Глава 9"
Кто сегодня Ховард – ты или я?"
Этот момент терпеливо ждал своего часа с самого первого дня существования проекта "Октавио". Мы сели в залитой солнечными лучами студии, обливаясь потом; я – на большой красный вращающийся стул со сломанными колесиками, Дик – в мягкое кресло, спиной к обжигающей синеве Средиземного моря. Но что-то мешало нам взять это препятствие. Мы были связаны обязательствами, переполнены знаниями, готовы к работе, но между нами и будущей книгой, казалось, стоял какой-то барьер под высоким напряжением, не позволяющий приблизиться. В ту минуту не существовало никаких схем и планов. Просто ощущение. Мы готовы были создать Ховарда Хьюза. Высокомерие, присущее нашему замыслу с самого начала, но до сих пор скрытое, одновременно поразило нас обоих, хотя мы так и не смогли осознать его, понять причину неуверенности и колебаний.
– Давай не будем устраивать фальстартов, – сказал я, повертев в пальцах и наконец прикурив очередную сигарету – Надо все обдумать.
Дик кивнул:
– Можем спокойно пропустить денек. Приступим завтра прямо с утра.
Практически каждая горизонтальная поверхность в студии, включая ручной работы покрывало из Марокко, была завалена исследовательскими материалами. Урезанная, конспективная версия рукописи Дитриха лежала на столе, рядом с магнитофоном и пишущей машинкой. Три полки книжного шкафа были забиты книгами, купленными нами в путешествиях, а по полу разбросаны четыре дюжины голубых картонных папок, распухших от ксероксов газетных и журнальных статей, увеличенных фотографий архивов "Тайм-Лайф", проспектов, брошюр по путешествиям, записок, наспех накарябанных от руки, и карт. На папках стояли подписи: "ТРАНС УОРЛД ЭЙРЛАЙНЗ", "ПЕРВЫЕ ПОЛЕТЫ", "РКО ПИКЧЕРЗ", "ЕЛОВЫЙ ГУСЬ", "АНГЕЛЫ АДА", "СЕНАТСКИЕ СЛУШАНИЯ", "ХЬЮЗ ЭЙРКРАФТ", "ЭФИОПИЯ, ХЕМИНГУЭЙ", а также "ЛИЧНЫЙ ОПЫТ", "ЖЕНЩИНЫ" и "РАБОТА"; относящиеся к делу годы выделены красным. Внешний беспорядок был всего лишь видимостью.
– А ты сам-то знаешь, где что лежит? – спросил Дик.
Я отвечал за организацию материала.
– Я знаю, где что должно лежать.
Он с тоской осмотрел заваленную бумагами комнату:
– Я не могу так работать. Как можно быть таким безалаберным?
– Все у меня в голове, – объяснил я, пиная близлежащую папку носком сандалии. – Могу пальцем показать тебе, где что... я думаю.
– Ну, с чего начнем?
– Точно не знаю. Думаю, этот вопрос надо обсудить. В смысле, выработать план.
Что касается "Макгро-Хилл" и "Лайф", то они пребывали в полной уверенности, будто я уже записал двадцать с лишним часов интервью с Ховардом в Нассау, Лос-Анджелесе и Палм-Спрингс. Финальная сессия разговоров, запланированная на сентябрь, еще только должна была состояться; но мы с Диком решили сделать ее сейчас, заранее.
– Надеюсь, ты помнишь, что уже наплел им о своих беседах с Хьюзом? – спросил Дик, проявив чудеса телепатии. – Надо было записывать все свои выдумки.
– Как-то вечно не хватало времени.
– А помнишь что-нибудь?
– Не очень. Я сказал, что Хьюз встречал Хемингуэя, но из головы совершенно вылетело, когда и где это произошло. В смысле, я не помню, когда точно рассказал им про Хемингуэя. В общем, предлагаю все делать по порядку, – решил я, вытащив остатки линованной желтой бумаги. – Сначала определимся с базовыми вещами.
– Какими, например?
– Например, какого человека мы намерены создать? Кто такой Ховард Хьюз?
– Он ненавидит микробы, – показал силу своего воображения Дик. – У него есть два миллиарда долларов.
– Спасибо. Что еще?
– Он одинок. У него нет друзей. Он проклят своей собственной горой денег. Люди вечно хотят отнять их у него.
– Правильно. Поэтому он параноик. Чувствует себя оклеветанным и непонятым. Он устал от своего образа технологического человека. Ищет себя. В этом причина того, что Ховард решил рассказать мне историю своей жизни.
– Давай дальше вглубь, – воодушевился Дик. – Он вырос в Техасе.
– Как насчет твоего техасского акцента? Может, это поможет, если ты будешь говорить с техасским акцентом. Надо вжиться в его образ, – принялся объяснять я, вспомнив беседу с одним приятелем, который пытался до меня донести всю гениальность системы Станиславского. – Представь Техас. На дворе 1905 год, 1910-й, 1915-й... широкие открытые пространства. Нефть хлещет из прерий. Ты родился, тебя принесли матери в родильное отделение, а она как крикнет: "Это не Ховард!" Но ты все равно вырос, сын Дикого Запада. Нет ничего надежнее стереотипов.
