— Ладно, Лоренс, — сказала я. — Ладно. Если я уступлю твоему нелепому капризу, пойду в Дортуар и осмотрю эти подозрительные останки, тогда ты — сразу после того как я их осмотрю — уступишь моему нелепому капризу и пойдешь со мной в комнату Лили Портер?
— Конечно, пойду. Конечно.
Я спустилась на дорожку.
— Тебе не кажется, что надо бы помахать Петре? Она ведь наблюдает за нами.
— Знаю, что наблюдает, — ответил Лоренс. — Сам ей и велел.
Ах, вот как Значит, он ее завербовал.
Вероятно, на роль миссис Хадсон.
...
96. В ранние послеобеденные часы Дортуар либо пустует, либо в нем обитают немногие отдыхающие члены персонала. Большинство студентов в это время дня идут после смены на пляж и спят себе там, жарясь на солнце. Я, правда, слышала далекие звуки радио, когда мы подходили к старой постройке, но во всем остальном она казалась необитаемой.
Рассказывая про Дортуар, я забыла упомянуть, что он служит не только жильем, там помещается еще и прачечная-автомат, которая распространяет очень приятные — по крайней мере, для меня — запахи мыльной воды, отбеливателя и чистых простынь. После лагеря все свидетельства чистоты — начиная от звука воды в душе и кончая запахом прачечной — стали величайшими удовольствиями моей жизни.
Двор по фасаду укрыт тенью огромных каштанов, и я не припомню случая, чтобы, вступая под их сень, не вспомнила строки: Под раскидистой кроной каштана / деревенская кузня стоит. Ощущение прошлого в их присутствии очень обостряется.
Лоренс желал полной непринужденности. И с этой целью устроил целое представление: со стороны казалось, будто он ведет оживленную беседу. На самом деле ничего подобного. Он рассказывал мне — вполголоса, — как наткнулся на тело Колдера, но сопровождал свой рассказ множеством совершенно неподходящих жестов и гримас, улыбок и смеха.
— Ты, наверно, помнишь, а может, и нет, что, когда сегодня утром звонила насчет фотографий, я не сразу подошел к телефону?
— Да, помню. Вдобавок ты запыхался.
— Верно. Мы с Петрой собирали белье в стирку.
— Собирали белье? И от этого ты запыхался? Со мной такого не бывает.
— Ну, может, тебе не приходится таскать узлы вверх-вниз по лестнице, Ванесса. А мы как раз таскали. Стирать была очередь Петры. В смысле принести белье сюда и дежурить возле машин. Она никогда не возражает — у нее всегда есть что почитать, и шум воды ей нравится. Думаю, действует как успокоительное. Ну так вот, она сидела тут с книжкой и вдруг почувствовала, будто потянуло холодом.
— Холодом? В такую-то жару?
— Она подумала точно так же. Решила, что все это как-то глючно. Встала и пошла посмотреть.
— Глючно?
— Ну, странно… необычно. Может, внезапный ливень или там буря… Вышла и видит: фургон со льдом…
Мы уже добрались до дверей прачечной и стояли у входа.
— Фургон со льдом? — переспросила я. Таких фургонов я не видела и не слышала о них Бог весть сколько лет.
— Они до сих пор есть в национальных парках и тому подобных заведениях, — сообщил Лоренс. — И я, пожалуй, догадываюсь, откуда взялся этот. Дальше к северу на побережье расположено несколько таких парков. Петра, по обыкновению, не стала вступать в разговоры с этим парнем, вернулась в прачечную и снова стала читать.
— В разговоры с каким парнем?
— С шофером.
— А-а.
— Короче, парень долго громыхал и бранился, а потом возник в дверях… не здесь, а вон там. — Лоренс кивнул на черный ход. — И говорит Петре, ведь она была тут совсем одна: «Может, распишетесь в получении?» Ну, Петра, само собой, отказалась: «Нет, не могу. Я ничего не заказывала. Идите в контору».
Лоренс сделал паузу — примерил на себя роль здоровяка шофера, — потом сказал:
— «Недосуг мне по конторам шастать, дамочка. Спешу я». Петра и подписала. Подумала, наверно, что лед заказали ребята — для вечеринки или просто чтоб остудить Дортуар. Но, заглянув в накладную, мысленно ахнула: Господи, что-то больно много льда ребята закупили! Счет был на двести с лишним долларов!
— Боже мой!
Мы как раз подошли к черному ходу и выбрались на аллею за Дортуаром, где большинство студентов паркуют свои раздолбанные машины, велосипеды и мотоциклы.
— Петра заинтересовалась, что и говорить… вышла на аллею, как раз вот тут… — сказал Лоренс.
Мы теперь повторяли ее путь.
— …и увидела, что в одном месте земля явно мокрая, вот здесь. — Лоренс показал где.
