Остановилась машина на обочине узкого просёлка, пропустить танковую колонну, что на станцию, на погрузку шла. Приподнялся Сашка, попить попросил. Немец отвернулся фляжку отстегнуть, не откажешь, коль приказано живым привезти. А Сашка маханул через борт и ласточкой под гусеницу встречного танка полетел.
Оставленная немцами засада у тайника ничего им не дала — взяли Сашку прямо на тайнике и контрольного сигнала, что тайник заложен и можно вынимать, он не оставил.
Предателя того, что Сашку выдал, партизаны потом выследили и расстреляли. Поплатился, сволочь!
Только Сашку теперь уже не вернёшь.
До Дроздовки и саму деревню Микко прошёл быстро, не останавливаясь, но за деревней, с того места, где началось обилие танковых следов, разыгрался. То строил из комков снега на отвале дороги крепости и штурмовал их, разбивая построенное, то катался с придорожных склонов, и по кем — то накатанной лыжне, и сам прокладывал лыжню по целине, и небольшие трамплины строил. За это время мимо него, по шоссе и просёлкам не менее десяти раз прошёл танк. Один и тот же, по внешним признакам видно. Но шума в лесу — словно танков там было не мерянное количество. Дважды проезжали мотоциклетные патрули и один раз прошёл парный пеший.
Продолжая игру Микко словно копье, далеко метнул лыжную палку в сторону леса. И проделав этот фокус несколько раз, углубился в лес. Шум, характерный для танковой части, нарастал.
Так, внимательнее осматриваться и лучше держаться лыжни по которой ходит охрана, иначе на мину или растяжку нарваться можно. Ага, примерно в полусотне метров впереди столбы, колючая проволока. Теперь надо быть осторожнее.
Прижимаясь ближе к кустам и к толстым стволам деревьев, Микко, по — прежнему, на случай если следят за ним из «секрета», то якобы белку в ветвях увидел, то, вроде бы, за дятлом погнался, продвигался в сторону наиболее интенсивного шума, пока не подобрался почти вплотную к колючей проволоке.
В густом подлеске, раскрашенный камуфляжными разводами фургон — радиоусилитель с огромными репродукторами из которых и доносится рёв танковых двигателей и слова команд. Продолжая подыгрывать себе то «в белку», то «в дятла», двигаясь вдоль «колючки», обнаружил замаскированную зенитную установку. И наконец, пожалуй, самая важная находка: на полозьях макет танка из дерева, жести и резины, в кустах замаскированные лебёдки, которые с помощью тросов таскают по полю подобные, деревянно — резиново — жестяные «танки».
Значит так. Снаружи объект охраняется патрулями, мотоциклетными и пешими. Внутри часовые. «Следит» один танк, который постоянно разъезжает по просёлкам выходящим из леса к шоссе и создает видимость многих и свежих следов. В лесу до двадцати пяти — тридцати макетов танков изготовленных из жести, дерева и резины. Передвижение макетов осуществляется на тросах с помощью замаскированных лебёдок. Шумы имитируются радиоусилителями с большими репродукторами, смонтированными на автофургонах. По периметру — замаскированные зенитные установки. На случай налёта Советской авиации.
Приманка.
С этим разобрался. Теперь, легенда. В лес углубился — живот прихватило. По лесу шёл — дятла видел. Или белку. А могли они быть здесь при таком шуме? Можно сказать, в крайнем случае, что показалось… Нет, «показалось» говорить не стоит, подозрение может быть. Беличьи следы действительно есть, но не свежие… И дятлова «кузница» — вон, под сухостоиной сколько шелухи от еловых шишек. Ага: увидел следы, увидел «кузницу», решил поискать. А «колючка…» Он за неё не лез. Нельзя — так нельзя. Осталось подтвердить расстройство желудка. Снял штаны, присел и долго тужился, пока выдавил из себя два маленьких комочка. С полуголодного житья и то хорошо. Натянул штаны, но мешало что — то, жгло, чесалось и саднило. Приспустил штаны, оторвал из сложенной блокнотиком газеты прямоугольник и приложил, водить ею больно. На бумаге полукружием отпечаталось яркое алое пятно. Кровь. У него такого давно уже не было, с весны. А в Ленинграде почти все маялись подобной хворобой от мякинного хлеба и других составляющих блокадного пайка. Взял в руку немного снежку, растёр между ладонями, растопил и снежной кашицей обмыл зудящее место. Передёрнулся от холода, но было ради чего потерпеть, жжение и зуд поутихли. Застегнулся.
Дело сделано. Пора уходить. Вышел на дорогу, приостановился, сбил острием лыжной палки натоптанную под пяткой наледь, наклонился, выскреб снег из — под подошв, поправил крепления, и уже собрался выпрямиться и оттолкнуться палками, как одернула резкая команда
— Хальт!
