Снова и более отчетливо я услышал крики. Что происходило в помещениях, смежных с комнатой, в которой мы находились? Откуда доносились крики? Этого нельзя было определить. Они могли доноситься откуда угодно, поскольку коридор был узким и стены, кажется, представляли собой деревянные перегородки, построенные недавно и кое-как в силу чрезвычайных обстоятельств. Однако в голове у меня все путалось. Состояние было предобморочным. В любой момент я мог упасть, что, пожалуй, освободило бы меня от продолжения этой пытки. Воздуха не хватало. Зажмурив глаза, я старался контролировать дыхание, чтобы удержаться на ногах и одновременно избавиться от гнетущей монотонности ожидания. Но вдруг зазвенел звонок, мужчина закрыл книгу и сразу поднялся, как будто пробудившись от сна. Бросив взгляд на нас троих, стоявших вдоль стены, он заложил закладку между страницами и спросил, кто первый. Ему никто не ответил. Тогда он обвел нас глазами и, указывая своим коротким и толстым пальцем на меня, процедил:
— Иди, ты, креол!
Пришлось сделать несколько шагов к открывшейся двери. Комната за ней была прямоугольной и более просторной. В центре находился стол, за которым сидел маленький человек в очках, с короткими руками, в темном пиджаке. Перед ним лежал целый ворох бумаг. Казалось, что он с головой погрузился в их изучение. Я приблизился к столу и остался стоять перед маленьким, но важным господином. Испуг не позволял мне сосредоточиться, и взгляд то и дело перескакивал с одного предмета на другой. Помню, что на стенах висели желтые занавески, и у меня возникло ощущение, что за ними нет ничего, кроме двери, в которую я вошел.
Наконец господин, похожий на властелина приоткрывшегося мне параллельного мира, снизошел с высоты своего положения настолько, чтобы увидеть стоявшего перед ним, и спросил:
— Как тебя зовут?
Я сразу постарался дополнить ответ сведениями, которые он, скорее всего, сверял с моими документами, загадочным образом очутившимися на его столе. Кто их принес туда? Я вспомнил, что в момент задержания документы находились у меня в пластиковом пакете. Но я был тогда настолько сбит с толку и дезориентирован, и даже не заметил, когда он исчез. Начальник поднял голову. За толстыми стеклами его очков просматривались холодные, равнодушные, близорукие глаза. Но все же в них проскальзывало сомнение. Заключенный никогда не рассказывает правду, как бы говорили они.
Поправив очки, маленький господин перешел в атаку:
— Расскажи мне свою историю, Эмануэл, но только подробно!
Не теряя времени, я коротко пересказал ему всю свою жизнь, с самого начала и до того момента, как меня задержали. Он поднял правую руку и снова поправил очки. Я впервые обратил внимание на движения его рук, маленьких, аккуратных, с ухоженными блестящими ногтями на пухлых пальцах, фаланги которых были покрыты густыми волосами. Когда я закончил, человек удобно облокотился на спинку стула и заявил:
— Я хочу услышать другую историю, Эмануэл. Я хочу знать, как называется твоя политическая организация, к какой ячейке ты принадлежишь, имена твоих товарищей, какое задание ты выполнял здесь, в Ресифи, или в любой другой части страны. И не заставляй меня тратить время понапрасну. Мне надо выслушать еще много народа.
Хорошо помню, что все это он произнес совсем не так, как я сейчас. В его голосе присутствовала какая-то непонятная интонация. Усиливаясь, она придавала речи оттенок нарочитой агрессивности или высокомерия, которое он как никто другой умел подчеркивать. Хуже всего, что после его слов я не нашел ничего лучшего, как пролепетать подобострастным тоном:
— Сеньор, я уже рассказал вам все. Это чистая правда. Мне больше не в чем вам признаться, потому что это так, потому что мне, к сожалению, больше ничего не известно. Я не принадлежу ни к какой политической организации!
Мужчина заерзал на стуле и раздраженно, как бы разговаривая с самим собой, возразил:
— Твоя версия никуда не годится.
Через несколько секунд он отложил документы и перешел на крик:
— Мне нужны имена, конкретная информация, слышишь, имена!
И тут же его ручонка, ловкая и проворная, оказалась под столом и нажала кнопку звонка. Он кого-то вызывал. Действительно, из желтых занавесок, как фокусник в цирке, вышел мускулистый человек в солнцезащитных очках, в рубашке с завернутыми рукавами, принесший с собой кожаную сумку. Он поставил ее на пол около меня и в ожидании распоряжений остался молча и неподвижно стоять. Шеф наклонил стул назад, чтобы лучше прочесть документ, который вытащил из бокового ящика стола, затем повернулся в нашу сторону и обратился к пришедшему человеку:
— Этот креол нуждается в особом обслуживании, чтобы понять, — мы здесь не шутим.
Слегка повернув стул, он спокойно погрузился в чтение, как будто вокруг него ничего не происходило.
