Вернулся Петя домой – вся квартира собралась поглазеть на диковинные вещи. На их памяти никто за границу не ездил‚ и было много вопросов насчет того‚ как живут‚ что едят‚ много ли безработных‚ сильно ли загнивают и сколько они там еще продержатся. Петя привез кучу вещей‚ одевался‚ как Бог‚ – прохожие оглядывались‚ – и жена его Тося совсем потеряла голову от любви к мужу. И тогда он ушел из дома. "Не могу больше. Куда ни повернешься‚ всё на тебя преданные глаза смотрят". Им бы иметь две комнаты‚ чтобы уединиться‚ закрыть за собой дверь‚ побыть одному‚ соскучиться‚ – он бы‚ может‚ и не ушел. Уехал из квартиры‚ живет у приятеля‚ приходит к бывшей жене в гости‚ ужинает‚ остается на ночь. Живут дружно‚ не ругаются: всё стало проще‚ не так обязательно.
Лопатин Николай Васильевич ушел на пенсию ровно в шестьдесят. Дня не пересидел: сегодня стукнуло‚ завтра ушел. Тогда приняли закон о пенсиях‚ и в газетах много писали о достойных проводах. Человек всю жизнь проработал в банке‚ считал деньги. Сколько их через его руки прошло – не перечесть. И без единой ошибки. Кого уж достойно провожать‚ как не его? Подарили телевизор. Сиди дома‚ смотри передачи‚ жди почтальона с деньгами. Лопатин Николай Васильевич расчувствовался‚ позвал сотрудников в ресторан. Все выпили‚ и он выпил‚ а так как в пьяном виде всегда говорил правду в глаза‚ то и тут высказал всё‚ что он о них думает. Кто подхалим‚ кто бездарь‚ кто выскочка‚ а кто не на своем месте. Скандал был грандиозный‚ из ресторана выскакивали‚ будто оплеванные. "Погодите‚ – пообещал некий бухгалтер. – Я тоже позову. Я тоже выскажу. Мне даже напиваться не надо". Лопатин Николай Васильевич извиняться не пошел – было стыдно‚ а телевизор перетащил к дочке Ляле: там внучка растет‚ для нее детские передачи показывают.
Живет Ляля теперь отдельно‚ получил Веня Вдовых от завода квартиру‚ и Лопатин Николай Васильевич у них вместо няньки. Худой‚ тощий‚ скулы торчат‚ редкие седые волосы дыбом. В магазин сбегает‚ обед сготовит‚ погулять внучку выведет: даже не пьет при ней. Если уж совсем невмоготу‚ едет домой и там принимает. Жена Лопатина приглядывалась сначала к внучке‚ присматривалась‚ что-то настороженно выискивала‚ а потом потеплела‚ стала обыкновенной бабушкой и даже пускала в свой кабинет. Внучка – боярских кровей‚ и принялась учить ее жена Лопатина стихам‚ музыке‚ французскому‚ но осталась внутри тревога: не прорвутся ли в ребенке родственники Лопатина Николая Васильевича‚ костромские мещане‚ не потеснят ли боярский род. Дарила внучке книги‚ надписывала на обложке "Милой Галочке – просто так"‚ даже с соседями беседовала иной раз про беспокойные детские дела. Но увезли внучку на новую квартиру‚ и она ни разу у них не была. Звали – отказывалась. Перестали звать – злится. Лежит целый день в кровати‚ в потолок смотрит. Радио не слушает‚ газеты не читает: про мировые события знать ничего не желает. Раздражают ее мировые события. Читает одного только Бунина‚ по пятому‚ по седьмому разу‚ да кофе варит себе на плитке‚ черноты дегтярной. Высохла‚ потемнела лицом‚ похожа на старую злую барыню. Достала из сундука старинные платья‚ накидки. Когда идет в булочную‚ подолом асфальт метет‚ прохожие пальцем у лба крутят. Изредка едет на край Москвы‚ в Черемушки‚ прячется за деревья‚ внучку поджидает. Увидит Лопатина за руку с девочкой‚ жадно глазами вопьется‚ ищет следов ненавистных костромских мещан‚ а потом бежит обратно‚ путается в длинном‚ до земли, платье. Запирается в комнате‚ валится на кровать‚ жадно курит‚ смотрит в потолок. Глаза сухие‚ блестящие.
