– А потом все уроды, какие есть в городе, устроили демонстрацию в защиту двух стручков, заложников… Ладно, насчет одного, который из андалузского пекла, пока еще не ясно, правда ли на сей раз… И мы их хорошенько поучили камнями… Пока не явились солдафоны, и тогда мы им тоже показали. И даже кинули один «коктейль Молотова», во как.
– С этими хануриками надо держать ухо востро, сынок, иначе ты все одно плохо кончишь. Вот возьмут тебя за задницу… – предостерегла бабушка мальчишку, который выхлебал свой лимонад до последней капли.
– Твой внук не промах, – с гордостью сказал Хульен, ласково похлопав сына по плечу.
– Ты не видел, как эти солдафоны разозлились, когда мы кричали им – во послушай: «Пим-пам-пум! Вам каюк! Ужо погодите, мы вас всех подвесим!»
– Схожу на огород, взгляну, как растет латук, – сказал отец.
Он встал со стула, напялил свою древнюю шапчонку и исчез с непроницаемым выражением лица.
– Ты кого это хочешь провести? Где же ты схоронил бутылочку, в капусте? – прокаркала мать.
– Летом еще не время капусте, – внес поправку отец из темноты.
– Да какая разница…
Последнее слово всегда оставалось за матерью, с кем бы она ни говорила, и муж не являлся исключением.
– Как поживает твоя мама? – спросил Хульен Сигора, старательно изображая безразличие.
– Старушка? Нормально… Нынче она работает в парикмахерской.
– У нее… Она встречается с кем-нибудь? Сумерки скрыли внезапное смущение Хульена – бедняга весь покраснел, но голос его не дрогнул.
– По-моему, да, с одним типом из Баракальдо, он продает всякую всячину ветеринару и довольно часто бывает в городе. Но меня это не особенно колышет…
– Чего можно ждать от чужачки из Касереса? – изрекла мать.
Хульен умолк и печально смотрел на черную громаду леса. Все трое притихли, слышалось только надоедливое стрекотание сверчков.
Два дня спустя, когда настал час кормежки, Хульен сфотографировал Килеса с выпуском ежедневной газеты «Эхин» в руках, позаботившись, чтобы дата оказалась в фокусе. Астарлоа наблюдал за процедурой, сидя на своей койке. Перу держал их под прицелом «браунинга», стоя на верхней перекладине лестницы.
– А я знаю, зачем ты это делаешь. Чтобы все поняли, что меня вправду похитили, – сообщил Килес, довольный своим умозаключением.
Баски в разговор не вступали. Они собрались уходить.
– Одну минуту, пожалуйста, – попросил Астарлоа с подчеркнутым смирением.
Хульен обернулся с лестницы, Перу снова поднял пистолет.
– Принесите нам что-нибудь почитать, – продолжал Астарлоа, – какую-нибудь книгу, что-нибудь. С одной лишь газетой… Тем более, когда почти все новости вырезаны… Чтобы можно было чуть-чуть отвлечься… Надеюсь, я прошу не слишком многого, не так ли?
Тюремщики переглянулись, выбрались из люка и закрыли его с резким стуком.
– Как ты думаешь, то, что меня сняли на фото, хороший знак? И не следовало ничего просить у них, они все равно только рассердились… Мне, в целом, от чтения мало радости, – сказал Килес, едва они остались одни.
– Ты всего-навсего идиот. Астарлоа встал с кровати, чтобы поесть.
На следующий вечер вместе с едой пленникам оставили на столике испанскую колоду карт. Хульен указал на нее с напускной любезностью. Перу тихонько посмеивался на лестнице, и Хульен, хохотнув, разделил веселье с приятелем.
Когда тюремщики ушли, Астарлоа взял колоду со словами:
– Карты, чтобы мы не скучали… Как тогда, когда Чалбауды платили выкуп за своего отца. Они должны были оставить бабки, семьдесят кило с гаком, в багажнике машины, а эти подонки подсунули им взамен пустую коробку из-под красного вина… Таково чувство юмора у этих невежественных ублюдков.
– А мне вот в Монторо очень нравилось играть в шестьдесят шесть, мы резались по многу часов. Иногда еще в пикет, но мне не особенно везло…
Прошла еще неделя. Заложники коротали время за картами. Астарлоа предчувствовал, что их плен окажется долгим. К тому же он допускал, что его семья, возможно, уже заплатила выкуп, но на заключительном этапе операции ЕТА нарочно медлит с освобождением по тактическим причинам или из соображений безопасности. Что касается Килеса, принимая во внимание причины его похищения, то он мог просидеть под замком еще очень долго, прежде чем дело сдвинется с мертвой точки и обстановка вдруг быстро изменится, причем, вероятно, не в лучшую сторону.
