Я сразу взял неправильный тон в разговоре с ними. Я был подозрителен, зол и гневен, как только может быть подозрителен и гневен бывший зэк, живущий на свободе первую неделю. Я им брякнул правду-матку о том, что они задешево купили мои книги, и что они теперь — не хотят платить? Пришел Кормильцев, первая половина руководства издательства: он производил впечатление добродушного финансового работника: бухгалтера. Между тем, как объяснил мне потом на улице Тишин, Кормильцев был поэт, автор песен для популярной в России группы «Наутилус Помпилиус». Гладенький, лысенький, утолщенный в талии как все русские мужчины его возраста, Кормильцев не вызвал во мне интереса. Во времена известности «Наутилуса», хотя бы и «Помпилиуса», я жил за границами нашей Родины. Who is who в РФ, было мне неведомо.
Сознаюсь, я говорил с ними излишне резко. А они не догадались дать бывшему зэку сразу хоть какую-нибудь сумму денег. Я ведь жил на деньги, данные мне адвокатом Беляком. Я ушел от них, фыркая и размахивая сумкой с книгами, которые от них получил. Мне предстояло собирать библиотеку с нуля. Мы сели в красную шестерку, но не уехали далеко. Второе мое издательство «AD MARGINEM» находилось рядом. Этих издателей было также двое, и пара походила на пару из «Ультра-Культуры»: условно говоря, был толстый (Саша Иванов, ну не толстый, но в те годы он был округленный) и тонкий высокий Миша Котомин. Эти понравились мне много больше. Хотя бы потому, что, пожав мне руку, тотчас вручили мне конверт с деньгами. Такие манеры вчерашний зэк мог только приветствовать. Видимо, ребята из «AD MARGINEM» лучше знали человеческую натуру, чем ребята из «Ультра-Культуры».
Во второе свидание Ультра-Культуровцы понравились мне больше. Они подписали со мной договор на еще одну книгу, написанную в тюрьме, и дали мне за нее вдвое большую сумму. Выплатили ее сразу в конверте. Я просидел у них пару часов, пил кофе и коньяк и уехал в полном убеждении, что был не прав в первый свой визит. Меня еще раз нагрузили книгами, и моими, и чужими, издательства «Ультра-Культура».
Следующая встреча с Кормильцевым случилась под самый Новый 2004 год. Происходила она в модном о двух этажах ресторане с вьетнамским именем, он и посейчас расположен там же, на Тверской улице между Триумфальной и Белорусской, HKONG. Это был вечер журнала «ОМ», и Григорьев, главный редактор, пригласил меня, так как я уже был колумнистом журнала «ОМ». Я скромно стоял с бокалом шампанского рядом с охранником Михаилом, у него в руке сок, когда ко мне подошел лысоватый бюргер и напомнил, что он — мой издатель из издательства «Ультра-Культура», Илья Кормильцев. «Помните меня?» Я имею ужасно плохую зрительную память (однако никогда не забываю понравившихся мне девок). Потому редко узнаю людей, с которыми виделся лишь пару раз, в новом интерьере. Мы стали разговаривать. Михаил скромно отошел в сторону. К нам присоединилась высокая девица, которую Кормильцев не сразу отрекомендовал как свою жену. Девица обращалась ко мне, как будто мы вчера вечером расстались. Стала говорить мне о некоем музыкальном проекте, который она намеревается осуществить в Лондоне.
Когда ты несколько лет просидел в тюрьме, то ты отвыкаешь от гражданских, как я их называю, обычных людей. Их логика представляется тебе вздорной и капризной. Кормильцев и его жена, чуть ли не на голову выше его, представились мне престранной парой. Понадобилась пара часов, чтобы они преодолели мое зэковское недоверие. У них значился на билете другой столик, чем у меня, но мы договорились с распорядителем вечера и уселись за один большой стол. Визави от меня — Кормильцев и его жена, рядом — мой охранник. А по правую руку от меня уселась испуганная девушка невысокого роста. Она, впрочем, быстро покинула нас, видимо, почувствовав себя неуютно. Кормильцев сообщил, что это была телеведущая Тутта Ларсен. Самой экспансивной в нашей группе оказалась жена Кормильцева. В её поведении сквозил такой простонародный ветерок, освежающий наивный взгляд на вещи отличал её.
Принесли устрицы и я накинулся на них, ожидая, что сейчас на них накинутся и другие. Я никогда не отказываю себе в удовольствии поглотать этих сочных моллюсков. Когда я заглатывал третью, оживились и Кормильцевы и обратились к устрицам. На всех других за столом устриц уже не хватило.
