской голос. Ну, как вы там? Не падайте духом. Потерпите еще чуть-чуть. Не волнуйтесь. Мы о вас не забыли. Всем сердцем с вами. Да, уговариваем здесь этого упрямого мальчишку. Если нам и сейчас не удастся его уговорить, я немедленно спущусь к вам на смену. Еще несколько минут…
Ничего страшного, отвечает Кадровик. Он не волнуется. Он вообще никуда не торопится и никого не торопит. Он прилетел специально для этого дела, и он предвидел, что могут возникнуть осложнения. Пусть они там делают всё, что им представляется необходимым, а он будет держаться.
Убрав телефон, он удобней устраивается на стуле, кладет ноги на кожаный чемодан и, не найдя на стене выключатель, закрывает глаза той черной полумаской, которую ему дали в самолете. Пусть они там делают всё, что считают необходимым. Что до него, то он намерен как следует отдохнуть.
Хорошо спится под маской. И хорошо, что спится. Операция по освобождению заложников явно затягивается. Оказывается, в мозгу бдительного офицера-таможенника угнездилась гранитная уверенность, что обмен одного заложника на другого имеет скрытой и коварной целью оставить злополучный гроб на аэродроме, и поколебать эту уверенность Консульше не удается. Поэтому, когда спустя некоторое время Кадровик просыпается от того, что его тормошат, он видит, что его пришли не освобождать, а всего лишь сменять. На смену ему пришел Консульшин муж. Пожилой мужчина лет семидесяти, рослый, с волнистой гривой волос. Простая рабочая одежда делает его похожим на старого израильского кибуцника или мошавника[3]. Улыбнувшись Кадровику, он неторопливо разувается, отряхивает сапоги от снега и грязи, потом стаскивает с себя толстое пальто и, не задумываясь, расстилает его на крышке гроба. Затем вынимает из нагрудного кармана очки, а из заднего — приложение к пятничному выпуску доставленной на самолете иерусалимской газеты и знаком показывает бдительному таможеннику, что тот может идти. Лишь тогда офицер поворачивается к Кадровику и зовет его за собой.
Идя за офицером, он видит, что аэропорт совершенно пуст и вдобавок наглухо закрыт. Видно, в промежутках между редкими рейсами здание запирают на замок, потому что проходит еще какое-то время, прежде чем его наконец выпускают наружу. Полутьма. Всё вокруг тонет в сыром и холодном утреннем тумане. Чуть поодаль, под козырьком здания, стоит небольшая группа людей. Сжимая в руках свою сумку, он направляется в их сторону. Узкая скользкая тропа протоптана между высокими, черными завалами снега. Внезапно его вновь ослепляет яркая вспышка фотоаппарата, и он различает улыбку уже знакомого по самолету газетного фотографа. Да, с отвращением думает он, в таких условиях отделаться от этой пары нечего, видно, и мечтать.
Вокруг простирается пустынное, безлюдное, заледеневшее поле. Вдали чернеет одинокий силуэт дряхлого военного самолета, наискось повалившегося на единственное уцелевшее крыло. Ни деревца, ни травинки, голо и жутко. Он входит под навес и видит наконец долгожданную Консульшу. В своей черной меховой шубке, мягких сапогах и красной шерстяной шапочке она выглядит как взрослая героиня какой-нибудь милой детской сказки. А лицом, как и ее супруг, похожа на немолодую крестьянку — как будто ее только что вызвали из деревни, оторвали от кур или коров, нарядили в меха и послали работать консулом на бывшую родину. Она радостно обнимает Кадровика, щекоча ему нос теплым мехом своей шубы. Нелепая история, не правда ли! Совершенно смехотворный арест. Вы уж извините. Просто эти офицеры тут, они все напуганы историей с предыдущим гробом, тем, который остался на их попечении. Кстати, прошу — это бывший муж госпожи Рогаевой, инженер, мы о нем говорили…
Высокий худой человек с вялым лицом и потухшими глазами. Кланяется с плохо скрываемым подобострастием, но говорить начинает сразу, и притом довольно раздраженно и агрессивно. Надо полагать, уже прослышал насчет подарков и компенсации, которые должен вручить ему израильский представитель, и теперь воюет за большее. Уж это наверняка Консульша или ее муж постарались ему рассказать. А может, и Змий подколодный, с него станется. Но как он много и злобно говорит, этот человек! Странно — давно развелся с первой женой, давно женился вторично, а до сих пор лелеет обиду на то, что первая жена бросила его ради другого мужчины и вот теперь опять вернулась к нему — уже мертвая. Ей самой не может уже предъявить свои застарелые, унылые претензии, вот и торопится сейчас выложить их ее сопровождающему, все до единой.