В первые дни, поскольку Килес не знал других игр, они резались в шестьдесят шесть и пикет. Но в конце концов Астарлоа смертельно надоели обе: первая была слишком примитивной, а во второй его невольный партнер показал себя из рук вон плохо. Вскоре Астарлоа пришло в голову научить Килеса покеру, за которым он обычно посиживал в кругу друзей в гольф-клубе, и для которого вполне годится также испанская колода. Килесу стоило титанических усилий понять правила игры в простой покер с прикупом, а когда, наконец, он сообразил, что к чему, то начал сносить карты с замечательным отсутствием логики. Но потом дело пошло веселее, и они уже играли совсем неплохо. Располагая весьма скудными средствами для ставок в их плачевном положении, они играли по двести очков за партию, которые подсчитывали в уме, на ничтожные привилегии в еде: самые большие куски мяса из жаркого, грудку цыпленка, количество жареных анчоусов на брата.
Тюремщики догадались, что узники развлекаются покером, и по просьбе Астарлоа принесли им крошечный блокнотик и карандаш для подсчета очков, что позволило повысить ставки.
Несколько дней спустя Хульен вернулся очень озабоченный со встречи, состоявшейся в многолюдном кафетерии в Бильбао. Курьер от верхушки руководства доставил устные распоряжения, которые надо было выполнить без промедления.
Вечером Хульен и Перу принесли заложникам кое-что помимо пропитания: они оставили дряхлый магнитофон со вставленной кассетой. Когда пленники остались одни, они тотчас включили устройство. Голос, записанный на пленку, звучал искаженно, что только усиливало мрачный смысл послания.
«Испанцы из правительства не уступают и не собираются уступать впредь требованию перевести заключенных ближе к дому, так сказал министр внутренних дел. А твоя семья, Астарлоа, заплатила, но слишком мало, они говорят, что больше ничего нет, а это ложь…» Килес и Астарлоа уставились друг на друга глазами, расширившимися от выброса адреналина, который всегда сопутствует сильному испугу.
«Мы вынуждены казнить кого-то одного, любого из вас. А второй останется в камере. Мы не хотим принимать решение, поэтому сделайте выбор сами, с помощью карт или как угодно».
Астарлоа медленно осел на кровать и закрыл лицо руками. Килес ткнулся лбом в стену и завыл, горестно всхлипывая.
Внезапно Астарлоа вскочил с кровати, быстро вскарабкался по лестнице и оглушительно забарабанил в железный люк, выкрикивая с отчаянием:
– Послушайте! Послушайте меня, пожалуйста! В одном из банков Бильбао, в сейфе, у меня хранятся десять тысяч наличными. Никто о них не знает. Если вы спасете меня, я отдам их вам, вам двоим… Клянусь!
Килес ринулся к своему сокамернику и попытался стащить с лестницы, осыпая того ругательствами, самыми сильными из своего словарного запаса. Астарлоа продолжал кричать, отпихивая недруга ногами.
Прошло несколько часов, заложники не знали, сколько именно. Никто не услышал посулов Астарлоа, а может, ими просто пренебрегли. Килес лежал на койке, скорчившись и уткнувшись лицом в подушку, и время от времени всхлипывал. Астарлоа сидел за столом спиной к нему и неподвижно уставившись в стену. Обернувшись украдкой, он удостоверился, что Килес не смотрит на него, повернулся на стуле, взял колоду, вытащил оттуда туза и короля и спрятал карты в носки – туз к одной лодыжке, короля к другой. Затем он встал и подошел к съежившемуся Килесу.
– Килес… Валентин, – он смягчил тон и попытался заговорить проникновенно, – хватит плакать…
Килес поднял на него глаза, красные от слез.
– Придется сыграть… другого выхода не остается, – сказал Астарлоа.
– Ты тварь, паразит… Оставь меня в покое, не смей со мной разговаривать.
– Прости, конечно, но от страха ты совсем голову потерял. Давай сыграем. У нас с тобой равные шансы: как судьба рассудит.
– Почему ты такой бесчувственный? Разве можно на это играть?
– У тебя есть другие варианты? Ну, давай же. Уже много времени прошло, я не знаю, сколько нам еще осталось.
– Не буду. Что придумали, мерзавцы! Пусть убивают, кого захотят.
– Начнем, – подвел черту Астарлоа зловещим тоном.
Он убрал со стола нетронутый ужин, оставив, правда, две бутылки – вина принесли вдвое больше, чем обычно.
В домике, на кухне, Перу и Хульен с матерью, которая сама назначила себя на роль третейского судьи, ожесточенно спорили из-за того, кому из них придется выступить палачом, причем для безопасности им полагалось идти в землянку вдвоем. Перу упрямо не соглашался, что все должен сделать Хульен, старший по возрасту. Хульену это казалось несправедливым. Потом его осенило, что они могут разделить ответственность, выстрелив одновременно. Против такого решения Перу тоже возражал.