В это же самое время за спиной Кормильцева на белом экране на стене стали появляться умершие в истекшем 2003 году люди. Самой красивой умершей была, без сомнения, моя жена Наталья Медведева, бывшая колумнистом «ОМ» до меня — выйдя из тюрьмы, я как бы подхватил эстафету. (И был колумнистом до самой смерти журнала.) Ну так вот… было очень странно сидеть там, вдовцом, и глядеть на кадры с блистательными фотографиями моей подруги жизни. Я пил вино, слушал жену Кормильцева, а проектор, видимо загруженный на круговой показ, преодолев соперников Наташи, умерших в 2003 году, вернулся к ней. Я на мгновение подумал, что через некоторое время этот же или иной проектор покажет и нас, сидящих за столом. В качестве ушедших из жизни. В случае Кормильцева это случилось уже через пять лет.
Поскольку я не присутствовал в России именно те двадцать лет, в которые была популярна группа «Наутилус Помпилиус», я не знал, естественно, текстов Кормильцева. Потому мои отношения с ним начались как отношения писателя с издателем и закончились так же. Где-то уже за год до его смерти. Дело в том, что издательство «Ультра-Культура» вдруг стало чихать, как умирающий мотор, почихало, опять пошло работать со скрипом, однако ненадолго. Финансовым фундаментом издательства служило гигантское полиграфическое предприятие из города Екатеринбурга «Уральский рабочий». Возглавлял предприятие некто Бисеров. «Ультра-Культура», прежде чем заглохнуть, выпустила следующие мои книги: «В плену у мертвецов», «Другая Россия», сборники эссе «Контрольный выстрел» и «Русское психо», также еще сборник моих избранных стихов «Стихотворения». Последними по времени, в апреле-мае 2004-го вышли сборники эссе. Далее, как я предполагаю, Бисерову накрутили хвост некие неизвестные мне силы, так как уже в том же 2004 году «Ультра-Культура» вернула мне права на издание книги «Другая Россия» (смелый курс лекций для нацболов, критика русской семьи, образования, общества и государства. В книге я впервые говорю о «русском адате»). С тех пор, несмотря на отличные продажи, мои книги в «Ультре» более не издавались и не переиздавались, за исключением книги стихотворений (выдержала три издания). От Кормильцева до меня доходили сведения о том, что Бисеров предъявил права на контроль над принимаемыми к печати рукописями. Хотя до этого момента ответственности были строго распределены: Бисеров контролирует производство и финансирование, Кормильцев осуществляет отбор рукописей и связи с авторами. В результате этих новшеств дела издательства пошли куда хуже. Из экономии «Ультра» переехала из отличного модернистского обширного офиса на Новокузнецкой улице в квартиру, переделанную в офис, на Ново-Рязанской улице, на задворках Казанского вокзала. Там я единожды встретился с Бисеровым и Кормильцевым для обсуждения финансовых проблем, возникших между нами: я считал, что они должны мне несколько тысяч долларов, они же так не считали. Встреча закончилась ничем. «Ультра-Культура» стала свертывать свою деятельность. Умерла она еще раньше Кормильцева.
Я встречал его в последний год в нескольких неожиданных местах. Так мы встретились на Зубовской площади на заседании жюри исламской премии по литературе. Он был председателем жюри, а я — его членом. В самый последний раз я видел Илью с его экспансивной женой в доме театрального продюсера Эдуарда Боякова. Бояков пригласил нас послушать старого, как кусок старого дерева, обкуренного парижского негра. Не помню, как звали негра, он хорошо пах на несколько метров от себя ароматной травой, был сед и одет в умопомрачительные яркие лохмотья. Неграм в пристрастии к такой одежде могут составить конкуренцию только цыгане. Любой седой негр похож на призрака на самом деле, а тот парижский гость Боякова был особенно похож. Я помню, что мы сидели отдельной компанией: я, моя жена Катя Волкова, Кормильцев и его жена. И над чем-то очень хохотали. Хотя хохотать было, видимо, не надо. Вскоре Кормильцев умер в Лондоне от редкой болезни (Курехин тоже умер от редкой, от саркомы сердца), Катя Волкова, упрямо зловольная, убежала в down-shifting в Гоа, сделалась отрицающей Россию женщиной-хиппи, вот и сейчас, когда я пишу эти строки, она тайно от меня сбежала в Гоа с нашими детьми. Чему же было нам тогда радоваться отдельной компанией и хохотать? Нечему.
Вспоминая его, всегда буду вспоминать его на фоне сменяющихся диапозитивов тогда свежеумершей Натальи Медведевой. Видимо, это был подсказ мне, намек от судьбы, мол, гляди, он будет следующим. А может, и не намек, а слившиеся случайности.
