Этим утром он остановил свой «крайслер» на дороге напротив дома. Насколько показалось Джимми, дом выглядел точно так же, как раньше. Чуть раньше Джимми залил в бак бензин на автозаправке «Стемфорд» и купил в тамошнем магазинчике упаковку аспирина. Боже, как же у него разболелась спина! Как он сможет выйти на работу через два дня? Правда – как?
Джимми откупорил баночку и принял несколько таблеток аспирина – разжевал и проглотил, не запивая водой. Известно, что разжеванная таблетка аспирина, хоть она и довольно противная на вкус, действует сильнее целой таблетки. Целая таблетка лежит в желудочном соке какое-то время и не переваривается. Джимми проглотил аспирин и почему-то вдруг вспомнил о своей первой брачной ночи. Ему тогда было всего девятнадцать, а Джине – и того меньше.
В первую брачную ночь Джина спросила у него:
«Сколько бы ты хотел иметь детей, Джимми?»
А он спросил у нее:
«Когда ты будешь беременна, у тебя соски будут набухать, да?»
«Наверное».
«Если так, то я хотел бы иметь десять или одиннадцать детей, Джина», – ответил Джимми.
В итоге у них родилось шестеро, но и это было очень много. Шестеро ребятишек! И это притом, что Джимми работал грузчиком на рынке! О чем они с Джиной только думали? У них родились три девочки и три мальчика. Девочек назвали итальянскими именами, а мальчиков – ирландскими. Это была хитрая затея Джимми – получилось поровну. Шестеро ребятишек!
Боль в спине Джимми, начавшаяся со спазма и перешедшая в прострелы, стала еще сильнее. Болело в том самом месте, где ему сделали операцию. То и дело боль пульсировала, и все его тело сотрясалось, как от рыданий. Он вытряс из баночки на ладонь еще несколько таблеток аспирина и посмотрел на большой дом на холме. Он вспомнил своего деда, разрядившего ружье в мотор грузовика угольной компании, а потом вспомнил своего дядю, которого за организацию забастовки убили нанятые компанией детективы. Вспомнил про силикоз. Потом он стал думать о врачах, о Джозефе Д. Диселло, о великане грибнике, о гаитянине Гекторе, ставшем дистрибьютором, и о своем брате Патрике, которого теперь так редко видел, потому что тот перебрался в Коннектикут.
Джимми стал жевать аспирин и считать окна в большом доме на холме. Раньше Джимми Морану в голову такое не приходило – считать окна. Кончиком языка он выковыривал крошки аспирина из зубов. Он насчитал тридцать два окна. Тридцать два окна, и ведь это были только те, которые он видел с дороги! Он долго думал, а потом произнес вслух:
– Даже для меня, с шестью детишками и женой… Даже для меня, с шестью детишками и женой, наверное, грешно иметь такой здоровенный дом. Наверное, так.
Джимми Моран думал и думал, но ничего лучшего в голову ему не приходило. Только это.
– Даже для меня, – повторил он, – это было бы грешно.
В Венгрии семейство Ричарда Хоффмана занималось производством розовой воды – продукта, который в то время применяли как в косметических, так и в медицинских целях. Мать Хоффмана пила розовую воду из-за несварения желудка, а его отец протирал розовой водой кожу в паху для охлаждения и отдушки после определенного вида нагрузок. Слуги полоскали льняные скатерти и салфетки Хоффманов в холодной воде, сдобренной розовой водой, так что даже в кухне очень приятно пахло. Повариха подмешивала несколько капель розовой воды в сдобное тесто. Перед вечерними приемами или визитами в оперу будапештские дамы употребляли дорогие импортные одеколоны, но розовая вода Хоффмана была испытанным средством дневной гигиены для всех женщин – таким же незаменимым, как мыло. Венгерский мужчина мог быть женат десятки лет и даже не догадываться о том, что от природы кожа его супруги вовсе не источает аромат цветущих роз.
Отец Ричарда Хоффмана был настоящим джентльменом, а его мать отвешивала слугам пощечины. Его дед по отцовской линии был пьяницей и драчуном, а дед по материнской линии – баварцем, охотником на кабанов. В возрасте девяноста лет его насмерть затоптали собственные лошади.
После того как ее муж умер от заворота кишок, мать Хоффмана отдала все свои сбережения смазливому русскому шарлатану по фамилии Катановский, известному спириту, пообещавшему устроить мадам Хоффман беседы с духами умерших. А Ричард Хоффман переехал в Америку и там убил двух человек.
Хоффман эмигрировал в Питсбург по время Второй мировой войны и десять лет работал автобусным кондуктором. С пассажирами он разговаривал в жуткой, унизительной манере.
– Я из Венгрии! – рявкал он. – Ты тоже Венгрия? Если ты Венгрия, то ты попал куда надо!
Много лет он разговаривал на этом тарабарском языке, даже после того, как овладел английским в совершенстве и его уже можно было принять за какого-нибудь сталевара, уроженца Штатов. Однако ритуальное самоуничижение приносило ему неплохие чаевые, и он скопил небольшой капиталец, которого хватило на приобретение вечернего клуба под названием «Дворец фараона», где в каждом представлении участвовали фокусник, комик и танцовщицы. Заведение пользовалось большой популярностью у азартных игроков и нуворишей.