Микко вздрогнул, оборотил голову. И уткнулся лбом в ствол автомата. В мозгу зачем — то чётко отпечаталось: «Приклад деревянный, магазин сбоку. МП–28. Калибр 9 миллиметров, патрон парабеллум, в рожке 30 патронов».
Чёрный зрачок ствола гипнотизировал, притягивал, заслонял собой фашиста. Его в первые секунды Микко просто не видел. С усилием оторвал взгляд от глазка смерти и перевёл на его владельца. Немец как немец. Крепкий, светлоглазый, губы тонкие, как две параллельные линии, укутан, ноги в огромных серых бахилах, хотя и не такой уж сильный мороз. Взгляд подозрительный, въедливый.
— Хювяя пяйвя. Хлебушка или чего — нибудь поесть не найдётся? Или кипятку, сухари размочить? — Микко протянул руку к своей торбе, чтобы показать в подтверждение сказанного: не врёт он, вот же они сухари.
— Хальт! — Резче скомандовал фашист. — Хенде хох!
Микко поднял руки. Немец не убирая ствола от его головы, левой рукой ощупал сумку и одежду мальчика.
— Керт! Ком![23]
— Я сирота, родители без вести пропали…
— Штиль! Нихт шпрехен![24] — Больно ткнул стволом под ребра.
Тут не попререкаешься. Микко покорно исполнил волю конвоира.
В блиндаже, куда солдат привёл Микко были ещё четверо: два солдата, обер — ефрейтор и гауптман. При взгляде на гауптмана у Микко захолодело под ложечкой: высокий, подтянутый, глядит кочетом, лицо к верху и к низу немного сужено, будто ромб с обрезанными вершинами, волосы короткие зачёсаны назад, глубокие залысины, русые, с рыжинкой усы — это был тот самый офицер, что отлупил его прутом возле моста. Гауптман внимательно, изучающе осмотрел мальчика. К счастью, не узнал.
Есть люди, которые запоминаются с первого, даже самого короткого знакомства. Они не обязательно красавцы лицом и статны телом, и не уродливы, нередко по внешности обычные середнячки, но есть в них что — то неведомое и необъяснимое, что принуждает запоминать их надолго, а может быть на всю жизнь.
Есть и их антиподы, которые более или менее запоминаются только после нескольких встреч. К последним относился Микко.
Взрослые, когда он заходил к соученикам или к товарищам по играм, пока запомнят несколько раз переспросят, где он живёт и кто его родители, потом путали имя и называли другими именами, чаще всего Ваней. Ребята, особенно старшие, которых он после нескольких дней знакомства начинал считать едва ли не друзьями, и уж совершенно точно, хорошо знакомыми, при следующей встрече спрашивали, как его зовут. Микко болезненно реагировал на подобные ситуации, это обижало его. Но, только став разведчиком увидел, что для него это благо — его не запоминали и, следовательно, он вызывал меньше подозрений. Возможно, это не раз спасало ему жизнь, но как тут проверишь.
Гауптман придирчиво посмотрел в глаза. Микко взглянул в ответ насколько мог спокойно и доверчиво: он пришёл с чистой совестью к добрым людям за помощью и бояться ему нечего.
Поклонился и поздоровался.
— Hyvaa paivaa, herra upseeri. Hyvaa paivaa, hyvat herrat.[25]
— Финн? — Спросил гауптман.
— Да. — Хотел сказать «карел», да что толку. Этой немчуре всё равно не понять разницы между добродушным, общительным карелом и сумрачным, замкнутым финном.
Немец спросил ещё что — то, но Микко понял только два слова «военный объект». Развёл руками, помотал головой.
— Я не понимаю по — немецки. Я сирота. У меня родители пропали без вести…
Гауптман что — то приказал солдатам, один взял винтовку, маузер–98, и вышел, другой подошёл к Микко и жестами показал: раздевайся.
Микко снял торбу, посмотрел куда бы положить её, но подходящей мебели ему не предложили, положил на пол. Сверху пальто. Солдат жестом понудил: и свитер тоже. Снял свитер. И задержался, больше ничего снимать не стал. Солдат тщательно, но, отметил Микко, не профессионально ощупал пальто, обыскал самого мальчика. «Значит, не гестапо и не контрразведка, просто армейская охрана объекта. Уже легче». Содержимое торбы высыпал на ящик из — под снарядов. Куски свежего и подчерствевшего хлеба и жесткие сухари, варёная в мундире картошка, вяленый щурёнок, два варёных яичка, завернутые в не новую, но чистую льняную тряпочку, обломанный столовый нож в берестяной трубочке, соль в пузырьке да спички. Вот и всё богатство.