– Я? – поразился Дик. – Ховардом буду я?
– Ну, часть времени ты будешь Ховардом, а я – сам собой, потом меняемся. Давай проиграем все на слух, как все будет звучать. Ты кем хочешь быть, мной или Хьюзом?
– Хьюзом. У него два миллиарда долларов.
Я кивнул, а затем засмеялся:
– Может быть, когда он прочитает эту книгу – если, конечно, прочитает, – то придет в такой восторг, что сделает меня своим наследником.
– А может, так взбесится, что подошлет двоих парней из своей мормонской мафии сюда на Ибицу и шлепнет тебя. Такой вариант ты не рассматривал?
– Думаю о нем все время, – понурившись, признался я.
– Господи, да не беспокойся ты. – Дик всегда старался меня обнадежить, если дух мой ослабевал или поблизости начинал маячить призрак насилия. – Он не сделает этого. Раньше же он такого не делал.
– Но раньше еще никто не писал его авторизованную биографию.
Я погасил окурок, наклонился и взял телефон:
– Думаю, я подарю Джерри и Лорел кольцо. Надо выяснить, стоит ли еще их лодка в гавани.
– Прекрати, – сказал Дик, неожиданно выпрямившись в кресле. – Не надо искать оправданий. Надо бить. Мы готовы на все сто процентов.
Я положил трубку. Он прав: пора рыбачить или сворачивать удочки, как сказал бы Ховард. Я подключил микрофоны к магнитофону, один поставил рядом с собой, другой – на картотечный ящик рядом с Диком.
– Проверка, проверка, один, два, три... – Я проиграл запись, перемотал обратно и спросил: – Кто будет играть Хьюза первым – ты или я?
– Я, – вызвался добровольцем Дик. – Я знаю материал по Хьюстону оченно харашо, мой дарагой.
Он неожиданно продемонстрировал техасский акцент, прекрасный для еврейского мальчика, родившегося в Бронксе сорок шесть лет назад.
– Мы в деле? – спросил Дик.
– В деле.
– Что ж, откуда мне начать?
– Начни с самого начала. Надо придерживаться хронологического порядка, в будущем нам это поможет.
– Начало. Ну что ж, думаю, все началось в сочельник тысяча девятьсот пятого года, когда я появился на свет. Это произошло в Хьюстоне. А то есть люди, которые утверждают, что это было в Шривпорте, штат Луизиана.
– Стоп, попридержи коней! – заорал я, выключая запись. – Что это за чушь насчет Шривпорта? Ты это откуда взял?
– Не знаю, – ответил Дик. Он выглядел таким же изумленным, как и я. – Просто вырвалось. Разве мы об этом нигде не читали?
– Нет, ты все сочинил.
– Ну давай сохраним этот кусок. Он смущен. Он никому не рассказывал о своей жизни до этого момента. Откуда ты можешь знать, где родился? Тебе говорят об этом люди. А ты часто веришь всему, что говорят люди?
– Хорошо. – Я снова нажал кнопку "Запись". – Пусть вырывается дальше... Как ты можешь не знать, где родился?
– Мы об этом никогда не говорили. Я просто предположил, что родился в Хьюстоне, к тому же все записи, которые я видел, указывают на Хьюстон. Так что эта версия вполне подходит.
– А кто тебе сказал, что ты родился в Шривпорте? – ухмыльнулся я. Вывернись-ка из этого, приятель.
– Моя мать и мой дед, я думаю. Он... Я видел его несколько раз до того, как он умер. Очень старый человек. Ветеран Гражданской войны. Сражался за конфедератов. По существу, окончил ее в чине генерал-майора. Он как-то упоминал Шривпорт, сказал, что мой отец там искал нефть. Я и сам однажды попал в этот городок, меня там арестовали, но это уже другая история. Это было давно... задолго...
Я снова выключил запись.
– Это его прадед, генерал-майор. Ховард не мог его знать. Плохой ты исследователь.
Дик пожал плечами:
– Вставь ссылку... скажи, что он ошибся. Будет выглядеть более естественно, ну, запамятовал миллиардер...
Когда несколько часов спустя запись закончилась, то на первый сеанс ушли обе стороны семидюймовой катушки и часть еще одной. Мы лежали на стульях, как пустые оболочки, истекая потом, опустошенные, но все равно переполненные восторгом от электрического тока, бежавшего по нашим жилам все это лето. Мы создавали нечто уникальное: выдающийся человек рассказывал потрясающую жизненную историю, примечательную еще и тем, что, основываясь на фактах, мы спокойно могли привносить в нее элементы драматического вымысла. Когда один начинал медлить с ответами, заикаться, на его место заступал другой. Ховард Хьюз, наш Ховард Хьюз, хорошел на глазах, как растение, согреваемое лучами двух солнц-близнецов, каждое из которых по очереди давало жизнетворящий свет. Понимание пришло с самого первого сеанса записи, и оно придало нашим душам силу, помогающую преодолеть все горести, всю скуку, которая так характерна для изматывающего и одинокого труда написания книги, где при обычных обстоятельствах только одно подверженное ошибкам эго выступает как в роли создателя, так и в роли критика.