Веня Вдовых отоспался‚ отъелся‚ отдохнул от прежних времен‚ когда днем работал‚ вечером учился‚ утром‚ до смены‚ с бутылочками за молоком бегал‚ ночью вставал‚ ходил с Галкой по комнате‚ прижимал к себе‚ чтобы согрелась‚ успокоилась‚ перестала плакать. Дрожал над дочкой‚ смотрел изумленными глазами‚ и все жены своим мужьям ставили его в пример. В последние годы стал Веня посматривать на Самарью Ямалутдинову. Он – смущенно‚ растерянно‚ она в ответ – строго‚ спокойно‚ со вниманием. Красавица Самарья: волос черный‚ глаз пронзительный‚ лицо сухое‚ чистое. Жила Самарья с самой войны замкнуто‚ неприметно‚ глаза в пол: не пела‚ не шутила‚ в пустые разговоры не влезала. Была у нее в жизни одна цель: дождаться вечера‚ лечь пораньше в постель‚ зажмурить глаза‚ уловить – в безуспешной попытке – ускользающие черты Рената Ямалутдинова. А Веня Вдовых всё поглядывал на нее‚ и она стала поглядывать. Веня всё высматривал‚ и она стала высматривать. Как-то летом взял он отгул‚ уехал за город‚ явился нежданно в детском саду. Самарья даже не удивилась: отложила в сторону свои дела‚ повела его в поле‚ на речку, от бабьих глаз подальше. Случайно – не случайно‚ нарочно – не нарочно: набрели среди кустов на полянку. Самарья повернулась к нему‚ близко взглянула‚ опустила – будто согласилась – глаза‚ покорно вытянула руки вдоль тела. Было жарко. Гудел рядом шмель. Солнце прожигало насквозь. Строгие глаза смотрели в упор. Потом она стояла на коленях в высокой траве‚ расчесывала волосы‚ держала в зубах шпильки‚ а Веня сидел на замшелом пне‚ курил‚ вздыхал‚ будто всхлипывал. Было Вене в ту пору тридцать три‚ было Самарье – сорок. Стал ездить к ней‚ когда получалось‚ урывал по крохам свое счастье. И засветилась Самарья‚ как когда-то‚ в счастливые довоенные годы‚ засветился Веня Вдовых – впервые в жизни. Все вокруг отметили перемену‚ одна Ляля ничего не увидела‚ а может‚ не захотела увидеть. Молодая женщина с пожилыми чувствами. А Веня мучался‚ разрывался‚ хотел из семьи уходить: дочка удержала. Пришел как-то домой‚ принес две бутылки. Выпили они с Лопатиным Николаем Васильевичем‚ излил он душу отцу нелюбимой жены‚ тот утешил его‚ как смог‚ и отрубил Веня топором свою незаконную связь. Живет теперь Веня в отдельной квартире: гарнитур чешский‚ занавески цветные‚ пол лаковый. Все вечера на кухне просиживает‚ в комнату не идет. Кухня чистая‚ светлая: огонь горит‚ чайник кипит‚ радио мурлыкает. Тоска смертная!
И Самарья стала другой. Была худая‚ черная‚ будто жег ее изнутри неугасимый огонь‚ а тут погрузнела‚ толстеть начала‚ седой волос прядью пробился. Уже не ждет вечера‚ не жмурит глаза по ночам: ушел от нее Ренат Ямалутдинов‚ навсегда растворился в плотном тумане прожитых лет. Хаймертдинов‚ законный муж Самарьи‚ вечный жилец на дежурной раскладушке‚ работает последний год. Осенью идти ему на отдых‚ давно рассчитал до копеечки свою пенсию и пенсию жены‚ но всё так же садится к обеденному столу‚ считает расходы за день‚ не перестает‚ неуемный‚ удивляться‚ куда идут деньги. От постоянных подсчетов развилась у него острая наблюдательность‚ отчего считает не только деньги‚ но всё‚ что ни попадется на глаза. Ступеней до их квартиры – сто двадцать четыре. Окон в доме напротив – девяносто шесть. Столбов вдоль бульвара – восемнадцать. Очень он на пенсию рвется‚ дни считает. "Вот уйду на отдых‚ смогу иметь свое мнение". – "А на что оно тебе? – удивляются соседи. – Век без него прожил‚ теперь и подавно обойдешься". А Хаймертдинов упорствует‚ хочет иметь Хаймертдинов собственное мнение на закате жизни. Каждое лето выезжает с Самарьей в лесное Подмосковье‚ ест детские кашки с провернутыми котлетками‚ пьет кисели‚ ходит в лес за грибами. В один год уродилось белых грибов невиданно – банок не хватало‚ чтобы солить‚ уксусу в магазинах не достать‚ – и молодые веселились‚ возвращаясь с полными корзинами‚ а старухи по деревням печалились‚ что не к добру это‚ а к войне. Верная примета. Хаймертдинов слушал старух внимательно‚ и хоть понимал‚ что между войной и грибами нет и не может быть ничего общего‚ но в душе своей беспокоился и переживал. Бога‚ вон‚ тоже нет – безусловно и наверняка‚ однако‚ кто ж Его знает. В старые годы как-то очень на Бога тянет.
Тетя Шура‚ Нинкина мать‚ в пятьдесят первом году пошла учиться‚ на старости лет села за парту. Трудно было поначалу‚ зато теперь у нее высшее профсоюзное образование‚ ходит в инструкторах‚ гостем приезжает на родную фабрику. Даже внешне переменилась тетя Шура. Остригла коротко волосы по последней профсоюзной моде‚ пополнела‚ зачастила в парикмахерскую‚ дырки в ушах проделала‚ перестала убирать в свои дни места общего пользования‚ воспользовалась услугами тети Моти. Когда приезжает с курорта‚ с юга‚ загорелая и отдохнувшая‚ еще хоть куда тетя Шура. Надевает английский костюм болотного цвета‚ черные очки‚ едет встречать иностранные делегации. Сама за границей побывала: в Финляндии и в странах Африки‚ с заездом в столицу Франции город Париж. Как-то приезжал ансамбль из черной Африки‚ многие у них ходили и долго потом возмущались‚ зачем такое показывают нашему неподготовленному зрителю‚ потому что танцевали они нагишом‚ с одной повязочкой‚ груди у женщин совсем голые‚ – срам да и только, все мужики пялились‚ – и даже был парный танец‚ напоминавший что-то уж очень знакомое и некультурное. А тете Шуре ансамбль понравился. Она и сама в молодости огнем горела‚ голая на печке спала – девки удивлялись‚ до первого льда в речку лазила‚ после бани в снег ложилась – силу свою укрощала.