Когда Хоффману было уже хорошо за сорок, он согласился принять молодого человека по имени Эйс Дуглас – посмотреть, не сгодится ли он на роль фокусника-дублера. У Эйса не было опыта выступлений в клубах, не было ни профессиональных фотографий, ни рекомендаций, но по телефону он говорил очень красивым голосом, и Хоффман назначил ему просмотр.
В день просмотра, ближе к вечеру, Эйс явился в клуб во фраке. Его туфли сияли дорогим блеском, сигареты он вынимал из серебряного портсигара, крышка которого была украшена его аккуратными инициалами. Стройный, привлекательный мужчина со светло-каштановыми волосами. Когда он не улыбался, он выглядел как звезда кинофильмов, показываемых на дневных сеансах, а когда улыбался, становился похож на дружелюбного телохранителя. В общем, и с улыбкой, и без нее он, казалось, выглядел слишком мило для того, чтобы быть хорошим фокусником (другие фокусники, выступавшие у Хоффмана, старались выглядеть как можно более зловеще), однако выступление его казалось чудесным, весьма завлекательным, и к тому же он не был подвержен довольно глупой моде, бытовавшей среди иллюзионистов тех лет. (Эйс, к примеру, не утверждал, что произошел от вампира, что ему были открыты великие тайны в усыпальнице Рамзеса, что в детстве его похитили цыгане или что его вырастили и воспитали миссионеры в загадочной стране Востока.) У него даже не было женщины-ассистентки, в отличие от других фокусников Хоффмана, которые хорошо знали, что красотка в сетчатых чулках способна отвлечь на себя внимание и спасти любой промах иллюзиониста. И что еще важнее: Эйсу хватало ума и класса не именовать себя «Великим» или «Могущественным» тем-то и тем-то.
На сцене, с гладко зачесанными волосами, в белых перчатках, Эйс Дуглас вел себя с эротичной легкостью Синатры.
В тот день, когда состоялся просмотр выступления Эйса Дугласа, во «Дворце фараона» работала одна немолодая официантка, которую все называли Большой Сандрой. Она наводила порядок в коктейль-баре. Несколько минут она понаблюдала за представлением, а потом подошла к Хоффману и шепнула ему на ухо:
– Ночью, когда я лежу в постели совсем одна, я порой думаю о мужиках.
– Не сомневаюсь, Сандра, – ответил ей Хоффман.
Она всегда так говорила. Она была фантастически грязной женщиной, и если честно, то Хоффман несколько раз с ней переспал.
Сандра прошептала:
– Когда я думаю о мужиках, Хоффман, я думаю как раз о таком мужике.
– Он тебе нравится? – спросил Хоффман.
– Ох!
– Думаешь, он понравится дамам?
– Ох! – страстно вздохнула Большая Сандра, обмахиваясь ладонью. – Господи, ты еще спрашиваешь!
Не прошло и часа, как Хоффман уволил двух своих старых фокусников.
После этого Эйс Дуглас работал каждый вечер, когда «Дворец фараона» был открыт. Он стал самым высокооплачиваемым артистом в Питсбурге. Это было не в те годы, когда красивые молодые женщины так уж часто являлись в бары без спутников, но «Дворец фараона» стал таким заведением, куда красивые женщины – необыкновенно привлекательные молодые, одинокие женщины – приходили со своими лучшими подругами и надевали самые шикарные платья, чтобы посмотреть выступление фокусника Эйса Дугласа. А мужчины приходили во «Дворец фараона», чтобы полюбоваться на красивых молодых женщин и угостить их дорогими коктейлями.
У Хоффмана был свой собственный столик у дальней стены ресторана, и после того, как выступление иллюзиониста заканчивалось, они с Эйсом Дугласом усаживались за этот столик и развлекали молодых дам. Девушки завязывали Эйсу глаза, а Хоффман выбирал какой-нибудь предмет из лежавших на столе, а Эйс угадывал и называл этот предмет.
– Это вилка, – говорил Эйс. – Это золотая зажигалка.
Более подозрительные девушки открывали свои сумочки и выуживали оттуда необычные предметы – семейные фотографии, рецепты от врача, автобусные билетики, – но Эйс без труда отгадывал и называл эти вещицы. Девушки смеялись и говорили, что Эйс наверняка подсматривает, и закрывали ему глаза влажными от волнения руками. Девушек звали как-нибудь вроде Летти и Перл, Зигги и Донна. Все они очень любили танцевать и к столику подходили в красивых меховых накидках – чтобы повыпендриваться. Хоффман представлял их проверенным или просто интересующимся ими бизнесменам. Среди ночи Дуглас провожал красивых молодых дам до автостоянки, учтиво выслушивал их разговоры, а когда дама махала рукой, подзывая такси, Эйс ободряюще прикасался рукой к ее спине.