Только тогда я сообразил, что человек, вошедший с черной кожаной сумкой, был тот самый тип, который встретил нас с таким нетерпением утром, а потом, как товар, сверял со своим списком. Звучным, хорошо поставленным голосом он, в свою очередь, обратился ко мне, пытаясь склонить к признанию:
— Давай, признавайся во всем! Это самое лучшее, что ты можешь сделать.
Я посмотрел на шефа, продолжавшего читать, затем — на его подчиненного и почувствовал еще большее отчаяние. Признаваться в чем? Вновь повторил, что сказал правду. Всю правду. Мужчина сделал шаг к сумке и, наклонившись к ней, что-то стал вынимать. Я не разглядел, что именно, так как в этот самый момент смотрел на его шефа, читавшего ту же бумагу и утвердительно качавшего головой. Я даже успел обрадоваться, подумав, что шеф встал на мою сторону. Ведь, в конце концов, я действительно сказал только правду. Какая наивность!
Мужчина в темных очках, находившийся сбоку, странно уставился на меня и будто увеличился в размере. Это был уже другой человек. Правую руку он держал за спиной. Я вновь услышал его уверенный и уже утративший нотки сочувствия голос:
— Вытягивай руки перед собой!
Казалось, он говорит это не мне или все это только шутка. Конечно же, он вышел из-за штор, как из-за кулис, чтобы сказать мне что-то смешное. Однако его слова, возвращая меня к реальности, звучали все менее деликатно:
— Вытяни руки! Ты что, оглох? Давай, креол, обе — на уровне живота!
Вечно так! Всегда одно и то же: «всезнающий негр», «дерзкий негр», «вытяни руки», «хочу их видеть». Что мне было делать? Обладатель полированных ногтей, время от времени медленно вертящийся на стуле, утвердительно качающий головой, как бы говорящий «да», и его подчиненный, огромный, но с вкрадчивым голосом, просящий меня вытянуть руки, продолжали казаться персонажами из сновидения. Но в какой-то момент все же я понял, что слова, звучащие в тишине, действительно адресованы мне. Я моргнул один, два, три раза, и ничего вокруг меня не изменилось: опущенные шторы, тишина и голос, настаивающий на том, чтобы я вытянул обе руки на уровне живота. Человек в очках стоял в той же позе — с правой рукой, спрятанной за спиной. Что там было? Какая разница! Я решил подчиниться.
Человек в очках отдал новый приказ:
— Теперь смотри мне в глаза! Да, вот так, постарайся! Давай, крепко уцепись за мой взгляд!
Чем дольше я смотрел в его глаза, тем меньше я видел, потому что темные стекла не позволяли разглядеть зрачки этого странного человека. В нем было что-то наивное, инфантильное, и это создавало впечатление, будто происходящее — всего лишь детская игра, вроде пряток, в которые мы играли в Писи. Неожиданно в голове промелькнул образ Блондина, который однажды на шоссе повел себя похожим образом, показав мне свою ладонь, как будто это была карта. Однако Блондин сюда не вписывался. Здесь все было по-другому. И кроме того, люди, находившиеся рядом, хотели знать обо мне другие вещи. Все это мой мозг успел отметить за те секунды, которые понадобились, чтобы поднять руки ладонями вверх, как требовал человек в темных очках. У меня даже нашлось время подумать: может быть, он был прорицателем, одним из тех, кто обладает способностями предсказать судьбу по линиям руки.
Вспомнилось, как много лет назад цыганка прочитала по моей правой руке, что мне предстоит долгое путешествие. Из ее предсказаний сбылось и кое-что еще, впрочем, раньше или позже, обычно случающееся с любым человеком. Едва в сознании промелькнули эти воспоминания, как я доверительно открыл руки и теперь уже не могу точно вспомнить, слышал ли, как человек еще раз произнес: «Давай, крепко уцепись за мой взгляд», или же я сам про себя повторил его слова, внутренне иронизируя над этой сценой. Знаю только, что я собрал все силы, которые еще у меня оставались, и уверенно посмотрел в темные стекла его очков.
Вдруг как будто кто-то выстрелил в меня. Жгучая боль полыхнула, как вспышка молнии. Я почувствовал несколько сильных ожогов на ладони правой руки. Мгновенно такие же выстрелы обожгли левую ладонь. Настигший меня разрушительный огонь разорвал тело на куски и одновременно оставил его целым. Поскольку удары пришлись по ладоням, какое-то мгновение я был абсолютно уверен, что лишился их, а их кусочки рассыпались по полу. Я стал искать глазами кисти своих рук. Несмотря на то, что видел, как они кровоточат и кровь капает из рассеченной кожи, у меня было ощущение: больше они мне не принадлежат. Они распухли до такой степени, что казалось, кабинет забит этим ни на что не пригодным мясом, ставшим источником невыносимой боли, которой хватило бы для заполнения собой всего мира.
