— Алевтина… — крикнул он вдогонку уборщице и тут же со стыдом в глазах запнулся, забыв отчество женщины.
— Фёдоровна, — ничуть не обидевшись, подсказала она ему. — Чего тебе?
— Уже так поздно, рабочий день закончился. А вы всё ещё тут, — проговорил с сочувствием Витя и подошёл к ней. — Это потому, что вы, наверное, на всём этаже убираете, а не только в нашем крыле.
— Да, — выдохнула техничка. — Деньги нужны.
— Устаёте, наверное… — как можно более добродушно заметил Витька.
Алевтина Фёдоровна прислонила швабру к стене и выпрямилась.
— Знаешь, какая б ни была работа, если ты выполняешь её честно и старательно, ты устаёшь.
Виктор призадумался. Женщина оказалась не настолько простой тётенькой без образования, как он думал.
— Почему вы тут работаете? — спросил Витька неожиданно даже для самого себя.
— Потому что муж пьёт, а надо поднимать сына, — просто, без лишних вздохов и жалоб на судьбу, объяснила она. — Основная работа у меня в школе. Я учитель истории. А тут — подрабатываю. Деньги-деньги, везде, Витька, нужны деньги. Когда-нибудь ты почувствуешь это на себе.
Парень знал, что она говорит о будущем. О взрослой жизни, где уже нельзя будет перекладывать ответственность на кого-то.
— Виктор, — женщина, заметив, что парень задумался, снова взялась за швабру. Времени на длинные беседы у неё не было. — Не надо стоять тут с безразличным видом. Я сразу поняла, зачем ты подошёл. Ключ от замка веранды в соседнем крыле лежит под цветочным горшком, в котором растёт геранька. Ты же за этим пришёл?
Мальчишка смутился. Ему вдруг стало жутко стыдно из-за того, что он потревожил женщину личными беседами лишь для своей выгоды, а она изначально всё понимала…
— Спасибо. Большое спасибо, — краснея, промямлил парень.
— Удачи. И до завтра, — мягко улыбнулась Алевтина Фёдоровна.
Виктор вышел в холл и, стараясь остаться никем не замеченным, прокрался мимо лифта и отворил двери в соседнее отделение. Хирургия спала. Свет не горел ни в палатах, ни в коридоре. В углу, куняя в полусне, сидела нянечка. На Витины тихие шаги она не отреагировала.
Пройдя тёмное отделение насквозь, Витёк снова попал в просторный холл, из которого, в отличие от их родного холла, выводило не две, а три двери, одна из которых — на заветную веранду. На подоконнике красным цветком горела хилая герань. Витя поднял горшок и осторожно достал, как клад, как самое большое богатство, старый ключик со стёршейся позолотой.
Из приоткрытой форточки парня обдало холодком.
Как странно. Он за целый месяц даже не подумал правильно выучить имя уборщицы. Да и здоровался с ней безразлично и сухо. А она знала их всех по именам, знала об их переживаниях, иначе как бы она догадалась, что он пришёл к ней именно за ключом? В отличие от того же Тимофея, прекрасного врача, перед которым пациенты падают ниц, она, именно она, простая уборщица, с которой не всякий даже здоровается, помогла ему, пожалела его, поняла.
Парень хлюпнул носом и вставил ключ в замок. Двери послушно распахнулись. Витя, ёжась, ступил на веранду и пригляделся. Длинный узенький балкон уходил лентой до самого конца здания. Пустой. Такой пустой, что начинало казаться, будто, кроме сквозняков, по нему никто и никогда не гулял. Кое-где из одиноких горящих окон на веранду падали пласты желтоватого электрического света. Но большинство окон чернели беспробудными дырами, отчего всё пространство походило на жезл судьбы: холодная чернота и редкие-редкие проблески огня надежды.
Витя, делая робкие шаги, стал отсчитывать окна. Первая палата, вторая…
В уши дул холодный влажный ветер. По полу и стенам мистически скакали бледные тени от облетевших тополей и акаций. Где-то вдалеке лаял дворовый пёс.
В небольшой светлой комнатушке, заставленной белой современной аппаратурой, парень таки обнаружил Ингу, точнее, нечто маленькое и худое с белоснежной растрёпанной шевелюрой и синими глазами. Девушка держала в руках телефон и, судя по сосредоточенной мордашке, строчила эсэмэску. Счастливо улыбнувшись, оттого что наконец отыскал её, Витька постучал в стекло.
Инга, отложив так её занимавший сотовый, озадаченно уставилась на окно. Витёк скорчил настолько забавную рожу, насколько мог, и почти вплотную прижался к холодному стеклу, чтобы она могла его узнать. Ведь парень стоял на тёмной веранде, да ещё и в чёрной куртке — попробуй опознай такого с первого раза!