Я присмотрелась.
Земля уже совершенно высохла. Зной быстро расправился с влагой, сколько бы ее здесь ни было. Но дверь, куда шофер занес привезенный лед, разумеется, осталась на месте, прямо перед нами. Обыкновенная дверь, какие бывают в конюшнях, раньше ею наверняка пользовались конюхи, когда ходили к лошадям. Такие двери еще называют голландскими, они состоят из двух половинок — верхней и нижней; открыв верхнюю, можно проветрить помещение, однако ж оставить собак за порогом. Сейчас обе половинки были закрыты.
Причем заперты на висячий замок.
— Насчет замка не волнуйся, — сказал Лоренс. — Я мигом справлюсь — докторская сноровка.
С этими словами он достал какой-то устрашающий инструмент и принялся ковырять в замке, который уже через пятнадцать секунд сдался на милость специалиста.
Интересно, что еще про докторов мне неизвестно?
Мы вошли внутрь — не просто в темноту, но словно бы в пещеру, холодную, сырую, гулкую.
Лоренс затворил дверь и включил свет — зажглась одинокая голая лампочка, свисавшая с потолка. На секунду мне показалось, будто я вижу пар своего дыхания. Но то была пыль.
Мы стояли в центральном проходе между денниками, вконец обветшалыми, с проржавевшими решетками. Воздух пропах лошадьми, которые давным-давно умерли, разве что моя мама в детстве видела их живыми. Я ужасно люблю этот запах и, стоя там, прежде всего ощутила огромное удовольствие и безысходную печаль. Сколько прекрасных животных — ушли, исчезли. Десяток денников — амбар — чулан с хламом.
— Иди сюда, — позвал Лоренс.
Он прошел к одному из самых дальних денников и настежь распахнул железную решетку. Сырая ржавчина перепачкала ему пальцы.
В деннике валялись кучи старой, трухлявой соломы, полусгнившие коробки и несколько дерюжных мешков — я сразу заметила, что все это набросали нарочно, чтобы создать видимость беспорядка.
У дальней стены стоял громадный упаковочный ящик — почти как от фортепиано. Он тоже был обсыпан фальшивым мусором — слишком уж много газет, слишком много шпагата.
Я задержала дыхание, попыталась успокоиться. Мне очень хотелось узнать, что же там такое. Но совершенно не хотелось это видеть. Хватит, насмотрелась — на мертвых людей, на брошенные трупы.
Мы оба молчали. Сообразив, что часть моей миссии — следить за возможными пришельцами, я честно навострила уши, а одновременно старалась не испачкаться ржавчиной и наблюдала за Лоренсом.
Он оттащил в сторону мусор, в нарочитом беспорядке набросанный поверх упаковочного ящика, и нагнулся, чтобы, поднатужась, поднять крышку.
Справившись с этой задачей, он прислонил крышку к стене и отступил, чтобы я увидела, что там внутри.
Весьма современный и, по сути, новехонький морозильник. Бежевого цвета.
Тут Лоренс все же заговорил, но был краток.
— Боюсь, тебе придется подойти поближе. Извини.
Он откинул крышку морозильника, а я — честное слово! — сделала ровно пять шагов вперед от решетчатой дверцы денника. Вполне достаточно, чтобы увидеть и засвидетельствовать все, что угодно.
Погруженные в мелко наколотый лед там лежали бренные останки Колдера Маддокса, вне всякого сомнения. В том же мешке, куда парамедики поместили его еще на пляже, но Лоренс распустил затянутую горловину и открыл лицо.
Если не считать неизбежного изменения цвета, лицо у Колдера было почти в точности такое, каким я видела его последний раз, когда доктор Чилкотт поднял свесившуюся руку и положил ему на грудь.
Я отвела глаза и вернулась на прежнее место.
Ну-ну, думала я. Все правильно. Колдер Маддокс умер оттого, что имел врагов. Возможно, в верхах. Точь-в-точь как Джимми Хоффа.
Я слышала, как Лоренс захлопнул крышку и забросал ее фальшивым мусором.
Чувствуя холод, идущий от льда, я вздрогнула — с отвращением, невзирая на многие недели невыносимого зноя. Этот лед навевал тревогу и страх, в точности как айсберг в бухте неподалеку от нашей «Аврора-сэндс».
Я толком не знаю почему, думала я, и толком не знаю, как это произошло, не знаю деталей. Но одно мне ясно: каковы бы ни были причины и средства, Колдеровы враги — то бишь убийцы — грозят опасностью нам всем. Любой из нас может умереть и очутиться в таком вот нелепом упаковочном ящике.
Аккурат перед тем, как Лоренс закрыл дверцу денника, я напоследок бросила туда взгляд и сказала ему:
