— Тяжело с ним дело иметь! — торопливо говорил Богданов. — Очень тяжело! Совершенно неуравновешенный тип! Злой, очень сильный. Без башки. С наганом не расстается! Вспыльчивый, как… — Богданов замялся, да так и не нашел сравнения и закончил: — В общем, явный псих!
Главбух Вагнер вздохнул укоризненно:
— Любите вы, Володя, словами бросаться…
Богданов смущенно покрутил головой. Позже Шегаев узнал, что до того, как стать лагерным бухгалтером, Вагнер был врачом-психиатром.
— Ну, не знаю, псих он или не псих, — сказал Богданов. — А только вы с ним тут поосторожней.
— Понятно… Он черный? В смысле, волосы черные? С чубом?
— Седой, — ответил Богданов. — А чуб вот такой у него, ага, — покрутил пальцем надо лбом. — А что?
Шегаев пожал плечами.
— Нет, ничего.
Когда они погрузились в свои бумаги, Шегаев притулился у печки. Богданов молод и зелен — еще и года не кантуется. Страха своего не расхлебал… Но в одном он прав. Здесь, в таежной обители, на отшибе, в стороне от большого лагерного начальства, хозяин, то бишь начальник лагеря (или как там его? — сельхоза), — царь и бог. С ним не поспоришь. Отсюда жалобы не доходят. Чуть что не так — и вот он, акт, а в акте черным по белому: умер. Поболел — и умер. Лепила хотел помочь — да не вышло, недуг сильнее оказался. Жаль, конечно, но современная медицина не со всякой болезнью может справиться… Или того пуще: убит. Сдурел, дескать, на конвой кинулся, к лесу побежал… Разве мало случаев, когда люди от отчаяния сами под пулю бросаются? Что ж оставалось делать? Вот она, бумага-то, все в ней про этого дурного зэка прописано: при попытке к бегству…
Он дожидался, когда его вызовет начальник, и ему почему-то очень не хотелось, чтобы при встрече Карпий его вспомнил. «Погоди, погоди, — скажет, щурясь. — Это не тебя ли я года три назад на следствии обрабатывал? Не ты ли там у меня запирался все, фордыбачил, не подписывал?..»
— Вот глупость какая! — подумал Шегаев, рассердившись на самого себя. — Сколько через грабки Карпия прошло таких, как я! Чушь полная! Ни черта не вспомнит.
* * *
Так и вышло — Карпий не вспомнил.
Не узнал.
Надо сказать, он и сам очень изменился.
Прежде это был молодой великан, пышущий здоровьем и силой, с какого рисовать пахарей для сборничков русских былин. «Сошел Святогор с добра коня, захватил сумочку рукою, — не мог и пошевелить, только сам по колена в землю ушел. — Что это у тебя в сумочку накладено? — В сумочке у меня тяга земная. — Да кто ж ты есть и как тебя зовут? — Я есть Микулушка Селянинович!»
Теперь же…
Впрочем, фигура осталась почти прежней — только, пожалуй, стала сутуловатой, а вместо тогдашней костной мощи в ней проглядывала костлявость. Кроме того, Карпий и впрямь совершенно поседел — взамен смоляного чуба на лоб падал теперь белый. А лицо стало каким-то изжеванным, мятым, будто по нему сначала безжалостно били колотушками, а потом безуспешно пытались отформовать по-прежнему.
Но больше всего изменились глаза. По ним прошлись мочальной кистью с белилами: водянистые, напряженные, навыкате, с расширенными отчего-то зрачками, они смотрели стеклянным, отталкивающим взглядом.
— Добрый день, — сказал Шегаев, останавливаясь посреди кабинета. — Гражданин начальник, я топограф, прибыл по приказу Управления лагеря. Ознакомьтесь, пожалуйста.
— Топограф? — переспросил Карпий. Не сводя с Шегаева своего мертвого взгляда, он уперся кулаками в стол, медленно поднялся, сделал несколько шагов, обходя вокруг и все так же не спуская с него немигающих глаз. — Да неужели? Вот здорово — топограф! Топограф нам вот как нужен! — оживленно сказал он, одной рукой чиркнув себя большим пальцем по горлу, а другой беря протянутые бумаги. И при этом впервые моргнул, но глаза так и остались мертвыми. — Наконец-то! Задыхаемся мы тут. Бездорожье, дичь! Дорога нам во́т как нужна! — и опять по горлу пальцем. — Расконвоированный, значит, — бормотал он, просматривая документы. — Так-так… Пятьдесят восьмая десять… ну хорошо, забирай!
Шегаев взял свои удостоверения, а Карпий снова стал расхаживать по небольшому пространству кабинета, всякий раз едва не задевая. При этом то и дело останавливался и замирал, упираясь взглядом.
— Ни со станции привезти, ни на станцию отправить! А продукцию осенью как сдавать? Понимаешь? Ты мне дорогу дай, топограф! Нам без дороги никак! Край! Позарез, позарез надо! Погибнет хозяйство без дороги! Себя не прокормим, не то что людям овощ!..
И все чиркал и чиркал пальцем по горлу.
Карпий толковал про вывоз овощей, и Шегаев невольно представил себе подводу, груженную горой зелени, салата и розово-лиловой редиски. Между тем в окно отчаянно билась метель, и происходящее в кабинете, расположенном где-то за шестидесятым градусом северной широты, казалось подернутым рябью не то сна, не то бреда.
— Так что уж ты, топограф, дорогу дай! Средства нам отпущены, дело за тобой!
Впрочем, забота Карпия была Шегаеву куда как понятна — сам вчера ехал. Овощ не овощ, а даже мешок муки привезти, и то дорога нужна.
Однако строить лежневую дорогу через заболоченную тайгу — дело нешуточное. Тем более что, как он уже знал, поговорив в конторе, сельхоз не располагал ни техникой, ни мастерами, не говоря уж о дорожном инвентаре.
— Какой инвентарь?! — горячился Карпий. — Ерунда! Ты, главное, прямую проложи! Пробей линию! От ворот — прямо на станцию Песчанка! Р-р-р-раз! И все! Будешь идти впереди и показывать, а я за тобой бригады пошлю! Ты идешь — заключенные просеку рубят! Да мы в три дня пробьемся!..
Замолчал, стал чиркать спичками, прикуривать. Руки подрагивали.
Шегаев молчал, подбирая слова.
Он мог бы сказать правду — ту именно, что, к сожалению, начальник сельхоза не имеет ни малейшего понятия о дорожном строительстве. Тем более о строительстве дорог через заболоченную северную тайгу, где встречаются не только топи, но и реки, через каждую из которых придется сооружать мост. И что не только мост, а даже прямую проложить — это довольно сложная инженерная задача, никоим образом не решаемая с кондачка. И еще много разных сторон правды мог бы сейчас Шегаев обрисовать.
Но он хорошо понимал, что Карпий, специалист по «физическим воздействиям», все равно ему не поверит. Карпию некогда и неоткуда было набраться знаний хотя бы в такой степени, чтобы признать их неохватность, а затем, признав, доверять специалистам. Попреками дела не поправишь. Остается лишь констатировать, что назначить Карпия — человека, не сведущего ни в какой технике, кроме техники рукоприкладства, — начальником, доверив ему людей и хозяйство, могли только такие же ненормальные, как сам Карпий. Либо, конечно, те, кого ни в коей мере не волнует ни судьба доверяемого хозяйства, ни будущее доверяемых людей.
— Я понимаю, — осторожно сказал Шегаев. — Конечно, дорога сельхозу очень нужна. Вы совершенно правы. Но давайте по порядку. Это дело не одного дня, не двух. Поэтому распорядитесь, пожалуйста, насчет того, где мне жить и хранить инструменты…
Карпий оскорбленно вскинул брови, нахмурился.
— Что значит — где жить? Жить где все — в бараке. Инструменты в конторе держи, не пропадут.
— Почему в бараке? Я на вольном хождении.
Начальник просверлил его недобрым взглядом.
— Пока больше негде. Потом организуем что-нибудь.
— Хорошо. Затем, если можно, определите, какая рабсила в моем распоряжении. Каждый шаг будет связан с прокладкой визирок и просек. То есть с лесоповальными работами.
Карпий раздраженно постучал пальцами по папиросной пачке.
— Ты о мелочах не думай! Ты думай о главном! О дороге думай!
— Конечно, конечно! — поспешил успокоить Шегаев. — Именно о дороге! Я ведь и говорю: покажите мне имеющийся изыскательский материал. Есть он? Вы же не в случайном месте лагерь ставили? Какие-то привязки у вас были?
Карпий так туманно посмотрел и так пожал плечами, что Шегаев и без слов понял: в случайном месте ставили! Без привязки!.. Господи, да разве он сам не знает, как это делается! Пригнали этап невесть куда, начальник топнул ногой: тут будете жить!..
— Погоди! — оживился Карпий, что-то припомнив. — Погоди, погоди! Как же! У агронома у моего карта есть! Рыбовед оставил! Он тут озера обследовал! Мы с ним мараковали! Рыбы тут — как грязи! Была бы дорога, так мы бы эту рыбу!.. Эх, топограф! Дорогу, дорогу давай! Режет она, режет! Давай! Иди! Занимайся! Я саботажа не потерплю!..
* * *
— Это Камбала, что ли? Есть такой. — Богданов кивнул. — В бараке ищи.
— Какая камбала? — удивился Шегаев.
— Да агроном-то. Кличка у него такая. Уголовник.
Сравнительно недавно построенный барак давным-давно покосился и почернел. Крыт он был где парусиной, где корой, где заплатами из просмоленного картона, какой в городах идет под вар на плоских крышах, а где и невесть откуда взявшимися здесь кусками жести. В полумраке, прореженном тусклым светом щелей, маячили понурые, землисто-серые лица. То есть обычный барак, от прочих, виданных-перевиданных, отличавшийся только странным отсутствием всяческих троек, столь привычных в других местах: ни тройки по размещению (в каковую, по идее, Шегаев и должен был бы обратиться с вопросом о Камбале), ни тройки по культурно-просветительской работе, ни тройки по соцсоревнованию, ни по ударничеству, ни по борьбе с побегами, ни прочих.