Когда глаза Инги признали гостя, лицо девушки точно просияло: появилась скромная улыбка, добрый бесхитростный взгляд. Витёк начал как можно чётче проговаривать фразу «Я вернулся», чтобы девочка могла прочесть слова по губам.
— Я рада, — ответила Инга, по-прежнему ласково улыбаясь, и Витька услышал её голос. Видимо, стекло действительно было настолько тонким, а рамы настолько старыми, что звук не считал их серьёзным препятствием.
Витька чувствовал, как магическое тепло от такой, пусть и дистантной, но радостной встречи сладким мёдом растекается по всему телу. Глаза осоловели и с умилением уставились на девушку. Милая, смиренная, задумчивая.
Как же он по ней скучал. Только сейчас мальчишка понял, как ему её не хватало: простого, но в то же время глубокого и обстоятельного взгляда, детской физиономии и тихого, приятного голоса.
Витька снова улыбнулся, не желая уходить, возвращаться в серое отделение, где, кроме угрюмых лиц и непонимания, ничего нет. Где только ворчат, кричат и засыпают дежурными фразами. Где нудно и нет никакой надежды на радость.
Судя по нетерпению, написанному на лице девочки, ей жутко хотелось поговорить с ним подольше, расспросить обо всем, узнать, как прошёл домашний отдых.
Продолжая глядеть на парня всё с тем же теплом, Инга сползла с койки и встала на ноги. Кроха… как новогодняя ёлка, «украшенная» иголочками, трубочками, бинтиками, пластырями. На обеих ручках лонгеты, две капельницы: одна — с каким-то бесцветным раствором, другая — с чем-то похожим на кровь.
Парню стало больно, просто физически больно смотреть на это, и он на секунду отвёл взгляд, чтобы собраться с мыслями. Слабая и сильная, нежная и стойкая… Как столько противоречий может соединиться в одном человеке? Как при всём том, что с ней происходит, она может улыбаться? Почему не лежит и не ноет, а встаёт, поднимается, борется со слабостью?
Штативы капельниц были на колёсах, и девушка без труда передвинула их ближе к окну. А потом, как и Витька, села на подоконник, но по другую сторону стекла.
— Ну как ты? — спросил он её с нескрываемой досадой и жалостью.
— Как видишь, — она отвечала спокойно, ровно, как и всегда. В слегка растрепавшейся причёске проглядывалось даже некоторое озорство. Но больные глаза, сокрушённые и безрадостные, с потрохами выдавали внутреннюю, съедающую её агоническую грусть.
— Надолго? — парень поймал себя на мысли, что говорит почти так же, как она, — спокойно и односложно.
— Недель на пять.
Его как будто шарахнули по голове.
— Ты что это такое имеешь в виду? — В Витькиной голове не сходились простые истины, точно ему заявили, будто дважды два равно пяти. Он резко вскочил на ноги. — Сколько недель?! Да ты что? Новый год на носу… Да я!.. Да я выпишусь раньше! Ты ничего не перепутала!?
Девочка покорно выждала, пока он успокоится.
— Пойми, у меня в этот раз всё как-то уж очень серьёзно. Инфекция в лёгких, — девушка, краснея, закрыла лицо руками. Она не привыкла жаловаться и жутко этого стеснялась. Но если уж теперь она сама признавала свои дела неважными, можно было с уверенностью говорить, что они действительно неважные. Очень неважные.
«Пять недель», «инфекция в лёгких». Виктор начал белеть. В тело как будто врезалась тысяча колких и холодных снежинок.
— Ингочка, не надо этого говорить, — спохватился он, кинувшись на стекло и прижавшись к нему обеими ладонями. — Ты поправишься раньше. Врачи всё сделают, как надо. И ты вернёшься!
Девушка безнадёжно улыбнулась и тоже прислонила ладони к стеклу в тех самых местах, где с обратной стороны находились ладони Виктора.
— Я знаю, что говорю, — сказала она слабым голосом. — Раньше не получится. На хорошие лекарства нужны соответствующие деньги. Мама уже брала взаймы, ещё раз не выйдет. Да и я не хочу, чтобы из-за меня ей приходилось надрываться на трёх работах. Я ничего не решаю, понимаешь?
— Нет, — у Витьки свело сердечную мышцу. Он чувствовал, как ледяное стекло начинает теплеть от прикосновения их ладошек. Хотелось сжать её маленькие ручки, погладить, пожалеть, приласкать. — Кто ж решает, если не ты?!
— Вить, если бы я могла, то мы бы ушли отсюда сейчас же, — со скрытым отчаянием проговорила она и приблизила лицо к самому окну, почти коснувшись его лбом. Витя машинально сделал то же самое. Он никогда ещё не имел возможности рассматривать её глаза так близко. Синие, глубокие, уставшие и больные. Девочка тоже изучала его карие радужки, вглядываясь точно в самую душу, в самые потаённые уголки сознания.
